Точка опоры
Шрифт:
– Я знаю...
– Говорят, - немка понизила голос, - она стреляла в генерала. Мы восторгаемся такими храбрыми людьми! А это, подумайте, женщина!.. Вторая много моложе...
Немка не успела досказать, пока они шли через тесный двор похожий на каменный колодец. Поднялись на крылечко, тоже каменное. Вошли в сумрачный коридор. Слева нависла над головами лестница, под ней - коричневая дверь. Немка показала глазами: это - здесь. Моргнула: сейчас, дескать, встретитесь! И без стука, - пусть им будет неожиданность!
– распахнула
За столом, заваленным русскими и немецкими газетами и журналами, спиной к двери сидел Владимир Ильич, против него - Анна Ильинична. У открытого окна дымил сигаретой длиннолицый Мартов.
– Фу, черт возьми!..
– Надежда выронила шубу.
– Едва отыскала!..
– Наденька!
– всплеснула руками Анна Ильинична.
– Наконец-то появилась!
Владимир Ильич вскочил, чуть не опрокинув стул, подбежал к жене, обнял, поцеловал:
– Здравствуй, родная!.. С приездом!..
– А ты даже не написал, где тебя искать, - укорила Надежда.
– Я колесила по Европе. Думала - не найду.
Анюта обхватила ее за плечи, принялась часто-часто целовать.
– На Володю, Наденька, не ворчи. Не обижайся. Он у хозяина каждое утро справлялся, - нет ли письма от тебя?
– и на вокзал ездил...
– По три раза на день!
– добавил Владимир Ильич, подхватил под руку.
– Проходи. Садись. Рассказывай.
– Насчет встречанья и я могу подтвердить.
– Мартов поднял шубу, повесил на крючок, заменявший вешалку, и, повернувшись, протянул узкую руку с тонкими сухими пальцами.
– Хорошо, что приехали. Нашего полку прибыло!
– Писал я тебе, Надюша, в Уфу.
– Сидя рядом, Владимир Ильич погладил руку жены.
– Даже несколько раз писал. По адресу твоего знакомого земца. Не передал? Не может быть, чтобы струсил. Вероятно, "зачитали" охранные черти!
– А я...
– Утирая платком лицо, Надежда рассмеялась.
– Искала в Праге Модрачека, уверяла, что он - мой муж! А потом, когда разобрались...
– Потом тебя стали угощать кнедликами. Правда? И тебе понравились? Мне тоже. Особенно со сливами. Теперь, конечно, без слив. Не сезон... Замечательные люди Модрачеки!
– Я могу принести пива, - предложила хозяйка.
– Ради встречи стол накрыть.
– Благодарю вас, фрау Ритмейер. Но пиво - в другое время, - сказал Владимир Ильич с легким поклоном, и она ушла.
Тем временем Надежда окинула взглядом комнату. Возле водопроводного крана приметила жестяную кружку на гвозде. Как видно, вся его посуда! Вдоль стены - узенькая железная кровать, на ней плед - подарок Марии Александровны. Им Володя укрывался в Шушенском. Другой такой же привезла она. Будет чем накрыть вторую кровать. Конечно, не здесь, а где-нибудь...
– Не удивляйся моему жилищу, - улыбнулся Владимир Ильич.
– Меня оно устраивало. А теперь найдем другое. Завтра же отправимся по адресам. Правда,
– Но у тебя же - есть. И я получила.
– С нашими - рискованно. Лучше - чужие. Мне уже обещали болгарский. А тебя, как жену, впишут. Выбирай себе имя. Засулич, например, прописана Великой. А тебе какое имя нравится? Милка, Цола, Вида, Рада, Станка...
– Выбор, Наденька, богатый, - сказала Анна Ильинична.
– И еще есть хорошие: Лиляна, Марица... Записывайся Марицей.
– Марицей так Марицей. Если Володе нравится.
– Хорошо! Но ты нам еще ничего не рассказала о Москве. Как там наши? Как мама? Здорова ли?
– Как мой Марк? Как Маняша?
– в свою очередь засыпала вопросами Анна Ильинична.
– Ты что-то отмалчиваешься?
– Владимир Ильич взял жену за обе руки, заглянул в глаза.
– Я чувствую, что-то случилось. Писем от мамы давно нет.
– И Марк молчит. И Маняша.
– Их в одну ночь... увезли в Таганку.
– Сволочи!
– Мартов выбросил окурок в окно и, взъерошив волосы растопыренными пальцами, пробежал семенящими шагами по комнате из угла в угол.
– Сатрапы!.. Варвары!.. Николкины людоеды!..
– Маме опять удар.
– Анна Ильинична, едва сдерживая слезы, достала платок.
– И одна она там... Совсем одна... Надо ехать...
– Ни в коем случае, - хрипловато перебил Мартов.
– Чтобы еще одной узницей стало больше...
– Когда это случилось?
– вполголоса спросил Владимир Ильич.
– При обыске ничего не нашли? Улик нет? Должны выпустить... Будем надеяться... Ну, не стану больше перебивать. Рассказывай подробно.
Мартов, поправив пенсне, опять просеменил по комнате, погрозил тощим кулаком:
– Дождутся, дьяволы!.. Я уже предупреждал Зубатова...
– Остановившись возле Надежды Константиновны, спросил: - Вы читали в первом номере?
– Ничего я не читала: не дошла "Искра" до Уфы. Вероятно, земцы побоялись передать.
– Так для вас тут гора новостей!
– продолжал Мартов.
– В первом номере - моя статья о Зубатове. Я ему пригрозил: дождется шельмец "той поры, когда, при свете открытой борьбы за свободу, народ повесит его на одном из московских фонарей". Всю статью из слова в слово помню.
– И снова погрозил кулаком: - Поделом ему! Гончей собаке - собачья смерть!
Когда он умолк, все принялись расспрашивать Надежду Константиновну о Питере. Новости были грустные: литераторы, подписавшие протест против побоища у Казанского собора, высланы из столицы. Анненский, Вересаев, Гарин-Михайловский, Бальмонт, Чириков - на два года. Их человек пятьдесят. Поссе - на три. Калмыкова - тоже на три. Но ей, как вдове сенатора, разрешили выехать за границу. На весь срок. Она быстренько продала книжный склад и отправилась, кажется, в Дрезден.
Улучив паузу, Анна Ильинична сказала: