Тени и зеркала
Шрифт:
— Ривэн? — забывшись, горько перебил лорд Заэру и, в сердцах махнув рукой, отошёл к другому столику — чёрного дерева, с аккуратно разложенными редчайшими колодами карт со всего Обетованного. — Он только мальчишка, хотя и старательный. Он ничем не поможет моей девочке, если… — он умолк и нервно сглотнул, явно сдерживая себя.
Абиальд с искренним сочувствием смотрел, как лорд растерянно перекладывает тонкие, хрустящие от новизны карты. В голову пришёл невольный вопрос: что чувствовал бы он сам, если бы пропал Инген — будущий наследник Дорелии и его вечная головная боль, полная капризов?…
Вчера
Крысёнка выбросили, однако один из лучших учителей Ингена — выпускник ти'аргской Академии, в минуты волнения как-то по-козлиному блеющий вместо человеческой речи, — подобострастным шёпотом сообщил Абиальду, что «недокрысами» в городе прозвали тех странных чёрных тварей, с которыми вот уже почти месяц не могут справиться дорейлиские хозяйки. Ещё одна проблема, о которой Абиальд предпочитал не думать: сначала это казалось ему просто смешным, а сейчас пугало. Сейчас, в пору сбора урожая, это более чем некстати: не хватало ещё снова взволновать крестьян…
«Кто-нибудь из слуг мог навести ребёнка на мысль об этих существах, мне кажется, — бормотал учитель, озираясь затравленно, словно за его плечом притаились альсунгские мореходы. — Он ведь такой любознательный, чудный мальчик…»
Так что бы чувствовал Абиальд, если бы пропал Инген, его сын?…
Король прислушался к себе — и поскорее убедился, что испытывает ужас. Это было проще, чем признаться в полном, противоестественном холоде внутри — звенящем, как осенний ветер в предместьях.
ГЛАВА XXI
Нитлот вернулся на пике осени, хмурым, обложенным тучами днём. Невидимый барьер, окружавший Долину, пропустил его, слегка артачась (слишком долго он отсутствовал, принёс на себе людскую немагическую вонь); а чтобы протащить вместе с собой Соуша, и вовсе пришлось постараться. Но Нитлот, конечно, справился — гордость не позволила бы ему сдаться, — и широкая, поросшая жидкими рощицами низменность раскрылась перед ними. На вид в ней не было совсем ничего примечательного: извилистые тропинки, длинные приземистые здания, пара мельниц, лениво ворочавших лопастями…
С части грядок уже собрали урожай (с помощью магии, конечно — сородичи Нитлота унижались до ручного труда крайне редко, лишь если это требовалось для новой ступени внутреннего просветления), и теперь они грустно чернели, как заплаты на одежде людских крестьян. Но ещё чернее было шестиугольное здание Меи-Зеешни — Зеркального дома, скромно стоявшего примерно в центре
Соуш таращился на всё это, округлив голубые глаза и с любопытством выпятив толстые губы. Тощая низкорослая лошадь, которую он бессовестно увёл из Овражка, тревожно всхрапывала под ним, чуя колдовство. Её, видимо, тоже утомила дорога и бесконечные проверки на дорелийской границе: Нитлот и не знал, что за ней теперь так пристально следят… Впрочем, будучи Отражением, он привык к свободному проезду по людским землям. Слишком эти идиоты боятся одинаковых глаз таких, как он, — особенно если придать им в должной степени зловещее выражение… Да и зеркальце на поясе становится весомым аргументом.
Нитлот вздохнул и, напрягшись, спешился. Он хотел войти в Долину пешком, коснуться ногами этой земли — сам не думал, что так расчувствуется… Оробевший Соуш поскорее последовал его примеру. Стояла пустота и тишина — никто, как всегда, не спешил показываться.
Однако, не успели они пройти и нескольких шагов, ведя лошадей в поводу, как Нитлот вскрикнул от внезапной боли в ноге. Соуш дёрнулся было к нему, решив, что снова дают о себе знать раны, нанесённые тенями Хаоса, — но остановился, встретив предостерегающий жест. Наклонившись, Нитлот выдернул крошечный шип, вонзившийся чуть выше щиколотки — и тот с тихим щелчком превратился у него на ладони в ядовито-розовый цветок шиповника. А потом где-то рядом, словно в воздухе, послышался тихий смех.
Обречённо вздохнув, Нитлот выпрямился и сердито дохнул на цветок; тот мигом стал кучкой серой пыли. Хотелось дать волю своему раздражению, но он вспомнил насмешливо-презрительные глаза Альена — и сдержался.
— Индрис, — произнёс Нитлот, постучав костяшками по стволу сероватого скрюченного вяза, под которым остановился. — Хватит дурачиться, выходи.
Из сплетения голых веток вяза на него с хохотом рухнуло что-то лёгкое, задрапированное в чёрные шелка — и задорно потрепало по макушке перед тем, как соскользнуть на землю. Выражение лица Соуша не передали бы ни кисть, ни перо.
Индрис стояла теперь перед ними и улыбалась, обнажая хищно-белоснежные зубы — маленькая, юркая и смуглая, похожая на взъерошенного воронёнка в своих странных, как всегда, одеяниях. Глаза её — чуть вытянутые, серо-стальные, как у всех в Долине — искрились лукавством, а морщинки в их уголках скорее скрывали, чем обнажали истинный возраст. Женщины зеркального народа вообще не любили его демонстрировать; наверное, все знали, что Индрис — одна из старейших в Долине, но тактично об этом молчали. Здесь свято блюли уважение к чужому выбору: мало ли у кого какие причуды… Что делать, если ей хочется казаться вечно юной.