Святослав, князь курский
Шрифт:
Святослав Ольгович был в Курске, когда ему доложили, что при-были послы от братьев его двоюродных, Давыдовичей.
— С ними еще Андрей Ростиславич, князь елецкий, внук Яросла-вов… — уточнил дворцовый гридень Славша.
— С чем пожаловали черниговские послы? — недовольным тоном перебил гридня Святослав.
— Мир предлагают.
— Мир — это хорошо, — подобрел голосом князь. — Зовите. Послу-шаем. А князь елецкий с чем пожаловал? — поинтересовался он.
— С тем же… Посредник…
— И его зовите. Миром любое дело решать проще…
Когда Изяслав Мстиславич, находившийся со своей дружиной под Нежатиным, узнал от тысяцкого Улеба о примирении Давыдовичей со Святославом Ольговичем
Юный Владимир Мстиславич, которому только-только исполни-лось пятнадцать лет, призвал к себе митрополита Клима и тысяцкого Лазаря, чтобы посоветоваться с ними, как быть дальше.
— Надо собрать вече и объявить на нем о кознях Давыдовичей, — тут же предложил Лазарь. — И как вече решит, так тому и быть!
— Но это же явная смерть князю Игорю, — недовольно поморщился митрополит, предвидевший разворот последующих событий в Киеве и не желавший кровопролития. — Народ наш, что младенец — его всегда к огню тянет или голову кому-нибудь оторвать! Кроме того, Игорь уже не светлый князь, а смиренный чернец, инок киевской обители святого Феодора… К тому же под надежной охраной.
Но тысяцкого Лазаря, искавшего любой повод, чтобы отомстить Ольговичам за смерть сына Андрея, не так просто было сбить с его за-думки.
— Владыка! — молвил он язвительно. — При князе Изяславе Яросла-виче в Киеве был также один князь в узилище, Всеслав Полоцкий… Вот и случилось тогда так, что ему удалось освободиться из заточения и сесть на престол! А потом Киеву было великое разорение… Ныне Игорь главный злодей князя Изяслава Мстиславича, главная опасность! Он — это живой символ власти и права на киевский престол, это стяг, под ко-торый собираются все приверженцы! Не станет символа, не станет стяга — и собираться, и зариться на киевский великий стол уже будет некому! Верно, Владимир Мстиславич?
— Верно! — сказал князь Владимир, так как с доводами тысяцкого юному и малоопытному князю трудно было спорить.
— Если кровь прольется, то она падет на ваши головы, — как бы от-страняясь от обоих собеседников вытянутыми вперед ладонями, про-молвил митрополит. — Я же умываю руки.
«Ишь ты, «я умываю руки», — отметил про себя князь Владимир, — ну, совсем как Понтий Пилат, [114] когда вынес приговор Христу». Однако вслух ничего не сказал.
Вече было объявлено и тот час же собрано пред стенами Святой Софии. Нарочные великого князя Добрынко и Рагуил попеременно за-чли княжеское послание киевлянам, призывая их всех, от мала до вели-ка, вооружаться, собираться в десятки и сотни, и идти комонно, пеше или же в ладьях на Чернигов в помощь великому князю. Как и предпо-лагал митрополит Клим, киевляне не только пожелали идти в ополче-ние, но и тут же на вече приняли решение о казни Игоря Ольговича. Возможно, для принятия такого решения «подсуетился» тысяцкий через своих поверенных и клевретов, но также нельзя было исключать и то обстоятельство, что слишком много киевлян имело собственный «зуб» на Ольговича за поруганную честь жен и дочерей. Толпа разъяренных горожан ворвалась в обитель Феодора и вытащила Игоря из церкви, где он молился, прося у Господа прощения и защиты. Сорвав иноческие одежды, повели его нагого и униженного на городскую бойню, чтобы там предать позорной смерти. Игорь умолял горожан отпустить его, не убивать, но те только зло надсмехались над его мольбами.
114
Понтий Пилат — римский наместник Иудеи в 326–366 гг. н. э., отличавшийся крайней жестокостью. Согласно новозаветной традиции, приговорил к распятию Иисуса Христа.
— Что же ты, князь, не внимал нашим, — кричали разъяренные го-рожане, — когда мы молили тебя не насильничать женок наших да доче-рей, девиц честных и целомудренных?!
