Телохранитель моего мужа
Шрифт:
Я подошла к кровати и рухнула на стул, что стоял рядом. Лялина лохматая голова с космами, что прикрывали лицо, дрогнула, и я перевела дух. Живая.
— Тшш. Срдц бьтсс, — еле слышный шёпот. Невнятный, с проглоченными гласными буквами.
Но я её поняла. Поняла и заплакала. Это были первые слова за долгие годы, что я услышала от Ляли.
— Тише. Сердце бьётся, — сказала она.
И я вдруг поверила: всё будет хорошо. Кошмар закончится. Начнётся другая жизнь, где не будет Алексея, а будут только радость, счастье,
39. Артём
Когда я зашёл в палату, Ляля сползала с кровати деда. Неловко, пятясь задом, боясь потревожить.
У Рины — заплаканное лицо. Она обернулась на звук. Потрясённая и в то же время, словно омытая благодатным дождём, что приносит всходы, когда пригревает солнце.
— Ты знал? — спрашивает, и я киваю ей в ответ.
— Видел вчера.
— Она заговорила. Сказала, что у деда твоего сердце бьётся.
Это хорошая новость. Прогресс. Всё не зря. Глядишь, и разморозится Снежная Королева.
— Конечно, бьётся, — говорю не без гордости. — Он у нас боец.
— Ты нас хоть представь друг другу, что ли, — просит Рина, и я вдруг понимаю, что да, надо бы.
— Привет, дед, — произношу я. — Вот, познакомься: моя девушка Рина. Она красавица, правда? А это, Рина, мой дед — Стоянов Николай Григорьевич.
Я произношу имя деда, смакуя каждый звук. У меня такое впечатление, что я тоже знакомлюсь с ним впервые. Узнаю заново. Это не тот дед, которого я знал раньше, немножко другой.
Не знаю, что это за магия. Может, Ляля тому виной, а может, я изменился. Только я тоже слышу, как бьётся его могучее сердце, и кажется: вот сейчас он откроет глаза, нахмурит брови, отчитает за безалаберность. А я буду стоять навытяжку, как школьник, и радоваться.
— Он у нас тот ещё тиран и деспот, но хороший старикан, справедливый. Любит во все дела вмешиваться, нос совать. Он у него большой, как видишь — хватает на все щели и дыры. А командир какой — у-у-у… На самом деле, охранное агентство — его детище. Дело всей жизни, как говорят. Я от безнадеги им управлял. А сейчас — Марианна. У неё намного лучше получается. Она у нас недооценённый гений. Любое дело по плечу.
— А ты? — Рина не сводит глаз с деда, но я чувствую: за сестрой она тоже невольно следит.
Ляля в свою комнатку юркнула. Дверь приоткрыта. Её не видно. И Рине очень хочется зайти туда, но она слушает меня, знакомится с Николаем Григорьевичем.
— А я хотел быть детективом, как Шерлок Холмс. Курить трубку, играть на скрипке и расследовать запутанные истории. Ну, или художником-фотографом на худой конец. Мне нравятся люди и лица. Не пейзажи и натюрморты, а черты, мимика, эмоции. Это то море, что никогда не повторяется. Пойдём, Ляля, наверное, хочет с тобой побыть, но стесняется.
Я подаю Рине руку, и мы вместе входим в комнатку
Я пока не знаю, как рассказать то, что я узнал. Наверное, потом, не здесь. Пусть пока побудет спокойной, пообщается, поговорит с сестрой. Позже мы навестим Серёжу. Сделаю всё, чтобы Рина была спокойна и счастлива. Если она будет знать, что с её близкими всё хорошо, не останется поводов бесконечно тревожиться и жить, как на пороховой бочке.
Ляля сидит на кровати, повернувшись лицом к тумбочке. Там баночки и скляночки, как и говорила Марианна. Тонкие пальцы проходятся по ним. На вид — неосознанно, будто слепая ощупывает незнакомые предметы.
— Ляля, — зовёт её Рина, и я вижу, как на мгновение замирают Лялины пальцы. Она понимает. Слышит. А мы будто присутствуем при рождении новой жизни — так это волнительно и прекрасно. Я задыхаюсь от чувств, видя надежду, вспыхнувшую в глазах Рины.
— Вы тут посекретничайте, — сжимаю я её ладонь, понимая, что лишний. — А я отлучусь по делам.
Она кивает с благодарностью и маленькими шажочками приближается к Ляле. Ухожу, полный до краёв новыми чувствами. Кажется, я и не жил до того момента, как Рина появилась в моей жизни.
Пока я веду переговоры по телефону, договариваюсь с Мари о помощи, на второй линии с настойчивостью носорога пробивается мать.
— Ну, наконец-то, — ворчит она, когда я ей отвечаю. — К тебе дозвониться невозможно.
— Привет, мам, — с родительницей лучше быть всегда вежливым. — Что у тебя случилось?
— Почему сразу случилось? — возмущается она. — Я как раз спешу доложить о выполнении твоего приказа.
Я на мгновение зависаю, пытаясь понять, какие такие приказы я мог обрушить на бедную родительскую голову.
— Я ходила в этот ваш детдом! — торжественно объясняет мама.
А, да. В этот наш… Она ещё пока до конца не понимает всей глубины своего поступка и важности того, что делает.
— Ну, и как успехи?
Тут главное, чтобы она не уловила мою улыбку. Хорошо, что телефон не позволяет ей видеть моё лицо.
— Было трудно, но я справилась! — мама преисполнена собственной значимостью. — Ты во мне сомневался?
— Никогда и ни за что! — прикладываю руку к сердцу. — Лучше расскажи, как тебе на новом рабочем месте?
— Я пока только документы оформляю, — вздохнула мать, переходя на нормальный, непафосный тон. — Но ты, наверное, был прав: мне нужно хоть какое-то дело, чтобы встряхнуться. Берут меня нянечкой, посменно, поэтому всё время находиться рядом с нужным ребёнком не получится. Но это всё же лучше, чем ничего?
Это гораздо лучше, чем могло бы быть, — уверяю я её. Объяснять, что, возможно, её помощь уже и не нужна, не стану. У мамы теперь есть куда пристроить свою кипучую энергию. Да и с малышом пусть знакомится. Вполне возможно, он станет ей внуком, поэтому пусть привыкают друг к другу.