Тарч
Шрифт:
Да и какая теперь разница? Тест на способность убивать — самый первый, который прошел каждый выживший. Разве что Тучке удалось спрятаться и пересидеть. И нужно привыкать к тому, что теперь это будет одним из главных лейтмотивов всей дальнейшей жизни — убивать или быть убитым.
Как потомок степных кочевников умудрился сутки прятаться от тварей в лесу, что он там ел, и что пил, Тарч мог только догадываться. Видимо, тут очень постарался его личный ангел хранитель, если они, конечно, у мусульман есть. Но, как бы то ни было, на следующее утро Хан вышел на широкую грунтовую дорогу, где его и подобрала колонна рейдеров. К этому моменту беглец уже понимал, что наступил если не конец света,
Обстоятельно допросив Хана, но не найдя в его истории ни капли полезной информации, Лом перекинулся на главную героиню вечеринки, хотя до сих пор по большей части и молчавшую, но неизменно притягивавшую мужские взгляды. Она сидела возле Лома: молодая, лет двадцати пяти, в красном шифоновом платье на бретельках, с весьма откровенным декольте и коротким, выше середины бедра, подолом. Тарч всерьез подозревал, что именно ее роскошные ноги, словно сошедшие с обложки модного журнала, и не стесненная излишками нижнего белья грудь и стали главной причиной того, что Лом не в меру активно играет этакого бесстрашного рубаху-парня, душу компании и вообще, мужчину в самом расцвете сил.
Ее решили называть Вишней, за красное платье и не потухающий румянец на щеках. Девушка держалась хоть и робко, но довольно бодро. Улыбалась и даже смеялась, когда смеялись все. И нужно было пристально наблюдать за ней, чтобы заметить, как она время от времени искоса бросает на окружающих растерянные испуганные взгляды, наполненные страхом перед странными незнакомцами и неопределенностью. Вот Тучка, та, обласканная непривычным вниманием со стороны мужчин, плыла по течению с удовольствием, отдаваясь ситуации вся, без остатка, искренне смеялась и даже пыталась шутить. Вишня же наоборот, явно боялась лишних, слишком долгих и прилипчивых взглядов, постоянно одергивала подол, сводила колени, старалась сильнее вжаться в борт грузовика.
Тарч не сразу понял, что его во внешнем виде Вишни удивило больше всего, но когда сообразил, уже не мог перестать об этом думать. Свежий макияж. Девушка второй день в Улье. Ей явно пришлось столь же несладко, как и остальным — по крайней мере, об этом красочно говорили свежие синяки на шее и плечах. Но при этом совсем недавно, даже не утром, а скорее всего в обед, она взяла себя в руки и накрасилась, не слишком ярко, не слишком просто, не упустив ни одной детали, как раз так, как должна выглядеть уважающая себя женщина в подобном наряде и в подобной ситуации.
Что это — невероятное самообладание, привычка, от которой не избавится, или последствия съехавшей от страха крыши? Тарч предпочел не гадать, предпочитая откровенно, совершенно бесстыдно пялиться на ее ножки, вместе со всеми мужиками в кузове поджидая момента, когда грузовик хорошенько тряхнет, и Вишня, не справившись с длиной подола, будет вынуждена продемонстрировать им хотя бы край нижнего белья, которое наверняка было такими же красным, как и платье.
— Ну, а ты, чего молчишь, красавица? — Лом игриво посмотрел на Вишню, предлагая ей рассказать свою историю, — Колись, крошка, где тихорилась два дня и откуда такая красивая вышла?
— Я… — Вишня бросила из-под век несколько вопросительных взглядов на людей вокруг, но увидев, что все смотрят на нее с ожиданием, и, поняв, что откровения не избежать, продолжила, — Я у парня была.
