Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
оборонительным средством от случайных рук.
Так счастливо произошло с чеховской «Степью» — на нее не было никаких
легкомысленных посягательств. Но существуют ли великие произведения, которые не-
возможно экранизировать? Думаю, что таких великих произведений нет, потому что
нет великих бессюжетных произведений. Не надо путать сюжет с интригой повест-
вования. Сюжет может заключаться не только в развитии интриги, но в самом воздухе
произведения.
«Егорушка оглядывался и не понимал, откуда эта странная песня; потом же, когда
он прислушался, ему стало казаться, что это пела трава; в своей песне она,
180
полумертвая, уже погибшая, без слов, но жалобно и искренно убеждала кого-то, что
она ни в чем не вино-и.па, что солнце выжгло ее понапрасну; она уверяла,
..... ей страстно хочется жить, что она еще молода и
была бы красивой, если бы не зной и не засуха; вины Не было, но она все-таки
просила у кого-то прощения и клялась, что ей невыносимо больно, грустно и жалко
себя...»
Конечно, это необыкновенно трудно воплотить на -крапе. А вот, оказывается,
можно.
В одноименном фильме, сделанном С. Бондарчуком, чеховская степь заговорила.
Она заговорила не в однообразной, поставленной интонации, не на заданную теме, а
заговорила исповедально: то задыхаясь от счастья ощущения себя частью безначальной
и бесконечной природы, то грустно размышляя сама о себе и о людях, едущих и
бредущих по ней, то восставая против собственного покоя среди окружающих
страданий и взметая над мчащейся бричкой клочья снопов и сшибающихся и воздухе
перекати-поле. Степь играет в этом фильме, как гениальная актриса,— ибо в се
поведении нет ничего от игры, а только чередование ненарочных, подска-18ННЫХ
инстинктом перевоплощений. Все изумительно траст без игры в этом фильме: и
деревья, кренящиеся под ветром с душераздирающим скрипом, и луна, сиротливо
ныряющая в облаках, накапливающих грозу, и ра жаленный ножом арбуз, на морозной
искристости ко-горого трепещет отблеск заоконной молнии, и замшелые валуны,
величаво разбросанные по зеленому океану степи.
Психология степи нашла свое не только пластическое, но и чисто цветовое
воплощение благодаря цепкому, пронзительному взгляду оператора Л. Калашникова.
Переливы красок от самых мажорных до суровых тонов создают многоцветную
гармоническую симфонию. Замечательна кинематографическая живопись в конце
фильма, когда алый степной мак Егорушкиной рубашонки постепенно вытесняется
серым безличным | ыжником мостовой провинциального городка. Живописное
средство
характер степи с ис-ii ювательской скрупулезностью, не потеряв ни одной се
драгоценной черточки. Кадры крупным планом: рас-
347
каленные, думающие свою затаенную думу угли степного костра, ручеек,
сбегающий по ржавому желобу, и мельчайшие камушки, отполированные этой веками
текущей из сердца земли водой,— все было бы лишним, если бы не слитность деталей
с величаво просвечиваю щим за ними замыслом. Возможно, любителям выстрелов,
автомобильных погонь, поцелуев в диафрагму этот фильм покажется скучным, и они
встанут и уйдут, не дождавшись конца, но их стоит только пожалеть. Окружающая нас
жизнь сложна и своей спешкой, изматывающей нас, иногда мешает задуматься о себе.
Даже в консерваторском зале, слушая бессмертную музыку, мы иногда ловим себя на
том, что в первые минуты продолжаем по инерции думать о мелочах жизни, от которых
мы только что оторвались. Но стоит нам преодолеть суетливые переживания,
погрузиться в музыку, как она возносит нас на своих могучих волнах над преходящим,
и только тогда пробрезживает единственный смысл жизни, заключающийся в
прикосновении души к великому. В фильм «Степь» тоже нужно погрузиться, отдаться
его неторопливому, чуть укачивающему течению, и когда мы полностью будем
отделены от всего мелкого, случайного, что тревожило нас минуту назад, почувствуем
в этом кажущемся укачивании сдержанную стихию необъятной, как степь, жизни.
Тогда в душе родятся как бы исходящие из кадров фильма строки: «И в торжестве
красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску, как будто степь сознает,
что она одинока, что богатство се и вдохновение гибнут даром для мира, никем не
воспетые и никому не нужные, и сквозь радостный гул слышишь се тоскливый, безна-
дежный призыв: певца! певца!»
Я читал «Степь» давным-давно и кое-что подзабыл, а когда после фильма
перечитал, то поразился бережности создателей фильма к чеховскому тексту. Я не
согласен с той точкой зрения, что при экранизации необходима педантичность:
зачастую это становится скучным. Экранизация — как перевод, который может быть
вольным и все-таки точным, если сохраняет главное — душу подлинника. Так вольно,
например, сделан замечательный фильм Н. Михалкова «Неоконченная пьеса для
механического пианино». Но если в экранизации сохранена и душа подлинника, и