Тени над Гудзоном
Шрифт:
Борис Маковер стукнул по столу:
— Господа, атомные бомбы это хамец. [241] Я не хочу их на нашем седере…
— Ну, откройте дверь и впустите пророка Элиягу… [242]
Герман, племянник Бориса Маковера, попросил у своего дяди разрешения привести с собой на седер девушку. Борис Маковер пошел ему навстречу. Герман привел с собой крупную смуглую девицу с длинным носом, черными выпученными глазами и толстыми губами. Волосы у нее были курчавые и подстриженные коротко, по-мужски. Звали эту девицу Сильвия. Борис Маковер взглянул на нее и подумал: «Что это такое? Девица или дракон?» Фриде Тамар Сильвия тоже не понравилась. Она сидела рядом с Германом в течение всего седера и не переставала улыбаться. Время от времени она подмигивала. Сильвия была товарищем Германа Маковера по коммунистической партии. Он снимал комнату в доме ее матери. Герман немного знал русский язык и читал Сильвии редакционные статьи из «Правды» и «Известий».
241
Хамец — квасное (иврит), которое запрещено во время Пейсаха.
242
Согласно еврейскому поверью, пророк Элиягу обязательно посещает все пасхальные седеры.
243
Марор — горькая зелень, обычно хрен, обязательный атрибут седера. Карпас — обычно зеленый салат или вареный картофель, обязательный атрибут седера. Зроа — обычно обожженное куриное крылышко.
— Зачем празднуют освобождение, произошедшее четыре тысячи лет назад, если и сейчас царит рабство?
— Где это царит рабство? Уж точно не в Америке.
— Да вы знаете, что творится на Юге? — спрашивала его Сильвия.
— Я не знаю, что творится на Юге.
— Но вы хотя бы знаете, что в американских университетах существует такое явление, как numerus clausus? [244] Вы когда-нибудь пробовали поехать в отель «Свенки»? Вы знаете, что туда не впускают евреев?
244
Процентная норма (лат.). В данном случае имеется в виду ограничение на число или процент еврейских студентов в учебном заведении.
— Почему я должен беспокоиться о каких-то там евреях, которые желают есть недозволенную евреям пищу? Я не езжу в отели, принадлежащие иноверцам.
— А вы знаете, что есть такие компании, которые не принимают на работу еврейских рабочих?
— Да что же я могу с этим поделать? Пока не пришел Мессия, евреи пребывают в Изгнании.
— В Советском Союзе искоренили антисемитизм.
— В Советском Союзе искоренили евреев.
Сильвия хотела было начать дискуссию, но Герман тут же наступил ей на ногу. Он смотрел на нее с недоумением: какой смысл спорить с этими фанатиками? Зачем тратить на них попусту слова? Но такой уж у Сильвии характер. Она постоянно должна была заниматься пропагандой. Куда бы она ни пошла, всюду она распространяла идеи коммунизма: у мясника, в бакалее, в парикмахерской, где подстригала волосы. Герман даже говаривал в шутку, что, если бы Сильвия полетела на луну, она бы и там сразу же по прибытии произнесла речь, посвященную последним решениям Центрального комитета Коммунистической партии. Герман уже давно пришел к выводу, что американские коммунисты не имеют ни малейшего представления о конспирации. Их тут разбаловали этой якобы свободой, которую капиталисты бросают в виде подачки массам. Если бы и здесь коммунистической партии пришлось действовать в подполье, местные коммунисты были гораздо хуже подготовлены к этому, чем коммунисты в любой другой стране. К тому же их аргументация не попадает в точку, она сентиментальна. Поэтому Герман сидел тихо, глядя в Агаду. Потом он стал прислушиваться к спору между доктором Гальпериным и доктором Олшвангером. Ему было интересно наблюдать за двумя этими интеллектуалами. На первый взгляд, оба они стояли на одних и тех же идеалистических и буржуазных позициях, с которых не замечают или притворяются, что не замечают, экономического и политического развития, классовой борьбы, исторических тенденций, всех объективных условий. Они болтали о человеческом обществе так, как будто оно, это общество, существовало в полной пустоте и его дальнейшее развитие целиком зависело от того, что решат эти два бездельника. И все же между этими двумя докторами была разница. Доктор Гальперин по-своему трезвее. Он тверже стоит ногами на земле. Поэтому он немного прогрессивнее доктора Олшвангера, целиком погруженного в слова, фразы, иллюзии.
Герман думал о том, что в нынешний период ожидания, когда коммунисты вынуждены временно мириться с существующей ситуацией и носить маску мирного сосуществования, надо было бы найти путь к таким, как доктор Гальперин. Во Франции, в Италии коммунистические партии привлекли многих интеллектуалов. Там умеют найти к ним подход. Там пропаганда индивидуализирована, тактически рассчитана, приспособлена к требованиям дня. А здесь все делается несуразно, демонстративно. И это тоже признак отсталости. Здесь используют устаревшую патетику и избитые лозунги. Вот, например, когда Сильвия говорит: «В Советском Союзе искоренили антисемитизм», она фактически провоцирует тот самый ответ, который она и получила. В настоящий момент стоило бы как можно меньше касаться еврейского вопроса. Можно найти другой пропагандистский материал…
Герман хмурился, глядя в Агаду.
