Талант есть чудо неслучайное
Шрифт:
Смеляков писал, обращаясь к Луконину: «Мы плебс, и вкус у нас плебейский». Но
это была полемическая наигранность. В Смелякове была врожденная аристокра-
тичность, как у любого настоящего рабочего.
Десять раз по десять лет пройдет, снова вьюга заметет страну. Звездной ночью
юноша придет к твоему замерзшему окну. Изморозью тонкою обвит, до утра он ходит
под окном. Как русалка, девушка лежит на диване кожаном своем. Зазвенит, заблещет
телефон,
104
Талант Смелякова пробивался всюду, даже если иногда он был «между штабелями
кирпича, рельсами и трубами зажат».
Смеляков доказал всей своей поэзией художественную силу эпитета, иногда
превосходящего метафору. Вот хотя бы некоторые примеры:
Нехорошо соединенный кумач и траур на бортах.
Он пашню бережно ощупал руками быстрыми слепца...
...на слабой известке гвоздем.
...всероссийская эта кепка.
С какой печалью и точностью стоят эпитеты в портрете делегатки:
Лишь как-то испуганно жалась и таяла в области рта забытая древняя жалость —
крестьянской избы доброта. Но этот родник ее кроткий был, точно в уступах скалы,
зажат небольшим подбородком и выпуклым блеском скулы.
(«Портрет»)
Когда это- нужно, Смеляков не боится употреблять старомодную, почти банальную
интонацию, привносящую какой-то особый запах печали:
И, к вам идя сквозь шум базарный,
как на угасшую зарю,
я наклоняюсь благодарно
и ничего не говорю.
Лишь с наслаждением и мукой,
забыв печали и дела,
целую старческую руку,
что белой ручкою была.
А если ему нужно, он был безжалостно мощен:
Как поздний свет из темного окна, я на тебя гляжу из чугуна.
Зияют смутные глазницы л»ша военного того, как лунной ночью у волчицы. Туда,
где лампочка теснится, лицо протянуто его.
57
И, умирая, Смеляков причащался поэзией, как «старый беркут пьет, тоскуя, свою
последнюю полынь». Смеляков любил говорить так: «машинисты державы», «саперы
страны». Перефразируя его строки, хочется сказать, склоняясь перед памятью великого
мастера:
Снимайте шляпы н фуражки перед поэтами страны.
7
Издержки и таинства стиля...
(Я. Смеляков)
Даже классика непредставима без издержек. У Смелякова были и плохие стихи, но
критика в последнее время помалкивала об этом, сохраняя ненужно создаваемое поэту
реноме. В какой-то момент известная часть читателей стала отворачиваться даже от
Маяковского, потому что чуть ли не в каждую газетную статью на кукурузную или
деревообрабатывающую тему всовывались его цитаты.
даже самых великих поэтов иногда отвращает от них читателей. У Смелякова был один
психологический недостаток, свойственный людям с трудной, полной лишений
жизнью,— страх повторения лишений, иногда приводящий к умиленности бытовой
данностью. В ранних стихах Смеляков писал: «Мальчишкой я был незаметен и рус и с
детства привык молчать. Паршивая бледная кличка «трус» лежит на моих плечах...
Бойся! Сияет матерь пречистая. Она не пропустит грехи твои даром. Бойся! По
крышам идут трубочисты. Бойся! По улицам идут жандармы. .» Смеляков боролся с
этим страхом: «Я встану, сжимая в надежных руках бесстрашие нашего класса». А вот
стремление к умиленности инстинктивно осталось. «Не ваятель, не стяжатель, не
какой-то сукин сын — мой приятель, обыватель, непременный гражданин». То, что
обыватели — это непременные граждане,— повод скорее для скорби, а не для умиле-
ния, тем более что единственное умилившее Смелякова— это четыре грядки его соседа
и рябина под окном. Про обывателя когда-то К. Маркс сказал, что весь коммунизм его
сводится к тому, что он решил
106
вести привольную жизнь на общественный счет. Конечно, на свете «счастья нет, а
есть покой и воля», но вряд ли эти «покой и воля» в повальной дворовой болезни
забивания «козла», которой умилялся Смеляков. Такая же не заслуживающая поэзии
умиленность юучит в стихотворении «Этажерка»: «А как же, конечно, событье, о
многом подумаешь тут, когда в суете общежитья свою этажерку несут». Эти мотивы
возникали у Смелякова потому, что он на собственной шкуре знал, что такое житейская
неустроенность, и ото всей души радовался, видя чей-то хотя бы маленький уют. В
этом была защита прав простого, незаметного человека на его немудрящие радости. Но
иногда право на эти «немудрящие радости» служит прикрытием бездуховности,
общественной атрофии, которые были всегда чужды самому Смелякову. Ведь
заметил же он, наблюдая ожиревших самодовольных голубей, что с таким набитым
зобом не взлететь. Приподнятость Смелякова иногда не концентрировалась до сгустков
поэзии и тогда не взлетала, несмотря на декларативное хлопанье крыльями:
«Пролетарии всех стран, бейте в красный барабан! Работенка есть по силам, по душе и
по уму. . Ройте общую могилу капиталу самому. .», «Разослав по всем путям березы и
собрав на митинг все поля, по призыву партии в колхозы записалась русская земля»,