Т.Н.
Шрифт:
– Теперь понятно, почему ты называла это «монастырём карамелек», – усмехнулся он.
– И вначале мы там любили друг друга с Т.К. – продолжила она. Свою сладкую исповедь. – Так сказать, по привычке. Ведь мы и до отсидки иногда с ней делали это у ней на съемной квартире…
– Что-о? – оторопел он.
– Да все девушки иногда делают это, ты не знал? – удивилась она его реакции. – Это вам, мужикам, это почему-то впадлу. Хотя я, кажется, догадываюсь – почему, – усмехнулась она.
– Мы называем таких «говномесами», – презрительно усмехнулся Банан.
«Сразу хочу сказать, что любители настоящей крепкой мужской любви будут весьма мною разочарованы. Тем, что мне так и не дали обстоятельства с ней действительно соприкоснутся. Хотя я однажды и был всем этим просто чудовищно заинтригован! Да чего там врать – далеко не единожды. Но я охотно компенсирую это тем, что выдам тут «на гора» все ваши секреты, мои милые попаданцы. Которые мне удалось пережить (слава богу, что не) на своей шкуре.
А на чьей же ещё? Спросите вы. И поставите меня в тупик.
Ох, интрига, интрига! Как короток её век. Ведь интрига живёт ровно до тех пор, пока она полностью не раскрыта. Как и любая улитка, умирая голышом. На чьей-то сковородке. Заставляя облизываться в предвкушении «горячего».
Поэтому я не знаю, стоит ли, раньше времени, обрывать полёт этой высокогорной птицы выстрелом признания и ощипывать её на глазах у всех? Тем более – дуплетом, двойного признания? Как говорится, «за себя и за того парня». Из обреза
– Хотя, знаешь, – вспомнил он, наконец-то решившись ей тоже, в ответ, признаться, выстрелив из чеховского ружья, хотя бы – холостым, – один раз я ехал в автобусе домой. Ещё до армии. Вышел на остановке, как все. И по привычке ходить предельно быстрым шагом, пошел домой. Мы с Лысым всегда так быстро ходили в школу, что никто не мог за нами угнаться. Даже Зяма. Который был чуть ниже меня. Но он и Лысый дружили, так что он постоянно к нам привязывался. Ведь его мать работала у матери Лысого нянечкой в саду детей. Но Лысый никому не давал спуску! Он был немного выше меня, его шаг – больше, так что я еле поспевал за ним. А Зяма – за мной. И так как мы постоянно выходили в школу из своих домов в одно и то же время, мы очень часто вдвоем или втроем шли в школу в одну шеренгу, но разным шагом из-за разной длинны ног. Так быстро, что даже говорить было некогда. И уже возле дома Анжелы, о существовании которой я ещё и не предполагал, меня еле нагнал какой-то тип. Старше меня лет на пять. И задыхаясь от одышки, крикнул мне в спину: «Постой!» «Зачем?» – не понял я. «Да погоди ты!» Я приостановился, и он меня нагнал. «Чего тебе?» «Я ехал вместе с тобой. В том автобусе.» «Ну и что?» «Я хотел бы с тобой поговорить. Давай сядем.» «О чём?» «Да не бойся! Это не долго.» И мы сели на лавочки у подъезда Анжелы. Напротив друг друга. «Чего ты хотел?» – не понял я: чего этому уроду от меня надо? «Я хотел… Его.» «Кого?» – не понял я. «Ну-у… Его!» – указал он мне на промежность. Я на секунду или две завис в недоумении, а потом резко встал и сказал во весь голос: «Ну и наклонности у некоторых!» А когда я пришел на следующий день к Виталию, он выслушал мой рассказ в полнейшей задумчивости. Я думал, он будет надо мной или над ним смеяться, но он почему-то сказал: «Надо быть с такими типами поаккуратнее.» «В смысле?» – не понял я. «Заманит тебя на хату, сделает тебе минет. А из соседней комнаты войдут ещё человек десять и скажут: «Ну, всё, пора отрабатывать!» И пустят тебя по кругу. Этим животным всё равно с кем это делать. Может, он это в карты им проиграл. Вот его и послали найти жертву.» «А если я откажусь?» «Да как ты там уже откажешься? – усмехнулся он. – Возможно, что это была торпеда, которая только выискивала таких, как ты. Молодых и глупых. Где вас уже ждали. Смотри, по осторожнее там.» Так что я на такие разводки не ведусь.
– Ещё бы! – усмехнулась Т.Н.