Глава тринадцатая
1
Станислав Лурье совсем не спал. Не помогало снотворное, которое дал ему врач. Он лежал в постели, а настольная лампа, стоявшая на ночном столике, горела. Выключать лампу Станислав Лурье боялся. После сеанса у профессора Шраги он стал бояться темноты. Он не мог поверить, что Соня явилась перед ним в ту ночь, но кто был этот образ, который вдруг вырос в темноте, обнял и поцеловал его, заговорил с ним по-польски? Чем больше он размышлял об этом, тем запутаннее становились его мысли. Это была Соня. Он узнал ее голос. Он узнал ее губы. Но как Соня могла ему явиться, если ее обратили в пепел? А если она явилась там, в доме дантистки, то почему она не появляется здесь, у него дома, хотя бы иногда? С другой стороны, он не хочет этого. Он боится. Боится, как только начинает думать об этом. Страх сжимает его сердце. Тогда он начинает повторять вслух: «Это жульничество! Это жульничество!..»
О, его нервы! Они так расшатаны. Он лежит ночью и вздрагивает от каждого шороха. Квартира полна шорохов. Мебель скрипит. Окна закрыты, но жалюзи качаются и шуршат. В ванной комнате свистят трубы. В радиаторе что-то или кто-то стучит и барабанит. Странные вещи происходят с ним, Станиславом Лурье. Он оставляет вещи, а они исчезают. Уже много недель он проводит свои дни в поисках. То у него пропадает авторучка, то очки, то шлепанцы, то шапка. Он гасит лампу, но позднее обнаруживает ее включенной, как будто какая-то невидимая рука нажала на выключатель. Он кладет книгу на стол, а когда потом хочет ее почитать, книги нет. А позднее он находит эту книгу под кроватью или даже под подушкой. Может быть, это дух Сони подает ему знаки? Или к нему заскочил какой-то злой дух?
Он звонит профессору Шраге, но тот не подходит к телефону. Он отправляется к нему сам и звонит ему в дверь. Однако профессор не открывает. Он позвонил миссис Кларк на работу. Однако она ответила ему решительно и сердито, что больше не желает устраивать для него сеансов. Соня предупредила ее, что это вредно для его сердца… Для таких вещей надо иметь сильное сердце…
Но как у него может быть сильное сердце, если он полностью разбит, потерпел поражение на всех фронтах? Уже тогда, когда он женился на Анне, он был физически и духовно разрушен. То, что она сбежала от него к Грейну, окончательно добило его. Борис Маковер все еще старался поддерживать его, но Станислав Лурье отказался от его помощи. Он задолжал квартирную плату за три месяца, и его могли вышвырнуть из квартиры со дня на день. В квартире валялись неоплаченные счета за телефон, электричество, газ. В марте и в апреле он даже не послал финансового отчета в налоговую службу. У него где-то лежали первые бумаги, которые он получил при въезде в Америку, но они тоже куда-то подевались. Что ему делать, если вдруг потребуется доказать, что он приехал в Америку в качестве иммигранта? Где-то, наверное, должны быть записи об этом, но в государственных службах тоже царит хаос. Его еще могут в один прекрасный день депортировать, и никто не узнает, куда он подевался. А в Польше его посадят в тюрьму…
У него были всякого рода подозрения. Он, например, не сомневался, что Яша Котик советский шпион. Может быть, они вместе с Анной устроили заговор против него? Может быть, они хотят похитить его и вернуть большевикам? Такое вполне укладывается в голове. Раз он, Лурье, не хочет давать ей развода, она решила угробить его, чтобы выйти замуж за Грейна. Какое значение имеет похищение такого человека, как Станислав Лурье? Кто за него вступится? Уже ликвидировали американцев поважнее его, и никто за них не вступился. Советские корабли приходят в Нью-Йорк. Советские шпионы вертятся повсюду. Коммунисты и сочувствующие им сидят в американских государственных учреждениях, во всех газетах. Они хозяйничают в Госдепартаменте. Не исключено, что они проникли даже в ФБР. Они разъедают Америку изнутри, как термиты. Даже так называемые буржуазные газеты полны советской пропаганды. В редакционных статьях якобы ругают Россию. Но в разделах, посвященных литературе, театру, кино, музыке, господствуют коммунисты. Они открыто публикуют там коммунистическую пропаганду. Кто знает, каким влиянием они обладают в армии, в военно-морском флоте, в военно-воздушных силах? Ясно одно, у них достаточно сил, чтобы ликвидировать его, Станислава Лурье.
Но есть ли у него какой-либо выход? К кому обратиться? К адвокату? В полицию? В ФБР? Они скажут, что у него мания преследования, и отправят его в сумасшедший дом. Так уж у них перепутано все в мозгах, что, хотя преследованиям подвергаются миллионы людей, каждого, кто жалуется на преследования, они объявляют сумасшедшим. Всё продумывают только преследователи. У них есть все права. Все им помогают. Дядя Сэм накачал Сталина миллионами и передал ему сотни судов, которые тот теперь не хочет возвращать. Самого Рузвельта отравила их пропаганда…