Талая вода
Шрифт:
– Алиса Серебрякова, – наклоняя голову, протягивала она руку каждому интересному человеку… Алисе нравилось чувствовать себя частью московской богемы.
– Юля? – красавица все так же удивленно наклонила голову, открывая дверь, однако смотрела не на Юлю, а на Сашу. Она стояла на пороге в белом кружевном платье с длинной расклешенной юбкой, и было неясно, собирается ли она куда-то или же ждет гостей.
– Привет. Знакомься, это Александр. Это – Алиса, дочь Николая Ивановича.
– Алиса – это пудинг, пудинг – это Алиса, – девушка смешно наморщила свой курносый носик и заливисто рассмеялась, – Рада познакомиться, а вы проходите на кухню, я вам чаю налью, папа подойдет сейчас. Или может, вина? Хотите вина?
– Нет, – хором ответили Юля и Саша, но Алиса как будто не услышала ответа, вытащила из шкафа бутылку и бокалы и сунула Саше в руку штопор.
– Открывай, супермен! – приказала она, усаживаясь за стол.
– Как твои дела? – спросила Юля, чтобы спросить хотя бы что-нибудь, пока Саша разливал белое полусладкое. – Не устроилась на работу?
Алиса пожала плечами, сделала глоток и подняла глаза к потолку.
– Так хочется делать что-то настоящее, а не просто проживать жизнь, – произнесла она глубокомысленно. – Творить. Создавать. Я подумала, вероятно, я бы хотела снимать кино… и я пошла на режиссерские курсы. Пытаюсь писать сценарий…
Никому из присутствующих не нужно было объяснять, что «писать сценарий» является отличным синонимом к словосочетанию «ничего не делать».
– А вы чем занимаетесь? Художник, судя по шарфу? – Алиса, хитро прищурившись, взглянула на Сашу.
– Нет, я работаю в общественной организации. Но люблю живопись. Конечно, не так как Николай Иванович, которого я безмерно уважаю и с которым мечтаю познакомиться… Он для меня – светоч науки… Не побоюсь показаться сентиментальным…
Юля хотела спросить, где же сейчас находится сам светоч, но не успела, потому что у нее зазвонил телефон. Она слишком резко дернула молнию сумочки, что не укрылось от внимательных изумрудных глаз Алисы.
– Ждешь звонка? – хитро спросила она, и Юля покраснела: она, действительно, очень надеялась, что это Матвей. Он так и не позвонил ей с того утра, а прошло уже целых два дня. Завтра праздники заканчиваются, придется выходить на работу. Вероятно, он не найдет больше времени, чтобы встретиться с ней. Неужели все это было лишь случайным совпадением: ее знакомство с его семьей, с его комнатой, с ним самим! Она-то надеялась, что он впустил ее в свой мир, приподнял таинственную завесу, что словно невидимая непреступная стена отделяет одного человека от другого.
Но это был Димка.
– Привет, – сказал он. – Ты что делаешь вечером? Пошли в кино!
– Не хочу в кино.
– Тогда пошли в кафе. Сегодня играет группа моего друга, пойдем послушать?
– Хорошо. В семь? Договорились. Нет, прямо там и встретимся.
Юля повесила трубку. Почему она согласилась? Наверное, потому, что ей не хотелось сидеть вечером дома, слушать рассказы вернувшейся из Египта Сашки и думать о Матвее, который ей не позвонил.
– А куда ты в семь? – в голосе Алисы послышалось любопытство.
– Приятель позвал на концерт своего друга. В каком-то кафе.
– Отлично! У меня как раз тоже есть компания, – она прижалась к Сашиному плечу, – Мы пойдем с вами!
Саша изумленно раскрыл глаза, словно хотел сказать: «Мы?! Уже мы?» Но ничего не сказал, а лишь рассмеялся. И Юля прекрасно поняла его смех. Эта девица была распущенной бездельницей, но она – дочь профессора Серябрякова, того самого, которого Саша отчаянно мечтал затащить в Париж, чтобы выслужиться перед начальством. И если для этого придется пройти с Алисой хоть все концерты Москвы – он это сделает. Юля вздохнула. Как хорошо и как жаль, что она сама не умеет так добиваться целей.
Заскрипел паркет: как и во всех профессорских квартирах здесь сохранился еще старый блестящий паркет, сделанный, когда квартира только поступила в собственность Серебряковых, вероятно лет двадцать назад. Николай Иванович, как и все пожилые люди, отличался консерватизмом и не хотел его перекладывать, кроме того, как и всем ученым, ему было попросту все равно: он пребывал в своем внутреннем мире и не имел ни малейшего желания выбираться из чащи раздумий, напротив, следуя дорогами знаний, все больше и больше отдалялся от мира внешнего. Вряд ли у Саши получится убедить его, подумала Юля.
Серебряков появился на пороге в черных тренировочных штанах и тельняшке, похожий скорее на старого электрика, чем на профессора.
– Здравствуйте, Николай Иванович, – Юля поднялась ему навстречу.
– Здравствуйте-здравствуйте, – он кашлянул, пожал ей руку, он всегда пожимал ей руку, и повернулся к Саше.
– Это Александр, мой друг, он интересуется живописью.
– Я читал ваши статьи, для меня большая честь познакомиться, – улыбнулся Саша своей самой обаятельной улыбкой.
– Ой, да что там мои статьи, – Николай Иванович, как и все успешные пожилые люди, притворялся, что ему нет никакого дела до того, читает ли кто-то его статьи или нет, но на самом деле был польщен и доволен. – И что же вы читали?
– Ваши работы о творчестве Кустодиева, – быстро ответил Саша. – Хотя мне, конечно, хотелось бы узнать о современном искусстве. Я совершенно в нем не разбираюсь.
– И что же именно, вы, молодой человек, хотите знать о современном искусстве? – профессор Серебряков прищурился и посмотрел на Сашу, опершись на стол одной рукой, а другую уперев себе в бок. Эта поза напоминала подготовку к атаке, и Юля занервничала.
– Мне было бы интересно понять, как его оценивать… по каким критериям? Что хорошо, а что плохо? В классической живописи критерии мне понятны… но здесь!
– В классической живописи критерии формировались веками, – перебил Серябряков. – В современном искусстве приходится доверять интуиции и своему вкусу.
– Или мнению профессионалов, – быстро добавил Саша.
– Например, – согласился Серебряков и улыбнулся. – Присаживайтесь. Алечка, налей нам еще чайку.
– Еще чайку? Папа мы вино пили, – Алиса улыбнулась и отправилась к плите, ставить чайник. Она взяла старый эмалированный, давно не чищеный чайник с вишенками на боку, зажгла газ, обернулась и принялась в упор без всякого смущения разглядывать Сашу, чего профессор Серябряков, разумеется, не замечал.