Танцовщица Гора
Шрифт:
— Пожалуйста, Господин, — прошептала я. — Не заставляйте меня выбирать!
— Ты просишь меня об этом? — уточнил Хендоу, и я сразу представила, как он снимает с пояса свою плеть.
— Нет, Господин! — простонала я.
Мне предстояло выбрать своего собственного насильника!
Я почувствовала, как меня взяли за левую руку, и потащили вперёд к тому месту, где стояла медная чаша. Через несколько шагов меня поставили на колени, а мои руки положили на горку острак.
— Продолжай их перемешивать, шлюха, — приказал мне Хендоу.
Покорно, и ничуть не сомневаясь, что мужчины пристально следят за каждым моим движением, я принялась мешать керамические кусочки. Я чувствовала их под своими руками, и знала, что на каждом на них имеется оригинальный номер.
— Засунь руки внутрь, — приказал Хендоу. — Потом подними,
Я послушно и старательно выполнила описанную операцию несколько раз.
— Стоп, — остановил меня хозяин, — теперь, выбери одну.
Я повернула лицо почти полностью скрытое под полукапюшоном к нему, точнее в ту сторону, откуда доносился его голос. Мои губы жалобно дрожали. Но я так ничего и не услышала, никакой отсрочки, никакого спасения. Это был не тот мир, в котором ко мне могли проявить снисхождение. Здесь я была рабыней, и это было неискоренимо и реально.
Не опуская головы, хотя я всё равно ничего не могла видеть, я погрузила руку в кучу острак и сомкнула пальцы на одной из них. Подняв руку перед собой, я разжала кулак, продемонстрировав лежавший на ладони чей-то выигрыш. Кто-то, скорее всего, Хендоу, забрал невесомый кусочек с моей руки.
— Сто семьдесят семь! — объявил он, и зал наполнился криками добродушного протеста и разочарования.
— Нет! — в отчаянии кричали многие посетители, оказавшиеся неудачниками этим вечером.
— Сто семьдесят семь, — повторил Хендоу.
— Вот! — выкрикнул Мирус. — Вот он!
Должно быть, кто-то в зале встал.
— Поднимите остраку! — крикнул Мирус. — Пусть все увидят её!
— Она у него! Вот повезло! — донёсся голос откуда-то из центра зала.
Со всех сторон слышались стоны разочарования, как настоящего, так и шутливого, смех и аплодисменты.
— Поднимайтесь к нам, Сэр, — пригласил победителя Мирус. — Ваш приз уже заждался победителя.
— Возьми её хорошенько за меня! — предложил кто-то находившийся на расстоянии нескольких ярдов от меня.
— Во-во, оттрахай её и за меня тоже! — заржал другой уже ближе.
Я представляла себе, как кто-то из мужчин шёл к сцене, как другие расступались перед ним, возможно, хлопая его по плечам и поздравляя его с удачей и провожая аплодисментами.
— Вот, Сэр, — объявил Мирус, стоявший сбоку от меня, — забирайте свой приз.
Сказать, что я была напугана, ничего не сказать. И больше всего пугала неизвестность. Вдруг я задохнулась от удивления и испуга. Я почувствовала, что взлетаю над полом. Полёт был недолог. А посадку мягкой не назовёшь. Я оказалась на плече мужчины. Очень сильного мужчины, судя по тому, как легко он поднял меня и закинул к себе на плечо.
— Альков Убара в вашем полном распоряжении, — предложил Мирус. — Я принесу туда документ и ленту.
А я беспомощно свисала с плеча мужчины, больно воткнувшегося мне в живот.
— Удачливый слин! — завистливо крикнул мужской голос.
Альков Убара. Мне уже было известно, что это альков, оснащенный богаче остальных множеством цепей и плетей. Я почувствовала, что меня понесли куда-то, наверняка к алькову Убара.
— Заставь её пищать и вопить! — напутствовал победителя задорный хриплый голос.
Меня несли именно так, как зачастую носят рабынь, головой назад.
— Увы, мои друзья, но в этом деле, только один, может быть первым, — пошутил Хендоу, — но мы вынем ещё четырнадцать острак из этой чаши!
Его слова были встречены одобрительным гулом. Честно говоря, я толком не поняла, о чём он говорил. Да и не было мне до этого дела, я беспомощно болталась на плече мужчины.
— А потом, всем пагу за счёт заведения! — объявил Хендоу.
Это неожиданное великодушие было встречено таким восторженным рёвом, что, наверное, закачались стены таверны.
