Святослав, князь курский
Шрифт:
«А мне не нужен Смоленск, — отписывал в очередном послании Юрий Владимирович, — я ищу Киева для себя или же Переяславля для сына моего Ростислава, которого Изяслав Киевский сначала пригрел у себя, желая внести между нами рознь. Даже дать земли в Русской земле обещал для такого дела, но потом изгнал от себя, не дав ничего. Опять мне обиду причинил. Мало того, что старшинство у меня уворовал, так теперь и над детьми моими измывается. А ведь они ему братья двою-родные…»
И действительно Ростислав Юрьевич, когда-то сменивший на нов-городском столе Святослава Ольговича и дважды изгоняемый новго-родцами с этого стола, опять оказался без удела. В 1146 году он принял участие в войне суздальских князей с рязанскими, когда Ростислав Яро-слав Рязанский по указке киевского князя начал тревожить порубежные земли Суздальского княжества, чтобы не дать возможности соединиться северскому изгою со своим единственным союзником. В 1148 году, в дни гонений северского князя, Ростислав Юрьевич поначалу был в его воинстве вместе с братом Глебом, но потом, обидевшись на родителя за то, что тот не дал ему собственного удела в Суздальской земле, перешел на сторону Изяслава Мстиславича. Великий князь обласкал своего двоюродного брата и дал ему в удел Бужск и еще некоторые города на кормление по правой стороне Днепра. Однако вскоре киевские бояре стали роптать на такое благоволение их князя к сыну главного врага, а потом и, вообще, обвинили Ростислава в заговоре против великого кня-зя. И Изяслав Мстиславич лишил двоюродного братца не только своей милости, но и всех городов. Ростислав возвратился к отцу, слезно каял-ся ему в своей глупости и дерзости, был прощен, и теперь был актив-ным сторонником похода на Киев и Переяславль.
Это было до июля месяца, а 20 июля полки Юрия Владимировича, его старшая и младшая дружина уже выступили из Суздаля через Вяти-чи на Киев. Настала пора и Святославу Ольговичу выводить свое войско на соединение с суздальским князем. Но прежде он решил сослаться с князьями черниговскими и выяснить у них, чью сторону те принимают. Те ответствовали, что они будут с киевским князем.
«Хорошо, — решил северский князь, — у меня есть полное основа-ние взять с собой только малую дружину для оказания помощи Юрию, а остальная должна остаться в Новгороде Северском с сыном Олегом на случай отражения черниговских князей. Хоть они и заверяют меня, что при любом раскладе не пойдут на мою землю, да кто об этом знает на-верняка. Тем более северский князь».
Племянник Святослав Всеволодович согласился быть со Святосла-вом Ольговичем на стороне суздальского князя, хотя по его лицу явно было видно, что только из-за страха перед северским князем он идет против своего вуя и благодетеля.
— Ладно, — приободрил его Святослав Ольгович, явственно пони-мая, какие противоречивые чувства гложут душу этого князя, — особо не тушуйся. Вперед рваться не будем, постараемся держаться в тени Юрия… как он сам до этой поры. Любит суздальский князь чужими руками жар загребать. Мне он, по большому счету, сам лично так и не помог… видишь ли, то одно, то другое всегда ему мешало. Все больше словами да сыновьями с их малыми дружинами отделывался. Попробу-ем теперь и мы его же способом ныне поступить.
1 августа 1149 года Святослав Ольгович и его племянник Свято-слав Всеволодович со своими дружинами, но без полков из посадских людей, пришли к Ярышеву, где стоял лагерем Юрий Суздальский. По этому поводу суздальский князь закатил пир, длившийся до 4 числа, так как князья узнали, что у Святослава Ольговича в Новгороде Север-ском 2 августа родилась дочь, нареченная Марией. В честь Богоматери и собственной матери. Потому и пришлось продолжать пир несколько дней кряду.
«Уж лучше пиры пировать, чем в поле ратоборствовать, — мыслил северский князь, радуясь благополучному разрешению бременем супру-ги и не очень-то поспешая к ратному полю. — Изяслав Мстиславич, ко-нечно же, враг мне по скончание жизни и за смерть брата, и за разорен-ное княжество, и за расхищенное по его милости добро. Однако Игоря уже не воскресить, утраченного добра не вернуть… А вот с Ростисла-вом Смоленским да черниговскими князьями можно опять крепко по-ссориться, чего ой как не желательно. Поэтому и спешить на сечу особо не стоит… Конечно, если дело обойдется победой Юрия, то можно по-править свои дела за счет киевского князя и его бояр, так коварно пре-давших Игоря. Но это, если… Но ведь есть и другое «если», когда мож-но лишиться и того немногого, что еще осталось».
Впрочем, несмотря на всевозможные мысли, посещавшие князя Святослава Ольговича во время этого похода, поход-то продолжался. Ни шатко, ни валко, но продолжался.
Поначалу войско, ведомое Юрием Владимировичем, держало путь на Киев, но потом повернуло к Переяславлю. «Нельзя оставлять ворога у себя за спиной, — так объяснил суздальский князь новое решение, — может нож под лопатку всадить».
