Тело черное, белое, красное
Шрифт:
Распутин прищурился. "Не прост Феликс. Так и мы, чай, не лыком шиты. Хошь поиграть? Поиграть - это завсегда".
– Принимают. Пошто не принимать?
– Простодушно улыбнулся он.
– Только я велю никому об том не сказывать. Всякий раз твержу: ежели кто из докторов, Боткин, к примеру, узнает об моих средствах - лечению конец, один вред больному будет. Потому они от разговоров берегутся. Оно и верно.
– Он хитро взглянул на Юсупова. "Ну… Пошто молчишь? Испужался? Спрашивай. Чую ж я, спросить хочешь, промежду прочим, каки таки средства потребляют папа с мамой… Осторожничаешь только… Вспугнуть меня боишься. А ты не боись, мил человек! Глянь, я пред тобой - яки агнец божий. Игра мне с тобой в интерес.
– Какие же средства вы предписываете императору и цесаревичу?
– Юсупов сделал еще глоток вина и поставил бокал на стол.
"Молодец, красавец. Решился-таки. Только пошто это ты нынче такой беспокойный?"
– Каки средства, спрашиваешь? Разные. Смесь, которая милость Божию приносит и благодать. Ведь коли мир в сердце воцарится, все покажется добрым да веселым. Хотя, правду сказать, - снова поставив перед собой графин с красным вином, Распутин опять принялся рассматривать гостя сквозь графинное стекло, - какой он царь? Он - дитя Божие. Не зря, скажу тебе, друг милый, царица - да знаешь небось, картинки рисует развеселые, насмешница этакая, - так вот не зря она Государя всяк раз дитем изображает на руках у матери… - Заметив, что Юсупов напряженно смотрит на него, ожидая продолжения, выглянул из-за графина и лукаво улыбнулся: - Да ты, милок, не страдай. Все устроится. Увидишь.
"Спроси давай меня, что устроится? Я объясню-вразумлю. А устроится все - точное дело. Как того заслуживаем, так и устроится".
– Что устроится? Как?
– Юсупов сделал еще глоток и, оглядев стол, отломил кусочек бисквита. "Вино вареньем закусывать, так это весьма оригинально. Сейчас бы сыр был весьма кстати".
– Что устроится, спрашиваешь?
– Распутин помолчал.
– Хватит войны. Хва-тит. Что, немцы не братья нам?
– Заметив удивление на лице Юсупова, усмехнулся.
– Еще Исус учил: возлюби врага, как родного брата.
– Хитро посмотрев на гостя, зачерпнул ложкой варенье.
– Война скоро кончится.
– Облизав ложку, бросил ее на стол.
– Чё смотришь? Сладенькое сладеньким закусишь - во рту горько станется. Не замечал? А ты, милок, замечай. Все замечай. Польза будет. И с людьми так. Берегись сладеньких-то! Иначе ох как горько будет!
– Обтер ладонью рот.
– А про войну… Скоро покончим… Александру - царицей объявим… до совершеннолетия наследника. А Николашу - в Ливадию отправим. Дюже он устал. Пущай отдыхает. Фотограшки делает. Любит он, понимашь, это дело.
– Распутин провел рукой по волосам.
– Царица же - баба умная. За то ее и народ не любит.
– Почесал бороду, с удовольствием наблюдая за выражением лица Юсупова. "Чё смотришь? Не ведаешь, что ли, что у нас только дураков любят? Да убогих. Я поди ж тоже - не убогий да не дурак. Посему любви мне от вас ждать - не дождаться. Интересно тебе, знает ли царица?.. А ты, голубочек, спроси. Я тебе отвечу".
– А царица знает, что делает?
– неотрывно глядя на Старца, тихо спросил Юсупов.
– Знает, - Распутин снова почесал бороду.
