Тело черное, белое, красное
Шрифт:
– Лена!
– Ирина решительно поднялась с дивана.
– Как вы все можете это пересказывать и втаптывать в грязь самое святое! Я не могу, понимаешь, не могу слушать, когда унижают нашего Государя и Государыню. И как можно сейчас… именно сейчас… перед врагами внешними, внутренними, во время самой грозной войны, которую когда-либо вела Россия! Стыдно, право! Неужели ты не понимаешь, что это - стыдно?!
Леночка растерянно поднялась с дивана. Губы ее дрожали.
– Зря сердишься. Ты не веришь, а весь Петроград - верит!
– Она перешла на повышенный тон.
– Да из-за твоего любимого Государя рушится все, на чем держалась
Ирина поняла - в этом споре победителей не будет. Она грустно посмотрела на Леночку.
– Знаешь, Ленусь, ты не обижайся, я, пожалуй, домой поеду. Прости.
Ирина прошла в свою комнату и начала торопливо складывать вещи, запихивая их в саквояж, как попало. От неосторожного движения флакончик с духами, подаренный Ники, опрокинулся на платье, лежащее рядом. По комнате распространился весенний запах "флер д,оранж". "Господи, когда же вернется Ники?" - с тоской подумала она.
На крыльце возле пролетки, в пальто, наброшенном на плечи, со скорбным видом стояла Леночка. Пухлые губки ее были поджаты.
– Не обижайся!
– Выдавила из себя улыбку Ирина.
– Мне, право, было очень хорошо у вас. Спасибо. Просто мне хочется побыть одной.
– Она уселась в пролетку, ожидая, пока извозчик закрепит ее саквояж.
– Надеюсь, мы с сестрой можем рассчитывать на твою порядочность?
– холодно спросила Леночка, приподнимая воротник.
– На порядочность мою вы можете рассчитывать всегда, - вспыхнув, проговорила Ирина раздражающе спокойным голосом.
– И не понимаю, как ты могла об этом подумать! Поехали же! Скорее!
– приказала она извозчику, чувствуя, как глаза наполняются слезами.
Пролетка дернулась с места, отбросив ее на жесткую спинку сиденья…
До дома доехали быстро - улицы были пустынными. Извозчик донес саквояж до двери квартиры. Ирина вошла, с удовольствием вдохнув родной запах. Дома никого не было: у прислуги выходной, отец - в Москве на каком-то совещании. Сегодня она наконец-то сможет побыть одна. Глупо было столько времени провести в чужом доме. Глупость. Конечно, это была глупость. Она разобрала саквояж, умылась, надела белую шелковую сорочку и, сев у туалетного столика, принялась расчесывать волосы. О том, что произошло, не хотелось думать. Не покидало ощущение, будто ее всю - с головы до пят -окунули в грязь. "Но разве Леночка виновата в этом?
– подумала Ирина.
– Грязь сейчас повсюду. Скоро все просто захлебнутся ею. Забыв о чести, порядочности, совести, сладострастно лапают бывших идолов и кумиров, которым самозабвенно поклонялись, в сторону которых и посмотреть-то раньше боялись. Всеобщая вольница! Cercle vicieux (Порочный круг - фр.) вседозволенности, разврата, пошлости и лжи. Нет, - она нахмурилась, - скорее гигантская воронка, засасывающая все чистое, светлое, святое, что составляло гордость России. Словно какое-то дьявольское наваждение!
– Ирина положила гребень на столик.
– Распутин просто не мог не появиться в России. И стоит ли удивляться, что он притягивает к себе родственные души? Как говорится, подобное притягивается подобным".
Поднявшись, она подошла к кровати, откинула край одеяла и легла, с наслаждением опустив голову на подушку. Сон не приходил.
"Если для тебя все это - грязь, зачем ты слушала рассказ Софи? Ты ничуть не лучше их всех".
"Мне было любопытно"
"Значит, тебя манит порок? И тебе интересно подсматривать в замочную скважину?"
"Нет! Как ты можешь так говорить?" - Хотя… когда-то она действительно любила подсматривать в замочную скважину. И подслушивать тоже любила. Но это было давно, в детстве, когда окружавший ее мир заполняли запреты, взрослые тайны, к которым ее не подпускали… Это было… очень давно… Сейчас она совсем другая… Хотя, конечно, узнала еще не все…
Где-то вдалеке раздался телефонный звонок. Еще один… и еще. Уже ближе и громче.
Ирина приоткрыла глаза. "Наверное, Леночка. Видно, тоже переживает" - сквозь сон подумала она. "Не подойду. Хочу спать… Я очень хочу спать…"
Она повернулась набок, натянув одеяло на голову. В комнате было холодно.
…Резкий звонок в дверь вспугнул сон. "Который сейчас час?
– Ирина села на кровати.
– Может, это вернулся отец из Москвы? Вот было бы чудесно…"
Накинув одеяло поверх сорочки, она на цыпочках подошла к двери и негромко спросила:
– Рара, это ты?
– Ирэн, милая, ну, слава Богу!
Сердце узнало звук этого голоса быстрее разума.
– Ники?!
Она распахнула дверь. На пороге стоял Николай Ракелов в расстегнутом длинном пальто. На меховом воротнике и шапке поблескивали уже начавшие подтаивать снежинки.
– Ирэн, простите!
– Он снял шапку.
– Я прямо с поезда. Позвонил Трояновским, Лена мне сообщила о вашем отъезде, я вам звонил, никто не брал трубку, я решил отбросить все приличия и… я… - Она молча сделала шаг назад. Он торопливо переступил порог в ответ на ее безмолвное приглашение.
– … беспокоился за вас… батюшка ваш в отсутствии… вы одна… доехали ли…
Ирина, зябко обняв себя за плечи, вглядывалась в его взволнованное лицо.
– Холодно… - еле слышно сказала она.
– Я…с поезда… к вам. Я очень… очень… - Он оборвал себя на полуслове.
– Холодно… - повторила она.
Ракелов осторожно прикоснулся пальцами к ее губам.
– Какие губы у вас…
– Какие?
– Она растерянно улыбнулась.
– Нежные.
– Выдохнул он.
– А воздух… - Его рука замерла.
– Вы чувствуете, какой сегодня воздух?
Она удивленно приподняла бровь.
– Воздух сегодня густой… Не то что движениям - мыслям сквозь него пробраться мудрено. Для всего усилия нужны.
– Его голос дрогнул.
– А усилия происходят от неуверенности в необходимости замысленного. Ежели делаешь что, ощущая сопротивление, значит, Бог тебе делать это не велит, дьявол сделать торопит, а душа предостерегает.
– Так что же, душа вас предостерегает?
– Ирина посмотрела ему прямо в глаза.
– Может, и предостерегает. Только я последнее время что-то слеп стал да глух… - Пробормотал он и, сбросив пальто на пол, подхватил ее на руки и понес в комнату…