– А уже после армии я Козла встретил. – вздохнул он, решившись уже раскрыть перед ней все карты. Как на духу. – Он сказал, что у него мать померла недавно. И коммуналка теперь его. Полностью! И пригласил меня в гости. Я не хотел идти, так как у меня с ним постоянные трения в детстве были. То он мне морду бил, то потом я ему. Но он сказал мне, что с ним кое-что произошло. И ему просто надо хоть с кем-то поделиться. А никого ближе меня у него уже просто нет. Ведь только в драке узнаёшь человека по-настоящему! Короче, уговорил он меня. После наших драк в детстве, когда он оба раза попадал мне ровно в глаз, и только из-за того, что я тут же терял зрение и оба раза ему сдавался, он навсегда останется для меня Козлом. И не больше. Постоянно напоминая с тех пор мне о нём двумя прозрачными пятнышками от ран в зрачке в правом глазу. Даже после того, как Зяма надоумил меня перестать уже его бояться. И наконец-то его побить. Я был сильнее Зямы, пару раз побил его и он успокоился. А Зяма был сильнее Козла. Которого он легко побил. И не раз. Возникало логическое противоречие. Причём, постоянно – устами Зямы. Да мне и самому было неудобно перед Зямой, что какой-то шибздик, который ниже меня чуть ли не на пол головы и младше почти на год, меня гоняет. Зяма давно уже побил Козла, в то время как я, в конфликтных ситуациях, оба раза ему проигрывал. И осознание этого меня унижалило. Снова и снова. Устами Зямы. Мы гуляли с ним на игровой площадке возле моего дома и тут увидели подымающегося по бетонной лестнице Козла, который намеревался пройти мимо нас домой. «Вот он! – сказал Зяма. – Стреляй!» Козёл услышал это, но издалека не разобрал на слух и стал приближаться к нам, чтобы поздороваться. Я выстрелил ему в ногу пластилиновым шариком из воздушки, сделанной из велосипедного насоса. И передал её Зяме. Козёл, исполненный гневом и возмущением, с воплями на меня накинулся: «Ты охренел?!» Но так как руки у меня были длиннее, чем у него, я врезал ему первым, потом ещё раз, ещё… И понеслась. Ну, а после того, как он сразу же не попал мне в глаз, а просто бил по скулам, я обрадовался и начал его лупить ещё смелее. Поняв, что Козёл забыл секрет своего успеха. Видимо, оба раза попадания в глаз были делом случая, решил я, мысля в этот судьбоносный момент особенно остро! Ведь Козёл попадал мне не в левый глаз, как и положено это делать по теориям криминалистов из детективных фильмов, а именно в правый глаз – с левой. Причём – дважды. Когда до него дошло, что в рукопашную он меня не вывозит, Козёл пошёл в борьбу. И я понял, что вовсе не зря я два года уже ходил на самбо. Мы скатились по косогору и упали в канаву, но даже там я его лупил, вдохновляемый Зямой: «Бей его, ты больше его и сильней!» Пока Козёл не понял, что дело не выгорит и не убежал. «Чего ты плачешь? – не понял Зяма. – Ты же его побил?» «Он мне кофту порвал! – показал я ему на вырванный пластиковый замок кофты в красно-синюю полоску. – Мне от матери теперь влетит из-за него!» – соврал я, глотая слёзы. Потому что тело уже боялось Козла, а я заставлял его избивать свой страх. Со слезами на глазах. Через «не могу». Ещё и подбадриваемый Зямой. После этого случая я согласился считать Зяму в классе равным себе по силе. Хотя Лысый и не мог понять и принять моего решения. Постоянно призывая меня его побить: в дисциплинарных целях. Но с тех пор я прощал его огрехи. Козёл, конечно же, через пару недель выхватил меня одного и попытался взять реванш, но я уже смело его побил. Тело тоже поняло, что оно сильней. Закрепив успех! И после этого Козёл не дёргался. Смирился. Мы поднялись к Козлу в коммуналку, он поставил чайник и стал рассказывать о том, что пока я тянул полторашку в армии, он больше года тарабанил на тюрьме. И где-то через пол года, когда ему исполнилось восемнадцать, Козла перевели на другую зону. И он встретил там Боба. «Ну, Шурик Бобенко, помнишь?» – спросил он. «Конечно, помню! Он же мне кличку Банан и дал.» И Козёл наивно обрадовался «своим», думал Боб ему там поможет. «А он взял и опустил меня! – признался Козёл. – Ночью. Заставив сделать минет. А потом уже и остальные, один за другим, стали пытаться меня опустить. Я вначале дрался с ними, защищался как мог, но потом, постепенно, стал официальным Петухом на зоне», – потупился он. А я и говорю ему: «Так для него это нормально, не переживай. Он и меня опустить пытался». «Когда?» – удивился он. «Да где-то через пол года, как я с подвалом завязал. Пришел, вызвал меня. Мы поднялись с ним на этаж выше, где Колямба жил, на Карандаша из «Мурзилки» похожий, помнишь?» «Ну!» «Он давай у меня про «Салутан» спрашивать, детское лекарство. Они из него какое-то зелье себе варили.» «Да, знаю я!» – кивнул он и стал разливать чай. Бодрый уже такой. Мол, собрата по несчастью встретил. «Я принёс ему пару флаконов, – говорю. –
12
От: сивушные масла.
