Тело черное, белое, красное
Шрифт:
– Что же, папа, - вступила в разговор Ирина, - и уничтожение Распутина, по-твоему, не богоугодное дело? А вспомни, что было позавчера в театрах, и у нас здесь, и в Москве, когда вечером докатилось известие о его смерти? Люди, христиане, и, заметь, это - элита общества, ликовали, прерывая представления, вставали с мест и в едином порыве требовали исполнения гимна! Мы сами видели - да, Ники?
– она обернулась к Ракелову, - как в Александринке все - и зрители, и актеры - стоя пели "Боже, царя храни!" и плакали от счастья! Да-да, плакали! И я - плакала!
– Да, кстати, - Сергей Ильич начал говорить тише, - я был
– Ага, видишь, папа, опять - "Богу было угодно"!
– воскликнула Ирина.
Недовольно посмотрев на дочь, Сергей Ильич закончил фразу:
– "…и глаза императора открылись на правду". Я уверен, - он торжественно поднял указательный палец, - что теперь все истинно русские сплотятся, чтобы спасти свою страну. Все говорят о готовящемся наступлении наших войск. Я думаю, мы теперь в воодушевлении начнем атаковать.
Ирина отодвинула тарелку.
– Глаша, куда ты запропастилась?
– крикнула она в сторону двери. В комнату поспешно вошла служанка, принявшаяся убирать со стола.
– Ну да, - усмехнулся Ракелов.
– Самое время атаковать! Мне это напомнило историю с генералом Фошем.
– Ну-ка, ну-ка, - весело прищурился Сергей Ильич.
– Напомните-ка, голубчик.
– В четырнадцатом году, когда, как вы помните, у французов было прескверное положение, генерал Фош прислал командующему центром генералу Жоффру телеграмму: " Мой центр отступает. Мой правый фланг отходит. Положение превосходное. Буду атаковать".
Сергей Ильич рассмеялся, одобрительно поглядывая на Ракелова, который нравился ему все больше и больше.
– И что из этого?
– Ирина придирчиво наблюдала за служанкой, расставлявшей чайные приборы.
– Что из этого?
– Сергей Ильич переглянулся с Ракеловым.
– Эта атака, девочка, спасла Париж.
– И какой вывод из сказанного, я не поняла?
– А вывод, Ирина Сергеевна, один. Уметь надо в самом безвыходном положении сказать: " Положение превосходное" - и идти в атаку! Это касается и обыденной жизни конкретного человека, и таких ситуаций, какая у нас в России сложилась. Теперь главное - чтобы нашелся человек, который повторит изречение генерала Фоша и поведет наших солдат вперед. Тогда нам сам черт не страшен, - улыбнулся Ракелов.
Сергей Ильич наконец-то вспомнил. Ну, конечно же, он видел Николая Сергеевича рядом с Керенским! Видел его несколько раз, только его сегодняшний гость всегда старался держаться в тени. Значит, еще и скромен. Похвально!
– А ты… - Ирина поспешно поправилась, -…вы, Николай Сергеевич, считаете, Государь не является таким человеком?!
– О-о-о! Все-все-все! Пьем чай.
– Сергей Ильич с интересом посмотрел на гостя. "Однако и впрямь - шустрый малый! Они, похоже, уже на "ты". Захотелось покурить.
– С моей дочерью, любезный Николай Сергеевич, надо держать ухо востро. Она - большая поклонница сильной власти, и монархия для нее - святое. Кажется мне, - Сергей Ильич развеселился, - она в Государя-то тайно влюблена! Так, Ирэн? Признавайся-ка отцу родному!
– И он залился смехом.
– Влюблена-а-а!!
– Рара!
– Лицо Ирины вспыхнуло.
– Стыдно, ей-Богу! Мне просто надоело слушать, как все жалеют Россию и осуждают Государя. За что жалеть Россию? За жизнестойкость? Война… Да, война! Но как она встряхнула нацию, какие чувства, доселе, может, и неведомые многим, всколыхнулись в душах людей! Еще Пушкин - помните?
– в одном из стихотворений писал, что "царь Россию оживил войной". Вот и сейчас - Россия оживлена войной! И не стоит ее унижать бесконечной жалостью и неверием в Государя… - Ирина посмотрела на часы.
– Ой! Рара! Николай Сергеевич! Без десяти уже. Новый год пропустим!
– Да. И впрямь.
– Ракелов, медленно, словно собираясь с мыслями, поднялся с места, одернул края пиджака, обошел стол и встал рядом с Ириной.
– Сергей Ильич… - Он взялся руками за спинку стула.
Отец, заметив побледневшее лицо дочери, все понял…
– Сергей Ильич! Я взял на себя смелость признаться, что я… - он набрал воздуха в грудь и проговорил на одном дыхании, -…люблю вашу дочь и прошу у вас ее руки. Не откажите. Мне без Ирины жизни не будет!
– Ракелов склонил голову, словно отдаваясь во власть палача.
– Да что же это… - Сергей Ильич, всегда степенный и уравновешенный, вскочил с места и, смешно размахивая руками, суетливо забегал по комнате.
– Глаша! Глаша!
– крикнул он в проем двери.
– Что же это… Как же… Шампанского неси! Скорее!
Ракелов протянул Ирине руку и вывел ее из-за стола.
– Как же… Дети… - Сергей Ильич чуть не сбил с ног служанку, вошедшую в столовую с подносом, на котором возвышалась бутылка шампанского в ведерке со льдом.
– Что ты принесла?
– Сергей Ильич отчаянно всплеснул руками.
– Наказание Божие! Икону неси! Из кабинета. Скорее же!
Глаша, никогда раньше не видевшая хозяина в таком состоянии, выскочила за дверь и через минуту вернулась со старинной иконой в серебряном окладе. Сергей Ильич, перекрестившись, принял икону. Ирина и Ракелов опустились на колени и взялись за руки.
– Благословляю вас, дети мои.
– У Сергея Ильича перехватило дыхание.
– Живите в мире, любви и согласии. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.
Он перекрестил молодых, подождал, пока они прикоснутся губами к краю иконы. И не выдержал - слезы потекли по лицу. Торопливо достав носовой платок, Сергей Ильич отвернулся, вспомнив, как, кажется, совсем недавно, этой же иконой благословляли родители их с Настенькой, как, положив руку на живот своей пополневшей красавицы жены, ощутил биение новой, порожденной ими жизни, как маленькая Ирочка делала первые шаги, как они были счастливы втроем… И вот сейчас его жизнь будто обрывается - он остается один. И никому уже не нужен. Никому…
– Жаль, матушка твоя не дожила до этого дня, - с горечью проговорил он, убирая платок в карман.
Глаша, украдкой вытирая слезы, унесла икону в кабинет. Ракелов помог Ирине подняться с колен. Щеки ее горели.
– Ирина… Вот… Позвольте… - Ракелов достал из коробочки кольцо с небольшим бриллиантом и, немного волнуясь, надел ей на палец.
– Как славно, впору пришлось!
– обрадованно проговорил он, целуя Ирине руку.
– Завтра же мы объявим о нашей помолвке.
– Дети… дети мои… - Сергей Ильич неуклюже обнял их. Слезы все еще душили его, и он не мог заставить себя разомкнуть руки. Бой каминных часов и радостный возглас служанки вывел его из оцепенения.