«На Переяславль, так на Переяславль, — спокойно отреагировал на это северский князь. — Места, известные еще с 1139 года. Только теперь я уж зевать не стану… как в прошлый раз уже не будет. Пусть дружина со мной малая, но порядку в ней куда больше, чем у той, прежней…»
Воспоминания о противоборстве его самого и его брата Всеволода с переяславским князем Андреем Владимировичем Добрым не только больно кольнули душу, затрагивая самолюбие, но и напомнили о моло-дости. «Ох, молодость, молодость, где ты?» — усмехнулся, расслабляясь, князь.
С дружинами киевлян и переяславцев столкнулись на Трубеже. В войске Изяслава Мстиславича на этот раз были не только Ростислав Смоленский с сыновьями, в том числе Романом, зятем северского князя, но и Владимир Андреевич Дорогобужский, сын Андрея Владимировича Доброго, и воинственный Изяслав Давыдович Черниговский. В войске же суздальского князя помимо Святослава Северского и его племянника Святослава Всеволодовича находились и нанятые Юрием половцы с Дона, среди которых он имел, как и Святослав Ольгович, немало срод-ственников по своей первой супруге, дочери хана Аепы.
Трое суток обе рати днем и ночью маневрировали, оставляя между собой то воды Трубежа, то Лоницы, то Стрякова, то подходя чуть ли не под самые стены Переяславля, то оставляя этот город в стороне. Выби-рали лучшие позиции. В решительное сражение не ввязывались, огра-ничиваясь перестрелкой из луков, в чем особенно усердствовали полов-цы. Правда, никакого ущерба от этой перестрелки стороны не несли, если не считать несколько легкораненых воев среди киевлян. Если в суздальском войске особо сечи не жаждали Святослав Ольгович с пле-мянником, то у Изяслава Мстиславича к этому не стремились старшие бояре. Они уже не раз за время похода советовали своему князю поми-риться с Юрием и дать его старшему сыну Ростиславу удел в Киевской земле, напоминали, что киевляне клялись когда-то на род Мономахов меча не поднимать. Стращали, что «никто из киевлян с сыном Монома-ха биться не станет». Но Изяслав Мстиславич был непреклонен. «Если бы дело заключалось только в Юрии Суздальском и его сыне Ростисла-ве, — отвечал он киевским боярам, — то я бы дал ему для сына область, которую они бы пожелали, и крови бы не проливал. Но поскольку Юрий врага моего, Святослава Северского, привел да еще половцев не-верных, то пусть нас рассудить меч да Господь Бог». Боярам ничего не оставалось делать, как подчиниться своему князю. Однако, как мы уже заметили, они и после этого разговора не очень жаждали битв с суз-дальским князем.
В ночь на четвертые сутки, в преддверии неминуемого решитель-ного сражения, Юрий Владимирович, посоветовавшись с князьями-союзниками и своими думными боярами, направил Изяславу послание — последнюю попытку решить дело миром.
«Ты приходил на меня в Суздальскую землю и разорил ее, ты у ме-ня отнял старшинство сам собою против Закона и обычая отцов наших, взяв великое княжение и град Киев — престольный град, — укорял он Изяслава в первой части послания. — Однако ж, брат и сын мой, я, не желая пролития крови христианской и разорения земли Русской в меж-доусобия, прошу тебя отдать мне Переяславль для сына моего. Ты же оставайся в Киеве, во всех пределах царствуя, — предлагая явный ком-промисс, писал Юрий Владимирович. Правда, при этом он не забыл хоть и в вежливой форме, но еще раз напомнить племяннику о своем старшинстве, назвав того своим сыном. Заканчивалось же послание ес-ли не открытой угрозой, то вполне традиционной ссылкой на Бога: — И ежели ты не хочешь сие учинить, то оставляю суду Божию, который правому всегда помогает и наутро, может, явит истину».
Изяслав Мстиславич, надеясь на многочисленность своей рати, от-ветил заносчиво: «Я Киев и Переяславль достал головою моею. И счи-таю, что нечего ныне давать сыну твоему Переяславль и сажать врага возле моего бока». И, несмотря на то, что больной переяславский епи-скоп Евфимия, оставив скорбное ложе, лично просил его не доводить дело до сечи, приказал наутро строить полки и дать сражение суздаль-скому князю.
Однако день начался вновь с маневрирования противоборствую-щих ратей, хотя отдельные стычки участились. И только под вечер, ко-гда стало заходить солнышко за окоем и небо на западе вдруг окровави-лось закатной зарей, сеча началась.
Святослав Ольгович с племянником, дружинами и приданными им суздальцами Юрия стояли ошуюю от полков суздальского князя. Одес-ную сторону занимали полки сыновей Юрия. Между воями северского князя и самого Юрия находились конные половцы. Сзади же, на рас-стоянии двух перелетов стрел, на небольшой возвышенности распола-гался обоз союзной рати и его охрана.
В киевских полках по команде Изяслава протрубили сигнал к бою, и поросские торки с берендеями, дико завывая, бросились лавой в атаку на центр суздальской рати. Их поддержала дружина черниговского кня-зя Изяслава Давыдовича, нацелившаяся как раз на воинство Святослава Ольговича и половцев.