Ага. У парня. Да. Так Тарч и поверил. Одела красное платье, такое, что только слюни подбирай, и помчалась к парню, смотреть телевизор и жевать заказанную в соседней фаст-фуднице пиццу. В клубе ты была. Тарч бы даже смог назвать навскидку парочку заведений, куда по выходным на свет слетались такие вот красивые бабочки, в поисках будущего семейного счастья, в обязательном порядке приправленного дорогой иномаркой, трехэтажным особняком и чередой походов по салонам красоты. И там, в клубе, тебя снял очередной мажор, а то и просто парень с хорошо подвязанным языком и заранее снятым номером в приличной гостинице, где-нибудь в районе набережной Гребного канала.
— У него дома. После клуба заехали — рассказывала Вишня, — Я у него обычно на выходные остаюсь. Мы там выпили слегка. Я слегка, а Слава сильно. В клубе не умеет меру знать. Как приехали, так и свалился. Хорошо хоть не полоскало. Проснулась от того, что сильно болела голова. Пошла на кухню, выпить воды и что-нибудь поесть, чтобы потом таблетку выпить. Ну, я все-таки тоже не сильно от Славы отставала. Мы там с девчонками в конце, перед отъездом, прямо зажгли. Слава спал еще. Я перекусила, хотя тошнило сильно, но надо было поесть. Слышу, а он бухтит в спальне. И с голосом что-то, какие-то странные звуки. Перепил и завывает. Я даже не пошла. Не нравится он мне с похмелья. Только супу ему поставила сварить, он любит. Пока ставила, Слава и…
Вишня некоторое время подбирала нужное слово. Она показала, как он схватил ее сзади, за плечи, и продолжила:
— …напал. Я думала, придуривается, скинула его, увернулась. А он снова. Я отбиваться пробовала, визжала. А что визжать, дома то нет никого, это его дом, родители купили. Я испугалась так. Ничего не соображала. Орала только и била его по лицу. А ему что, он в спортзале почти живет. Сильный, хоть и худой. Я и схватила, что под руку попалось…
Вишня снова замолчала, смотря вперед пустым взглядом, и сделала рукой перед грудью несколько коротких резких движений. Воображение Тарча без труда достроило нож, который она держала, и ее худощавого парня, в тело которого этот нож раз за разом входил.
Тучка громко ахнула и, прикрыв ладошкой рот, спросила:
— Что? Убила?
За Вишню ответил Лом:
— А что ей было делать? Он же в зомбака обратился.
— В зараженного, — машинально поправил Тарч.
— Да хоть в папу римского! Ей что, целоваться с ним надо было?
На этот риторический вопрос никто отвечать не стал, и Вишня, как бы продолжая рассказ, произнесла:
— … вилкой. Прямо в глаз, — и она снова повторила те движения, как будто втыкала нож во что-то невидимое, — Я потом по щекам его била, до скорой пыталась дозвониться, потом маме, потом брату, потом хотела убежать, но у меня голова закружилась, я упала, сильно ударилась, ну и потом… потом сообразила, что все не так, как надо, ну, в смысле, в мире. И пряталась в доме. Его накрыла одеялом. И в других комнатах была. Ночью чуть со страха не умерла. Плакала все время, боялась. И Славу было жалко. У нас столько планов было. А потом вот ребята меня подобрали.
— Вилку ему прямо в глаз? Ха, ну ты, красотуля, дала жару! — несмотря на помрачневшее окружение, Лом не сумел удержаться, чтобы не хохотнуть. Он снова состроил карикатурную рожицу и, издавая странные скрежещущие звуки, сделал вид, что двумя руками старательно вкручивает что-то прямо перед собой.
Вишня, перед глазами которой только что прошла та страшная сцена, несколько раз мелко вздрогнула, но нашла в себе силы улыбнуться. Вышло немного жалко, но Лома ее улыбка взбодрила и подвигла на новые подвиги на ниве пантомимы. Он изображал и усилия девушки, и скособоченное лицо побежденного ею зараженного и преувеличенную радость, охватившую победительницу, и делал это с таким задором, что сидевшие рядом люди снова начали оттаивать, приходить в себя от страшных впечатлений и даже улыбаться, пряча смех в уголках губ.