— Бес путал, — дрожащим от страха голосом плакался Игорь, — его козни. Но я молился, я каялся…
— Вот и иди теперь к бесу, жалуйся или же молись ему, — улюлюка-ла чернь, радуясь княжескому унижению. — Тебе, князь, среди бесов самое место!
— Я уже не князь, я схимник ноне, — пытался достучаться до хри-стианских добродетелей киевлян и разжалобить их бывший великий князь, на собственной шкуре познавший всю глубину неволи и бессилия маленького человечка. Ведь теперь он, совсем недавно чувствовавший себя владыкой жалких душонок всех этих кузнецов, гончаров, плотни-ков, скорников и прочих ремесленных людишек, считавший себя впра-ве, словно Господь Бог, распоряжаться их жизнью и смертью, вдруг по мановению перста судьбы стал жальче и беспомощней любого из них. Но его глас был гласом вопиющего в пустыне. Страдания и боль ближ-него своего не только не вызывали христианского сострадания, но еще пуще разжигали нездоровое наслаждение мучителей, наконец-то почув-ствовавших свою собственную власть над низвергнутым василиском.
Тут на пути беснующейся толпы появился князь Владимир со сво-им тысяцким Михаилом.
— Брат! — закричал Игорь, увидев князя Владимира. — Спаси! Ведь убивать ведут!
Юный Владимир Мстиславич, еще не очерствевший душой и серд-цем, не мог безучастно проехать мимо обреченного князя. Он соскочил с коня, подбежал к Игорю и, сняв с себя княжеское корзно, набросил на обнаженные плечи несчастного, словно желая оградить и защитить его этим символом княжеской власти. Но толпе, ведущей Игоря на казнь, защита князя Владимира не понравилась. Тут же, как часто это случает-ся в жизни, нашлись горлопаны, жаждущие крови и зрелищ, которые бросили клич: «Бей!». И сразу же множество рук стало наносить удары не только Игорю, но и князю Владимиру, и княжескому тысяцкому Ми-хаилу, попытавшемуся вступиться за своего князя. Михаил, озлясь, вы-хватил меч, но обезумевшая толпа стала бросать в него первыми под-вернувшими им под руки предметами: комьями земли, осколками кам-ней, палками. Кто-то уже выламывал из забора жерди… Видя такой оборот дела, тысяцкий Михаил счел за благо спрятать меч в ножны.
Воспользовавшись заминкой, Игорь попытался бежать, но толпа, оставив князя Владимира и тысяцкого, тотчас устремилась следом за ним, настигла с улюлюканьем и завертела в своем диком водовороте.
Видя свой смертный час, Игорь взмолился, прося священника для исповеди. Ему же опять отвечали со злостью: «Когда вы с братом Все-володом жен и дочерей наших брали на постели и дома грабили, то попа не спрашивали! И ныне поп не надобен. Дьявол и так с большой радо-стью примет в объятья свои».
Убив Игоря, отвезли его обнаженный, обезображенный труп на по-ганой телеге к Подолу и там бросили на поруганье черни безродной, на съедение бездомным псам, без христианского погребения. И только на следующий день, 20 сентября, когда страсти в городе утихли, митропо-лит Клим послал игумена Феодорского монастыря подобрать тело кня-зя, облечь в монашеские одежды и тихо похоронить в монастыре свято-го Симеона.
— Какой никакой, а христианин, — перекрестился митрополит, — должен быть погребен по-христиански…
Ставленник Изяслава Мстиславича, известный мудрец и книжник митрополит Клим не питал любви к чуждым его сердцу и воззрениям Ольговичам, но поступить иначе не мог. Было бы не только не по-христиански, но и не по-людски как-то. Все же бывший князь…
Игумен же Анания, совершая печальный обряд и видя истерзанное тело князя, не сдержался и воскликнул, обращаясь к помогавшим ему монахам: «Горе живущим ныне! Горе суетному веку и сердцам жесто-ким!»
Только услышал ли его глас кто-либо, а, услышав, воспринял ли к своему разуму, осталось неизвестным, как остались неизвестными и безымянными многочисленные курганы от прошлых народов и племен на земле Русской.