Тайна Санта-Виттории
Шрифт:
— Нужно будет немало мужества, — сказал Туфа женщинам. — Нужна будет вся ваша стойкость.
— А мы стойкие, — сказала ему какая-то женщина.
— Если до вина касается, стойкости у нас хватит,—
сказала другая.
— Я потребую от вас больше, чем от солдат, — сказал им Туфа.
— Да уж надо думать, — сказал кто-то. В здешних местах не питают особого уважения к солдатам.
Итак, они выстроились — от Народной площади вниз по Корсо, подлинные солдаты Санта-Виттории на службе вина.
— Но ведь тут есть совсем дети, — заметил Туфа.
— На войне командир пользуется теми солдатами, какие у него под рукой, — сказал Витторини.
Туфа рассмеялся.
— Это я должен был бы сказать, — заметил он.
Они расставили стариков вперемежку с молодыми, сильных — со слабыми, чтобы люди могли подстегивать друг друга и восполнять слабость соседа. Тех, кто был слишком уж стар или болен, Туфа выводил из цепочки.
— Цепь настолько крепка, насколько крепко ее самое слабое звено, — говорил людям Бомболини, но они только отругивались, не стесняясь, прямо ему в глаза.
Вместе со всеми встала в строй и Катерина, но Туфа отозвал ее:
— Дай-ка я взгляну на твои руки.
Она протянула ему руки. Пальцы у нее были длинные и красивые. Он велел ей пойти домой и надеть перчатки.
Когда наконец всех расставили, Туфа прошел вдоль цепочки, в последний раз делая смотр. На всем протяжении от задней стены винного погреба до городской стены и дальше, вниз по горе, до входа в Римские погреба стояли люди. По пути назад Туфа делал перестановки с таким расчетом, чтобы от каждого было возможно больше пользы. Там, где спуск был крутой, он поставил людей повыше чтобы им легче было брать ношу сверху и передавать вниз. А людей постарше он расставил на местах поровнее, чтобы они меньше уставали.
Все это происходило во вторник; пошел второй час, когда Карло Туфа стал внизу в долине, в ста футах от входа в древние винные погреба, и в последний раз окинул взглядом гору — через все ее террасы до самой городской стены, до Тощих ворот и за ними тянулась длинная цепочка людей. Он знал, что люди стоят так и дальше — до самого Кооперативного погреба. Он бегом пересек песчаную площадку у входа в древние погреба.
— Вы там — готовы?
Изнутри ему крикнули, что у них уже руки чешутся от нетерпения. Тогда он выбежал наружу и, отступив немного от подножия горы, чтобы Бомболини увидел его, взмахнул рукой, подавая сигнал.
— Начали! — крикнул он, — Приступили! Передавай! — продолжал он кричать, хотя его и не могли там услышать. Но люди по всей горе криком откликнулись на его призыв, и грянуло такое «ура», что оно эхом прокати лось по долине и, наверное, было услышано не только у реки, но даже и за ней, в Скарафаджо.
«Передавай! Передавай!» — кричали люди. Слово это пролетело вверх по горе, из уст в уста, и дело пошло.
Из рук в руки потекли бутылки — тоненький ручеек бутылок, — из погреба к городским воротам, а от них вниз по горе; сначала это был ручеек, потом ритм изменился и потекла река — река вина потекла вниз по горе.
Ликующие крики скоро прекратились, поскольку день стоял жаркий и работа была нелегкая, но вино продолжало поступать вниз, и под конец пришлось создать три команды для укладки бутылок.
Не так-то легко описать, как тут хранят вино. Дело с виду простое, но чужеземцу трудно его освоить. Этому учатся с малолетства, как учатся есть ложкой суп. Никто не помнит, как он научился пользоваться ложкой — этому человека не учат, он учится сам. Вот так же и с вином. Первый ряд бутылок кладут прямо на землю, потом сверху кладут длинные дощечки, достаточно прочные, чтобы выдержать второй ряд бутылок. Второй ряд укладывают в противоположном направлении — один ряд пробками вперед другой ряд донышками вперед, — так оно и идет, ряд за рядом, восемнадцать или двадцать рядов. И все время между рядами бутылок прокладывают планочки слева от горлышка бутылки в одном ряду и справа от горлышка бутылки рядом ниже, так что бутылки сдвигаются, друг друга подталкивают и в конечном счете смыкаются очень тесно. Сооружение получается простое, но прочное, причем его можно собрать и разобрать так быстро, как только способны работать люди.
Вначале укладчики были тоже веселы, они покрикивали друг на друга: «Давай! Давай!», похлопывали по бутылкам, передавая их из рук в руки, и ряд за рядом вздымался и уходил во тьму глубокого погреба, куда еле достигал слабый свет, полученный с помощью Лонго; однако продолжалось это недолго. По мере того как сверху поступали все новые и новые бутылки вина, укладчики начали чувствовать, что они еле-еле успевают их принимать и что этот поток в конечном счете захлестнет их. Кое-кто из тех, что работали в тот день и в ту ночь в погребе, ни разу в жизни больше не брались укладывать вино, — у них все тело начинало ломить при одном воспоминании о тех сутках.
Сначала главным врагом было солнце — люди говорили, что оно, точно раскаленным утюгом, прижимает их к земле, потом их врагом стала гора. Для того чтобы не упасть, люди вынуждены были весь упор перенести на одну ногу, а другую, которая стояла выше по крутому склону, согнуть, поэтому уставали прежде всего ноги, потом они начинали ныть, а под конец и вовсе деревенели. Тогда Туфа придумал отличную штуку. Каждые десять минут Капоферро трубил в свой рог, по линии передавали еще одну бутылку, после чего люди распрямлялись, массировали ноги и делали шаг верх по горе. Это создавало ощущение движения, заставляло менять позу и разрабатывало затекшие мышцы.
Затем возникла проблема воды, и тут тоже был разработан план. Дважды трубил рог, и люди, поставив на землю бутылки, подходили к бетонным желобам, проложенным вниз по склону, и дожидались, пока до них дойдет вода. Они ждали секунд пять, вода со свистом устремлялась вниз и мчалась, точно вырвавшийся из депо поезд.
Люди пригибались к желобам и набирали в рот воды — как можно больше, а другие набирали воду в рубашки, в шляпы, в разбитые бутылки. Были и такие, которые просто ложились в желоб, чтобы вода освежила их.
На третьем часу работы стали биться бутылки. Руки уставали, потели, бутылки выскальзывали или при передаче стукались о камни — раздавался звон разбитого стекла и проклятия, потом в воздухе разносился запах вина, сначала приятный и сладкий, а затем, по мере того как вино высыхало под солнцем, — едкий и кислый. К вину примешивалась кровь. У многих не было ботинок, и, хотя у всех ступни задубились, как воловья кожа, стекло рано или поздно способно прорезать и воловью кожу, и потому, когда вдоль всей цепочки засверкало стекло, вместе с вином потекла и кровь.