Тайна Санта-Виттории
Шрифт:
— Я видел, как ты смотрел на все там, на площади. Ты что-нибудь в этом понимаешь? Может, скажешь, что надо делать?
Пьетросанто уперся руками в колени и согнулся, чтобы, сделав глубокий вдох и выдох, выровнять дыхание и утишить биение сердца, а Туфа ждал, не спеша с ответом.
— Да, у меня есть план. Пьетросанто тут же выпрямился.
— Я знал, что у него есть план! — крикнул он, обращаясь к Катерине. — Он парень умный, ясно? У него есть голова на плечах. Голова! Голова!
Пьетросанто не из тех, кто в минуту волнения станет сдерживаться. Он с такой силой ударил себя ребром руки по лбу, что, ударь он так кого другого, началась бы драка. Потом он стукнул по лбу Туфу и наверняка стукнул бы Малатесту, если бы Туфа не схватил его за руку.
— План у меня не простой, — сказал Туфа.
— А вино спасти удастся?
— Если выполним его, то удастся.
Пьетросанто снял свою шляпу, ту, что с большим ястребиным пером, положенным ему, как главе армии Вольного Города Санта-Виттория, и надел ее Туфе на голову; потом он снял свою красную повязку, на которой значилось: «главнокомандующий», и нацепил ее Туфе на руку. Туфа смотрел на Катерину.
— Ну, что я могу сказать? — заметила Катерина. — Тебе идет эта шляпа.
— Если бы это было не вино… понимаешь? — сказал Туфа. — Но ведь это вино. А здесь — это все равно, что кровь, понимаешь, и не только их кровь, но моя тоже.
— Пойду раздобуду тебе яйцо, — сказала Катерина и пошла вниз по проулку.
А Пьетросанто и Туфа зашагали назад, к Народной площади. Имя Туфы летело впереди них, как бывает в Риме, когда папа выходит к народу.
«Туфа… Туфа… Туфа с нами… Туфа вернулся… Туфа… Туфа… Туфа взялся за дело… Все будет теперь в порядке, Туфа вернулся».
Когда они достигли площади, перед ними сразу открылся проход, хотя до тех пор, казалось, все стояли так плотно, что яблоку негде упасть. Тут надо воздать должное Бомболини: он увидел площадь такою, как она была, увидел всю эту неразбериху, что он создал в городе. Учитель похвалил бы его за то, что он все это увидел. Он вышел навстречу Туфе. И тут надо воздать должное Туфе. Он мог в эту минуту при поддержке народа захватить власть, но он склонился перед мэром, хотя и считал его шутом.
— Прикажи очистить площадь! — сказал Туфа. — Вели им разойтись по домам и ждать. Скажи им: пусть поедят, отдохнут и ждут.
Сначала казалось, что за этими словами ничего не последует, но потом несколько человек свернули с площади в проулки, за ними — другие, и давка стала рассасываться, и скоро проулки, ведущие с площади вверх и вниз, заполнились людьми, животными и повозками. А пока очищалась площадь, пришли добрые вести. С помощью водяного насоса удалось понизить уровень воды в погребах настолько, что обнажился верх древнего водослива, и юношу по имени Рана, что значит «лягушка» (а он действительно походил на лягушонка), вооружили большим крюком и велели нырнуть в водослив. Он обнаружил дерево, которое, видимо, лежало там так уже лет триста, потому что не только на горе, но и в долине давно уже нет никаких деревьев. Это дерево вытащили, и вода с таким грохотом устремилась вниз по водосливу, точно кто-то дернул за ручку в гигантской уборной.
«У господа все разумно. Господь — он знает… Недаром он послал нам такого лягушонка двадцать лет тому назад…»
Все согласно закивали. И в самом деле до сих пор от Раны не было никакого проку, если не считать того, что он служил объектом всеобщих насмешек.
Пока Рана возился в водосливе, люди обнаружили древние колодцы для вентиляции, очистили их от скелетов упавших туда овец и от всякой мерзости, которую нанесло за столетия, и теперь горячий африканский ветер, обжигавший тех, кто был наверху, устремился в погреба через Большую залу, и Старая Лоза сказал, что эдак через часок уже можно будет укладывать вино.
Второй приказ Туфы касался Кооперативного винного погреба. Он велел снести ту стену, что обращена к Толстой стене и небольшому проему в ней, прозванному Тощими воротами. Нашлись люди, которые не очень понимали, зачем все это.
— А ты уверен, Туфа, что так надо? — спросил Бомболини.
Туфа кивнул.
— Снесите стену, — приказал мэр.
Сначала дело шло не очень споро. Люди долбили кирпич и камни мотыгами, молотками, железными ломами, но действовали осторожно, потому что уж очень не хотелось им сносить то, что стоило немалых денег и во что было вложено немало труда. Но лишь только первые кирпичи вылетели из стены, народ всерьез взялся за дело, потому что в самом процессе уничтожения и разрушения есть что-то возбуждающее.
— Корсо — все равно что труба, понятно? — сказал Туфа. — Ну и, как любая труба, она может вместить ровно столько воды или людей, сколько вмещает, и не больше, как бы велико ни было давление снаружи.
— Понятно.
— Ты думал, что сможешь пропихнуть по этой улице все, что надо, стоит только захотеть, а ты этого очень хотел. Но существуют определенные законы — законы природы.
— Понятно.
— Мы должны найти для нашего потока более широкое русло.
— Понятно.
— А теперь скликай народ. Оставь в покое повозки и животных — скликай народ.
Стену погреба к тому времени уже разломали, и взорам всех предстало вино, неприкрытое, обнаженное, — в этом было что-то даже непристойное, как вид женщины, застигнутой без одежды в публичном месте.
— Ударьте в колокол! — сказал Туфа. Все переглянулись.
— Колокол у нас больше не звонит, — пояснил кто-то Туфе. — С ним кое-что произошло.
— Это долгая история, — сказал Бомболини.
Они все-таки ударили в колокол и послали мальчишек по улицам и проулкам, и люди скоро вышли из своих домов и сначала собрались на Народной площади, а потом выстроились длинной вереницей вдоль Корсо Кавур до самых дверей Кооперативного винного погреба и его разломанной стены. Многим удалось вздремнуть и поесть, и сейчас они протирали заспанные глаза и смахивали крошки хлеба с бороды и губ.
По мере того как люди подходили, Туфа, Пьетросанто, солдаты и Бомболини выстраивали их цепочкой, которая начиналась у разобранной стены погреба; она должна была пройти через площадку, где во время сбора урожая давят виноград, спуститься к Тощим воротам и через них, по крутой козьей тропе, достичь подножия горы.