Тень, ключ и мятное печенье
Шрифт:
– Сердечный приступ у человека, которому попали в лоб из пистолета? – с сомнением спросила мадемуазель Энне.
– Под заключением врача есть подписи двух свидетелей из числа уважаемых горожан, этого вполне достаточно, если семья намерена не привлекать излишнего внимания к случившемуся. Сдаётся мне, как раз эти свидетели и были секундантами на дуэли Меершталя и Остена.
– Тогда жена соседа, ставшая причиной ссоры – это миссис Остен, которую дочь вывозит в инвалидной коляске в сад, подышать свежим воздухом? – сделала вывод Виола.
– Хорошо, – Лайош сцепил руки в замок, – это всё, конечно, любопытно, но к делу прямого отношения не имеет. Мало ли
Вути кивнул. Лайош посмотрел на второго компаньона:
– Равири, есть у тебя что-нибудь ещё?
– Есть, – драконид, словно фокусник, в очередной раз перетасовал свои материалы, и продемонстрировал небольшую карточку какого-то официального бланка. – Это выписка из реестра Королевского общества садоводов. После твоих слов о чёрных розах я наведался к ним, и они сообщили мне, что доктор Меершталь примерно с четверть века тому назад зарегистрировал новый сорт роз, названный им «Чёрный Сапфир». Второе название сорта – «Элиза».
– Дай угадаю, – вмешался Вути. – Элиза Остен?
Те Каеа довольно зашипел. Потом продолжил:
– Вообще-то в реестре «Элиза» значится как «почётный сорт».
– Что это значит?
– Это значит, что эксперты Общества не имели полного доступа к информации о том, как именно был выведен сорт. Какие родительские сорта для него использовались, какие условия понадобились, чтобы добиться такого цвета, и так далее. В общем-то, они могли бы и отказать в регистрации, но всё-таки пошли навстречу. Похоже, доктору было важно просто получить это подтверждение, поскольку в Обществе нет никаких сведений о том, чтобы «Чёрный Сапфир» появлялся в продаже или у других садоводов.
– То есть, возможно, эти розовые кусты с их необычными цветами могут существовать только там, – задумчиво подытожил Шандор. – Что-то мне всё меньше и меньше нравится эта оранжерея.
Глава 10. Туманы Лайонгейт
Когда-то на месте Лайонгейт были болотистые пустоши, за которые вечно сражались река и море: солёные волны иногда заливали эту унылую равнину во время особенно высоких приливов, а пресные воды наступали в половодье, если зима выдавалась очень снежной. В те времена среди топей можно было увидеть лишь редкие хижины рыбаков на высоких сваях, да множество птиц, гнездившихся в зарослях камыша и рогоза.
Затем один из императоров, человек мечтательный и чудаковатый, решил превратить болотистую излучину реки в парадные ворота города. Через пустоши пролегли каналы; низкий затапливаемый берег отсыпали камнями и землёй, подняв его высоту на добрых три метра. На главной площади, открывавшейся к тому месту, где встречались река и море, была сооружена триумфальная арка с двумя большими каменными львами у её подножия.
Низкая цена на землю и обещание пятилетней свободы от налогов привлекли в Лайонгейт застройщиков. Вдоль аккуратной сетки улиц, спицами колеса расходившихся от главной площади, вырастали добротные каменные дома в три-четыре этажа, с мансардами под крутыми скатами черепичных крыш. Район одним из первых в городе получил современную систему канализации и газовое освещение. Позади Лайонгейт, на уступах скалистого утёса, отсекавшего излучину от остального города, стали застраиваться Лестницы – район небольших домиков, лепившихся друг к другу на скалах, и связанных целой сетью лестничных переходов.
Император умер, не успев увидеть свой проект полностью завершённым – и, наверное, это было его счастье. Потому что всего десять-пятнадцать лет спустя выяснилось, что в домах Лайонгейт вечно царит промозглая сырость, а вдоль улиц постоянно дуют холодные ветры то с моря, то с реки. Ещё через полстолетия каналы стали слишком маленькими и узкими, чтобы принимать изрядно выросшие в размерах торговые корабли. Городской совет начал строительство Чайной Гавани, а Лайонгейт всё больше погружался в сон.
Все более-менее состоятельные жильцы, прежде мирившиеся с сыростью и ветрами, выехали отсюда, а вместо них освободившиеся дома заняла городская беднота. Застройщики и домовладельцы переоборудовали прежние квартирки, добавив хлипких перегородок, и теперь сдавали по комнате на две-три семьи сразу. Всего за два геллера здесь можно было получить тюфяк в ночлежке, а за пятьдесят геллеров – снять угол на неделю.
Всюду в городе констебли патрулировали по одному, но в Лайонгейт Канцелярия посылала своих людей только парами, и в добавление к штатным револьверам вооружала их палашами и кавалерийскими карабинами. Каждую ночь здесь случались хотя бы одна-две перестрелки, но поддержанию закона и порядка это не слишком-то помогало. Каналы, слишком тесные для торговых кораблей, превосходно подходили для маленьких юрких лодочек контрабандистов. Лайонгейт был родным домом для большинства городских шаек, здесь планировали налёты и здесь же прятали награбленное, а в случае больших облав, которые время от времени проводила Канцелярия, самым надёжным убежищем становились коллекторы городских стоков.
* * *
Туман снова наступал на город, и в его клочьях, взбиравшихся всё выше и выше по бесчисленным ступеням Лестниц, шагали две фигуры. Пять минут назад они встретились у трамвайной остановки на самой верхней улице, и теперь спускались в туманное море, обещавшее часа через два стать просто непроглядным.
– Макои Бинэ, – докладывал результаты своей работы муримур. Для вылазки он переоделся в жёлтые клетчатые брюки, бордовый жилет с вышитыми золотом розами и табачного цвета сюртук. Голову муримура украшал котелок – чёрный, но с широкой жёлтой лентой – а вокруг горла был повязан синий шейный платок. Где-нибудь в Сен-Бери или даже на Дубовом Холме такой вид сочли бы чересчур пёстрым и вызывающим, но в Лайонгейт именно так обычно наряжались сутенёры и профессиональные шулеры.
– Ты его знаешь? – Шандор предпочёл на этот вечер матросские клёши, бушлат и свитер плотной вязки, а любимый цилиндр сменил на шапочку-бини. Шею сыщик обмотал длинным шарфом, которым при желании можно было закрыть и нижнюю часть лица. Теперь он походил на матроса с торгового судна – многие из них снимали угол в Лайонгейт, если доводилось долго искать новый контракт на плавание, или ждать выгрузку-погрузку своего судна. Впрочем, чаще всего торговые моряки оказывались в этих трущобах, когда полученное за несколько месяцев работы жалованье в считанные дни растворялось в кабаках, борделях и опиумных курильнях.