Мужчина перешагнул через высокий порог алькова, аккуратно уложил меня спиной на мягкие меха.
— Вот свидетельство и лента, — услышала я голос Мируса и шелест бумаги.
По-видимому, Мирус сразу покинул альков, оставив меня наедине с мужчиной. Послышался шелест бумаги отложенной в сторону, потом шорох кожаной занавески алькова, закрытый и застёгнутой на пряжку. Насколько мне было известно, внутри такого алькова всегда имелась маленькая лампа, заполненная тарларионовым жиром, обычно на стене, на полке слева от входа. Судя по следующему звуку, мужчина скинул тунику. Я рискнула
У меня перехватило дыхание, когда он уселся прямо на меня, поставив колени по обе стороны от моего тела. Никогда прежде ни один мужчина не делал этого. Я не могла даже пошевелиться. Мои руки были схвачены и прижаты по обе стороны от головы. Сухой парный щелчок, холодное прикосновение металла к коже, и я понимаю, что на запястьях сомкнулись рабские браслеты. Непроизвольно я немного дёрнула руками. Совсем немного, ибо руки почти сразу были остановлены, я была прикована цепью! По телу пробежали мурашки испуга, я вдруг чувствовала себя попавшей в ловушку, впрочем, наверное, я в ней и была. Конечно, прежде, во время моего обучения, меня уже не раз приковывали цепью. Но сейчас-то речь не шла ни о каком обучении! Сделав своё дело мужчина, к моему удивлению, слез с меня, присев, или встав на колени рядом, как мне показалось справа от моего распростёртого тела. Меня начала бить крупная неудержимая дрожь. Я чувствовала рядом с собой, сильное мужское тело. Тихонько заскулив и повернувшись на левый бок, стараясь оказаться как можно дальше от него, я сжала колени, так плотно, как только смогла и подтянула их к животу. Но тут же застонала, поскольку поняла, что этим я выставила себя перед ним как рабыню. Я просто не знала, что я могла ещё сделать! Казалось, что внезапно всё чему меня учили, вылетело из головы, как будто и не было никакого обучения, я ничего не могла вспомнить. Словно почувствовав моё состояние, мужчина взял мои щиколотки в свои руки и отнюдь не нежно, снова вернул меня на спину, а затем развёл мои ноги в стороны. Теперь я лежала перед ним, совершенно беспомощная в цепях и темноте капюшона. За всё время он не сказал мне ни слова. Молчала и я. Тогда я не понимала причины этого молчания, но, ни он, ни другие так и неузнанные мною в течение этой ночи не проронили ни слова. Потом я узнала, что по традиции Брундизиума моя инициация как пага-рабыни должна была быть выполнена анонимно. Этот обычай диктуют те же соображения, что вовлечены в аналогичное использование капюшонов при оплодотворении племенной рабыни. Всё нацелено на препятствование возникновению межличностных отношений, и связанных с этим осложнений. Я услышала, как он снял плеть с крюка на стене. Задрожав, я вцепилась в цепи, идущие от наручников. Как мне не хотелось вновь ощутить её злое обжигающее прикосновение на моей коже! Но, к моему облегчению, он просто прижал плеть к моим губам. Приподняв голову, я со всей возможной страстью поцеловала его плеть. Только бы мужчина не захотел использовать её на мне. Моя страсть в этом вопросе, как мне показалось, немного смягчила его, и возможно несколько озадачила. По крайней мере, он, после того как отложил плеть, осторожно и весьма нежно, проверил меня ещё раз, и несколько удивлённо, но довольно хмыкнул.
— Да, Господин, — прошептала я. — Я — девственница!
Мужчина на некоторое время оставил меня в покое, возможно, встав на колени рядом со мной и задумавшись. Кажется, до последнего момента, несмотря на заверения Хендоу и Мируса, а также осмотр Тамира и его утверждение, он не верил в то, что перед ним действительно девственница. Хотя мне почему-то показалось, что моя невинность была не столь важна для него. Скорее его раздражало то, что, как мне позже стало понятно, я вела себя с ним с робостью девственницы, как он полагал, возможно для того чтобы выторговать для себя некую мягкость в обращении, тогда как, по его мнению, девственницей я не была вовсе. Возможно, успокоенный до некоторой степени моим умиротворяющим поведением в целовании плети, он всё же решил не торопиться, и проверить мою невинность, а не просто взять и использовать меня с нетерпением и жадностью настоящего господина не обращая особого внимания на какие-либо препятствия его напору, если таковые вообще имеются.