– А у нас там по-другому уже и не получалось, – продолжила со сладкой улыбкой Т.Н. свою не менее сладкую исповедь, как только Лёша замолчал, почив Козла «минутой молчания». – Ведь там даже охранниками работают женщины. «Дубачки».
– От слова «дубасить»? – усмехнулся он. Прервав траур.
– Ага. И некоторые из нас иногда делали это даже с ними.
– Или – с их дубинками? – гнило усмехнулся Банан.
– Но потом Т.К. нашла себе подружку покруче. И мне пришлось, как говорится, выйти на охоту! За монпансье. Вскрывая жестяные коробочки предрассудков вновь прибывающих – к нам «на службу». На молитвенные богослужения друг другу. Обучая их не менее трепетно мне служить. А затем буквально на коленях умолять меня снова и снова спускаться в их бренный без меня и моей любви мир, – улыбнулась она, вспоминая те сладкие минуты. – И поначалу мы уже и на свободе продолжали заниматься с ней любовью. По привычке. Но Т.К. вышла на пол года раньше меня и уже давно нашла себе парня. Тут же сняв за его счёт квартиру. Поэтому не всегда шла мне на уступки. Чтобы он не начал её ревновать. А я, по инерции, так и засматривалась только на девушек. На что Т.К. вначале даже руками отворачивала от них мою голову. Постоянно говоря, что здесь надо смотреть уже только на мужчин. Чтобы их использовать. Для того чтобы они покупали тебе вещи, одежду и еду. И оплачивали твою квартиру. И периодически показывала взглядом на привлекательных, по её мнению, молодых людей, проходивших мимо. А когда я снова смотрела на девушек, она командовала: «Фу! Нельзя!» И я, с сожалением, вздыхала. Я, конечно же, пыталась общаться с молодыми людьми, но все они были какие-то грубые и неотёсанные. Ни то, что девушки. Но Т.К. постоянно говорила мне, чтобы я привыкала. Они, мол, все такие. Поэтому-то я, поначалу, и тебя воспринимала как одного из них. И пыталась, в русле женской логики, разводить тебя на вещи. И если бы не ты, я так и продолжала бы тогда, по инерции, смотреть только на женщин, – откровенно призналась Т.Н. – Но ты – это нечто!
– Так почему же ты тогда мне всё это время отказывала? – не понял Банан. – Ведь, как ты понимаешь, я не собирался ничего тебе покупать, пока ты хотя бы не внесёшь залог, – усмехнулся он, имея ввиду минет.
– Ну, я всё ещё сомневалась, – призналась Т.Н. – Ведь общаясь с твоим витальным другом, ты тоже был тогда далеко не ангел. Тем более, что когда я уже почти решилась на отношения и повела тебя к своей прабабке…
– Чтобы она нас благословила? – усмехнулся он.
– Ты же сам помнишь, что она мне тогда сказала. Что ты меня кинешь.
– Видать, из-за того, что я тогда плотно общался с этим кидалой. И бессознательно перенимал его повадки.
– И моя прабабка их видела, – поняла Т.Н.
– А может быть она видела то, что это ты тогда хотела меня кинуть, разведя на сапоги. И прабабка просто дала тебе понять, что у тебя это не получится, – усмехнулся он. – Ну так что, кому из нас ты веришь теперь?
– Конечно – тебе! Что за вопрос? Тем более, что ты уже стал совсем-совсем другой.
– Честно-честно? – протараторил он игрушечным голосом.
– Я же не знала ещё какой ты, на самом деле, нежный, – улыбнулась она. – Если честно, тогда ты был немного другой. Немного грубее и настойчивей.
– Я был ровно таким, каких вы и любите! – горделиво усмехнулся Банан.
– Да. Но – не я, – напомнила ему Т.Н., закатив глаза в небо своей любви, взывая к Лёше. – Если честно, ты даже ещё нежнее, чем девушки.
– Так что, теперь ты сможешь любить и мужчин? – не понял он.
– Да, – прошепталая вода чуть слышно. – Спасибо тебе, что ты есть. Ты вернул меня к нормальной жизни.
– А я-то думал, что ты будешь любить только меня, – надул он губы.
– И как я в тебя только влюбилась? – усмехнулась Т.Н., ударив его пальчиком по надувным губам. – Ты невозможен.
– Это потому, что для меня уже нет ничего невозможного. Я кончился, – признался он. – И теперь я – весь твой.
– Значит, ты уже не сторонник грубых наслаждений? – заключила Т.Н. с усмешкой.
– Наслаждения, как я понял от твоих кузенов, не бывают грубыми, – усмехнулся он в ответ. – Только – отношение к наслаждениям. И люди, не умеющие правильно их получать.