Телохранитель. Мы под запретом

Орлова Юлианна

Глава 10

ЖЕНЯ

Я и забыл, как быстро настроение у Светы может скакать от радужно-веселого до печально-поникшего и наоборот. Но все вышло не так, как я думал изначально, она просто заболела. Теперь у меня есть еще один повод для волнения, и еще один день, чтобы настроить себя на контакт с ней. Ведь это сложно, очень сложно, смотреть на нее и не сметь касаться, когда руки чешутся от желания прижать

к себе покрепче и никогда не отпускать.

Что-то мне подсказывает, что может она просто не хочет идти в свет, да и аспект страха отменять нельзя. Может и правда было бы лучше посидеть дома, пока мы не найдем утырка, посмевшего влезть в жизнь ангела во плоти. Внезапно Василиса в ужасе выбегает и кричит мне:

—Женя, она сознание потеряла.

У меня на мгновение останавливается сердце, я так быстро никуда не бежал в своей жизни, как сейчас мчусь по лестнице наверх, держа в голове лишь «Света». Забегаю и сразу сканирую ее. Бледная с выцветшими губами она лежит на кровати вся взмокшая.

Я не размышляю ни секунды, сразу подхватываю на руки, ведь тут, загородом, скорую ждать, когда моя девочка в таком состоянии, не вариант. Вообще, сука, не вариант. Меня обдает то холодом, то жаром от такого близкого контакта. Как никогда близкого и как никогда запретного, непозволенного. Отчаянно желаемого.

—Василиса Григорьевна, успокойтесь, — строго обрубаю близкую к истерике жену Белова. Сейчас не до них.

—Моя девочка, — схватив куртку, она сует ее мне, трогая при этом лицо дочери.

Температура явно под сорок, кажется, что у меня в руках открытый огонь. Он растекается по моей коже, принося жгучую нестерпимую боль. Аккуратно уложив Свету на себя так, чтобы ей было удобно, я быстрым шагом направляюсь вниз, затем осторожно кладу на заднее сидение малышку и провожу рукой по мокрой щеке. Она тянется вслед за моим касанием, и я с силой сжимаю челюсть.

В больницу. Длинные ресницы, веером укрывающие отблеском тени щеки, подрагивают. Она приоткрывает рот и что-то шепчет неразборчиво.

Усаживаемся и топим газ в пол, чтобы быстрее добраться до больницы. Мои нервы скручиваются в кулак, и я смотрю в зеркало заднего вида чаще, чем вперед на дорогу. Это не сравнится ни с какими трудностями, ни с какой болью, отчаянием или безрассудством. Пока она лежит сзади и страдает от высокой температуры, я схожу с ума, не представляя как помочь, кроме как доставить в больницу скорее.

—Я не могу даже дышать нормально, пока она болеет, — обливаясь слезами, шепчет мама Светы. —С Владом как-то проблем никаких не было, а со Светой по больницам как в магазин за хлебом. Это слабое горло меня доконает.

—Все будет хорошо.

У больницы я с особым рвением открываю дверь пассажирского сидения и поднимаю ту, что одним своим существованием ставит меня на колени. Касание к коже как контакт с оголенными проводами.

Вдыхаемый воздух

один на двоих, потому что я с остервенением поворачиваю голову так, чтобы выхватить еще больше запретного контакта. Касаюсь губами вспотевшего лба незаметно, оставляя на губах ее запах. Слизываю и глаза закатываются от наслаждения и безумного страха, что скачет по телу и вынуждает панику руководить всем моим бытием.

—У Рустама сегодня важная сделка. Я боюсь звонить, он может запороть на эмоциях…— в словах Беловой я слышу какой-то подспудный страх. Не уверен, что босс будет в восторге от того, что ему не сообщили сразу. Может она ищет одобрения у меня? Не найдет, я бы не скрывал такое…

—Лучше позвоните.

Коротко позволяю себе высказать свою точку зрения, сильнее сжимая свету в своих руках. Мой больной взгляд уплывает в ложбинку между грудей, и хочется вырвать себе глаза с корнем. Ублюдок, она тебе добро на это не давала.

И не даст.

Титанических усилий стоит поднять взгляд на подбегающих к нам врачей. У меня забирают Свету, и я сразу чувствую то же, что больные ощущают при ампутации конечности. Без наркоза.

Мы проводим в коридоре бесконечное количество времени. После первых слов врача о том, что все в порядке, что это классическая реакция на высокую температуру, меня слегка отпускает жгучее желание разнести к чертям собачьим приемную.

Белова заходит в палату, а я застываю возле едва распахнутой двери, сжимая челюсть. Взгляд уплывает по черным волосам, устланным по светлой подушке, затем по лицу, и хватит.

Меня туда не звали, моя работа обеспечить безопасность. Кулак толкает дверь, и она плавно закрывается, а я оседаю по стенке на скамью возле палаты. Взгляд опускается на сжатые в кулаки руки— они побледнели от того, с какой силой я сжимаю.

Смирись, блять. Смирись, она молодая и красивая, она не твоя и не будет твоей. Ты просто спасешь ее и на этом все. Как положено Телохранителю. И прекрати вести себя так, словно ты девочек не видел в своей жизни.

Видел, трогал и трахал много разных и по-всякому. Вот только уже много лет я ни с кем насытиться не могу, все будто бы пью воду, и она утекает не в меня, а на пол.

Видел на днях Ирку, и ничего не екнуло, в отличии от нее. Аж расплылась от счастья, улыбалась во все тридцать два, и так задушевно смотрела в мои глаза, ища отклика. Но нет его, Ирка, нет. По молодости крутил с ней, все никак не мог насытиться бабами, трахал каждую встречную, с ней надолго задержался.

Она залетела, и я сказал, что буду помогать, но не жениться. Восприняла это она неправильно, болезненно, рыдала днями и ночами, но не при мне. При мне улыбалась и хватала крошки со стола внимания. А потом позвонила в истерике и срывающимся на крик голосом сказала: