Тело угрозы
Шрифт:
Он вспомнил без труда – все редакционные телефоны крепко сидели у него в памяти, а на случай чего были сдублированы и в записной книжке, – и набрал.
– Борис? – сказал он в трубку, получив соединение. – Слушай сюда. Это третья нота. Уяснил? Взрывчатая и однорукая.
– Ну допустим, – прокаркал Хасмоней после краткой паузы, потребной, чтобы в уме перечислить: до, ре, ми. Мина. Козьма Минич-Сухорук.
– Тебе крупа звонила?
– Вот только что.
– Тогда вот что. Твоя тачка в гараже?
– Или.
– Тогда спустись. Садись и выезжай на улицу. Я подсяду. Отвезешь меня, куда
– Рошу – был такой молдавский то ли футболист, то ли еще кто-то, – сказал Хасмоней с сомнением в голосе. – Но не поп. Куда же влечет тебя твой жалкий жребий?
– Туда, где крупу дают.
– М-м… Ага. Понял.
– По улице верти направо. Я буду около через… минут через сорок.
– Так. А что я буду с этого иметь?
– Причастность к бессмертной славе.
– Суета сует. Что-нибудь другое.
– Ох уж эти мыслители… Ну, посидим за бутылкой, как только закончим.
– Предпочитаю – перед нею. И не надо числовых ограничений.
– Договорились. Выхожу.
Джины не было дома; она уехала к какому-то клиенту. Но в распоряжение Минича был оставлен второй ключ.
Он заклеил текст и дискету в большой конверт, случайно обнаруженный им почему-то в кухонном шкафчике; судя по запаху, в нем раньше хранился лавровый лист. Конверт сунул под рубашку, чтобы руки оставались свободными. Вышел и запер за собой дверь. Спохватился, что не оставил записки. Но решил, что скорее всего успеет вернуться раньше Зины – так он называл ее в мыслях. Минич не любил иностранщины.
Лифтом он не стал пользоваться. Спустился по лестнице, прилагая усилия, чтобы шуметь поменьше. Он старался не бояться, но ничего не мог с собой поделать: было страшно. Ему мерещились люди в масках, которых схватят его, увезут… Ну и что? Он не очень хорошо представлял себе, что и кому может от него потребоваться. Не станут же его обвинять в появлении небесного тела: тут претензии могли адресоваться только Господу Богу. Но что-то же было от него нужно?
Ему и в голову не приходило, что это может быть связано с информацией, которой он обладал. Для него совершенно ясно было: раз есть такие факты, пусть даже пока не столько факты, сколько предположения, – так или иначе ими следует незамедлительно поделиться с читателем. А читателями были, по его убеждению, все люди на свете – хотя он и знал, что сейчас газеты читало намного меньше людей, чем в прошлом веке.
Он оказался на тротуаре. Никто не налетел, не схватил, не умыкнул; да ведь никто и не знал, где он устроился на эти дни. Все будет нормально, все хорошо. И может быть, уже завтра можно будет раскрыть свежий номер – и увидеть шапку кеглем квадрата этак в два: «Земля под угрозой гибели! От нашего специального корреспондента Марка Минича»…
Взглянул на часы. Черт, время! Остановить левака – и спешить в условленное место, Хасмоней долго ждать не будет…
9
Гридень выстроил такую последовательность действий: сначала надо досконально выяснить, как все рассчитано там, в небе: когда именно станет совершенно ясно, по какой траектории пойдет тело и в какой мере оно будет угрожать Земле, а также – когда именно оно станет видимо простым глазом, выделится на ночном небе настолько, что даже люди, небосводом совершенно
Сначала он решил было лететь в Питер и навестить Пулковскую обсерваторию, но потом отказался от лишней потери времени и поехал в университетскую обсерваторию, а вернее – в институт имени Моргенштерна, на Чижиковы горы. Тревожить Нахимовского смысла не было: приятель был в курсе, и раз не звонил – значит никаких новостей не имел. А главное – Гридень был уверен, что Нахимовский на подготовленное Гриднем предложение не согласится, поскольку был он как-то уж слишком не от мира сего; а магнату нужно было установить со специалистами нормальные деловые отношения.
Гридень не бывал в институте раньше и сейчас, приехав, без особого доверия поглядел на двухэтажное здание; башенки над крышей, с полукруглыми раздвижными куполами, не внушили ему особого доверия: он ожидал чего-то более масштабного, что ли. Но астрономия, видимо, не привлекала инвесторов – да и какие могли капать с нее дивиденды? Ну, разве что от какой-нибудь спутниковой службы? Странно, но эта мысль его приободрила: когда люди нуждаются в деньгах – все равно, для личных потребностей или для дела, – с большинством из них бывает договориться куда проще, а науке всегда денег не хватает. Значит – возникнет тема для переговоров.
Приняли его, впрочем, без особой помпы – хотя фамилия его была тут наверняка известна, Гридень был уверен, что она известна в России всем и каждому; такие заблуждения свойственны людям, обладающим богатством или властью или и тем, и другим. Он выразил желание встретиться с директором. Ему ответили: у него совещание должно уже закончиться. Тем не менее пришлось даже обождать больше десяти минут, пока ученый руководитель смог наконец его принять.
Усевшись в кресло, беглым взглядом определив обстановку как стандартно-небогатую, Гридень представился – просто назвал фамилию, не перечисляя своих титулов; впрочем, в отличие от французского Ротшильда он и не был бароном. Директор вежливо произнес положенное «Очень приятно». И тут же спросил, чуть прищурившись:
– Простите, а Гридень Самуил Германович – не родня вам? Ну, радиофизик, вы знаете, конечно…
Этот Гридень того Гридня лично не знал и при этом прекрасно себя чувствовал. Но на всякий случай ответил обтекаемо:
– Дальняя родня, если не ошибаюсь. Вообще все Гридни происходят из одного и того же городишки – где-то в Германии, но это уже, так сказать, древняя история, а меня сейчас интересует одна астрономическая проблема, почему я и решился вас побеспокоить.
Слова насчет беспокойства Гридень произнес не без призвука тонкой иронии, которая, впрочем, осталась, похоже, совершенно не замеченной его ученым собеседником.