Телохранитель моего мужа
Шрифт:
— Почему? — приподнимает Вета идеально выщипанные и выкрашенные брови. Картинка, а не женщина. Самка богомола.
— Могу обидеть тебя, поэтому лучше потом.
— «Потом» может уже и не быть, Катя. Всегда нужно жить здесь и сейчас, не откладывая в долгий ящик. Думаю, ничем ты меня не обидишь.
Рина молчит. Я только слышу, как сбивается её дыхание. Будто ей дышать нечем — горло перехватывает.
— Давай я попробую сама. Поставим точки над «i» перед тем как… Чтобы не питать ложных иллюзий. Ни тебе, ни мне. Хочу сказать лишь одно: ты всегда была мне дорога, но
— Да, — кивает Рина, — и выбор не всегда в пользу многолетней дружбы.
Вета щурит глаза, сжимает губы.
— Скажем так: одно другому не мешало никак. И если бы не обстоятельства, ничего бы не случилось ни с нами, ни с нашей дружбой. Может, даже было бы ещё лучше, чем прежде.
Она ничего не говорит, лишь намекает. И Рина теряется. Она не привыкла юлить и изворачиваться хотя бы с теми, кто ей близок и дорог. У неё сердце не делится на «лучше» или «хуже».
— Как странно, — от волнения голос у неё становится тонким и высоким, срывается немного.
Я бы хотел её защитить, спрятать от новых обстоятельств, но нельзя. Сейчас идёт не моя игра, и не мне выступать вперёд. Я подожду. А потом залечу все её раны. Утешу. Вытру слёзы. Подарю огромный мир, что сможет заслонить предательство или разочарование.
— Мы ели с тобой с одной тарелки. Мечтали, когда было совсем худо, о другой жизни. Поддерживали друг друга, когда жизнь щёлкала по носу и становилось невмоготу терпеть превратности судьбы. А потом жизнь нас развела в разные стороны, но снова столкнула. Не случайно? Я думала: как здорово, у меня есть ты. У меня есть на кого опереться и хоть на время спрятаться от собачьей жизни.
— И ты всё это получала: и мою любовь, и внимание, и сочувствие, и поддержку.
Вета из тех, что никогда не сдаются. И так она это проникновенно говорит, что даже меня проняло. Но Рина в её словах видит что-то своё.
— С этим сложно поспорить. Всё было хорошо до той поры, пока не коснулось очень важного для тебя, не так ли?
Мгновенное замешательство, но его достаточно, чтобы сделать правильные выводы.
— Катя… послушай…
— Давай покончим с этим, — перебивает её Рина. — Веди уже, куда приказано.
Вета делает какой-то знак, пытается от чего-то предостеречь — так мне кажется, но Рина больше на неё не смотрит, и тогда подруга её, махнув рукой, разворачивается тылом. Идёт, покачивая бёдрами. Мы — за ней.
Это не вип-комната. Это личный кабинет госпожи владелицы клуба. Но всё здесь по высшему разряду: стол, накрытый деликатесами. Кофе дымится, источая тонкий аромат дорогого напитка.
Мужчина, что сидит напротив двери, — хозяин жизни. Холёный. Красивый. Дорогой, как бесценный раритет. Всё в нём слишком: костюм за несколько тысяч долларов, белоснежная рубашка отдаёт холодом арктических девственных льдов, причёска уложена идеально — волосок к волоску. Виски густо припорошены солью седины.
В руках он держит чашку с кофе. Длинные пальцы, овальные ногти без единого изъяна. Всё это бросается в глаза. А ещё больше — понимание: он опасен, от таких следует бежать подальше.
На меня он не смотрит. Я ему не интересен. Он пожирает взглядом Рину. Я чувствую, как она спотыкается и пытается попятиться. Только моя рука, как якорь, удерживает её от опрометчивого поступка — она остаётся стоять на пороге вместе со мной.
— Ну, здравствуй, Бабочка, — у него всё тот же приятный, как и по телефону, бархатистый глубокий голос, а у меня волосы на затылке шевелятся.
Он знает Рину? Они знакомы?..
42. Рина
Он был первым — этот холёный сукин сын, что сидел сейчас, как король, попивая кофе и пощипывая сочный, ягода к ягоде, виноград.
Он был тем, после которого я с полным удовлетворением могла назвать Алексея рогоносной тварью. Про себя, естественно. Вслух вряд ли бы я осмелилась сказать и меньшее.
Я сразу его узнала. Судя по всему, он знал, кто я. Не уверена, что помнил моё лицо. Но то, что я его увидела здесь, в кабинете Веточки, натолкнуло меня на мысль, что взорвалась в мозгу ослепительной вспышкой. Я даже на мгновение потеряла зрение — стало темно. Но в этой темноте мне было комфортнее, чем при свете дня, где сидел этот стареющий, но всё ещё очень опасный лев.
— Вот и встретились. Хоть ты считала иначе, неправда ли?
Она подсунула меня ему, — вот о чём думала я, глядя на мужчину.
Нет, идея изменить мужу с первым встречным была моя. Вета к ней никакого отношения не имела. Но я долго вынашивала её, зрела, думала, как лучше это сделать, а мыслями своими делилась с подругой в те редкие часы, что мне удавалось вырваться из дома.
Она меня отговаривала. Постоянно. Не подначивала и не подбивала. Но, как оказалось, не стала церемониться и подложила под своего хорошего знакомого. Любовника. Покровителя — сейчас я понимаю это ясно.
Я всегда знала: у Веты кто-то был. Она бы не смогла самостоятельно поднять «дело для души». И вряд ли после мужа осталось столько денег, как она любила подчёркивать.
Вета всегда умела выкручиваться. Падать на четыре лапы, как кошка. Выживать в любых условиях. Находить нужных людей. Я всегда восхищалась её вездесущностью и умением держать удар. Сейчас я думала немного по-другому.
Одно дело — задействовать собственные таланты и ресурсы. Другое — вслепую использовать людей. Тем более, близких. Неэтично и подло. Низко и обидно. Да какое там… мерзко!
Наверное, вся гамма чувств отражается на моём лице. У мужчины напротив улыбка гуляет на губах. Тонкая и всезнающая. Глаза становятся мягче, обволакивают расплавленным шоколадом.
— Ну, же, взрослая девочка, за свои поступки нужно уметь отвечать. Никто тебя взашей на улицу не толкал — сама вышла искать приключения на свои великолепные нижние девяноста.
Он прав. И мне невероятно стыдно сейчас. За все неблаговидные поступки приходится платить. И мне страшно думать, какой ценой. В ту ночь он не казался ни великим, ни опасным. Мужчина. Со своими слабостями и страхами. Я держала его за яйца — в прямом смысле. А сейчас он сидит перед нами и держит за горло только одним своим видом.