– И что делать надобно - тоже знает. Думу обещалась разогнать. Болтунов этих… - Внимательно посмотрел на напряженное лицо Юсупова. "Хватит ему, пожалуй, на сегодня… игры. Пора в спальню - его, глупого, лечить. Не разум его неразумный, а тело его никудышное, с коим разум не в сильном ладу пребывает". Распутин лениво потянулся.
– Да хватит, пожалуй, о делах. Ты ж нездоров еще. Иди приляжь. Щас приду… лечить. Кажись, третий у нас етот, как ты говоришь, сиянс? Иди. Будет тебе сиянс.
Юсупов, торопливо допив мадеру, поднялся и прошел в спальню. Присев на узкую кровать, стоявшую в углу, огляделся. В прежние посещения он не мог этого сделать - Старец неотлучно был рядом, да и все тогда было как в полусне. Небольшая, просто обставленная комната.
Послышался шорох. Он открыл глаза. Показалось, будто кто-то смотрит на него. Подняв голову, прислушался. Никого… Сейчас Распутин придет и снова будет делать пассы. И снова нужно будет собрать все силы, чтобы сознание не ушло. Старец действительно обладает властью, называя ее - Божией, но она - точно от дьявола. Юсупов перекрестился…
6
В фойе зала Армии и Флота на Литейном было полно народу. Все в перерыве оживленно разговаривали, обсуждая только что увиденный спектакль Всеволода Мейерхольда.
– Ники, смотрите же скорее! Вот же он, вот - Есенин! Это я о нем вам рассказывала!
– Ирина показала взглядом на стоящего неподалеку молодого мужчину с русыми вьющимися волосами, окруженного стайкой поклонниц.
– Ирэн, дорогая, - улыбнулся Ракелов,- я не успеваю за ходом ваших мыслей. Вы же только что с жаром ругали Мейерхольда…
– И вовсе я не ругала! Просто - не понимаю ничего в таком искусстве. Я, знаете ли, воспитывалась на репертуаре Александринки. Кстати, вы были на премьере "Романтиков"?
– Не пришлось, к сожалению.
– Жаль. Было просто изумительно! Вызывали автора уже после второго действия. Мережковский был такой счастливый… Ой, Ники, - она взяла Ракелова под руку, - пойдемте скорее в зал, перерыв заканчивается, сейчас будет самое интересное.
– Между прочим, - щебетала она, пробираясь между рядами, - я тоже иногда пишу стихи. Говорят, весьма недурно.
Они сели на свои места. Зал был уже почти полон.
– Я просто уверен, что не дурно, а очень хорошо пишете! Кстати, - Ракелов, наклонившись к Ирине, указал на темноволосого мужчину с тонкими чертами лица, беседующего в проходе с Мейерхольдом, - хотите познакомлю?
– Вы знакомы с Михаилом Кузминым?
– изумилась Ирина.
– Быть не может! Я, знаете ли, его страстная поклонница! Очень часто в памяти всплывают какие-то его строки, и обязательно, как я в детстве говорила, "впопад". К примеру, помните его "Что случается, то свято"? Как же это верно! Именно так надобно принимать все, что преподносит нам жизнь. У него замечательный слог, и сам он такой чистый, как горный хрусталь. Ну а вы, Ники, вам-то что нравится у Кузмина?
– спросила она с улыбкой.
– Можете вспомнить хоть одну его строчку? Ну-ка, ну-ка? Вот сейчас и проверим, какой вы на деле любитель поэзии.
Ракелов с полуулыбкой укоризненно покачал головой.
– Ах, Ирэн, похоже, вы испытание мне решили устроить. Ну что ж, извольте.
– Мгновенно посерьезнев, он потер переносицу и прочитал вполголоса:
В игольчатом сверканьи
Занеженных зеркал -
Нездешнее исканье
И демонский оскал…
– Это - мое самое любимое… - Помолчал мгновение.
– Что ж, убедил я вас?
– Ну, хорошо.
– Ирина одобрительно взглянула на него.
– Сдаюсь. Можете считать, убедили. Хотя, сказать по правде, в этих стихах мне не все понятно.