Тогда, в дождь
Шрифт:
Поэтому он замер, полагая, что это опять Марго, и подался ближе к стене; и тут вспыхнул свет. Он полыхнул так внезапно — пронзая сон, от которого Ауримас пробуждался, и так слепяще, что Ауримас в ужасе закрыл лицо ладонями; скрипнула дверь. Но Ауримас уже стоял возле двери, которая снова скрипнула и приотворилась; теперь он увидел Мике.
Мике? Здесь? По спине скользнули мурашки, и Ауримас застыл, превратился в соляной столб, осознав, что это не сон: Гарункштис в кабинете профессора, ведь если бы то был сон… Да, пошарил рядом, проснувшись, воскликнул — кому да что достанется; Мике не было; Ауримас с сожалением думал о том, что Мета только приснилась… Он чуть не заныл,
Но сон кончился; кому достанется, что — отдавалось эхо; но это было не где-то в другом месте, не вдали; а в безмолвии, внутри; босой, в одной рубахе, подошвами ощущая холод скользкого пола, стоял Глуоснис против профессорского кабинета — того самого, куда Маргарите и той воспрещалось заходить, — и через приоткрытую дверь заглядывал внутрь; там находился Мике. Ауримас отлично помнил, что Мике вечером улегся рядом с ним и в постели выкурил сигарету, из-за чего Ауримасу пришлось отвернуться; как же и когда Мике очутился здесь? И сколько сейчас может быть времени? Одетый, в шапке, будто он только что из города, Гарункштис стоял боком к двери и, держа в руках, близко, у самых глаз, читал какие-то бумаги; его губы едва заметно шевелились. Сердце тревожно сжалось, точно и он, Ауримас, был в этой комнате вместе с Мике или был с ним в сговоре; сна как не бывало. «Мике, ты что?» — захотелось крикнуть, но он сдержал себя, понимая, до чего было бы глупо выдать свое присутствие здесь; он даже несколько посторонился. И Мике, будто почуяв нечто, опустил руку с бумагами вниз и насторожился, точно почуявший преследователя хищный зверь с добычей; Ауримас затаил дыхание. Ах так, шевельнулся, кинул бумаги обратно на стол, где они, очевидно, и находились раньше, да еще прижал пепельницей, чтобы ветер не разметал; сейчас пойдет к двери… Э, нет, пока еще не пойдет; еще чуть-чуть прислушавшись, оглянувшись (Ауримас шмыгнул в темноту за дверью), Гарункштис протянул руку и, взяв за подставку тяжелую настольную лампу, придвинул ее ближе, потом… Ну, конечно же, ящик, Мике выдвинул ящик письменного стола и склонился над ним; это как-никак забавно; зашуршали перебираемые листы. Мике работал! Теперь Ауримас видел только его спину, сгорбленную, обращенную к двери, и руки, по локоть погруженные в ящики, и слышал лишь глухое, прерывистое сопение, сливавшееся с завыванием ветра за окном; Мике работал. Он, очевидно, неплохо знал ящики профессора Вимбутаса, если так смело, почти не глядя, запихивал назад эти зеленые папки (на лекциях профессор вынимал из них какие-то листочки) и вынимал лишь отдельные бумажки; вынимал и клал на стол, рядом с лампой на мраморной подставке; что за четкость, что за точность в движениях! Ящик — стол — ящик; ящик — стол…
Та-ак! Мике расправляет плечи, вскидывает голову повыше, руки на миг застывают на полпути между ящиком и лицом; та-ак! Он еще раз подносит ближе к глазам стопку бумаг, только что извлеченную из ящика, выпрямляется и, держа в одной руке листки, другой вытирает потный лоб…
Нашел? Что? И чего ему искать в профессорских ящиках? Гарункштис знает все, мил человек, промелькнуло вдруг; запершило в горле, защекотало в носу; ты, мил человек, и не представляешь, как много я знаю… И тут Ауримас почувствовал, что ему не удержаться…
— На здоровье, — услышал он в ответ на свое звонкое чиханье; это было глупо, вовсе бессмысленно, как и все, что довелось увидеть в эту ночь, к тому же неожиданно, как гром с ясного неба; а может, и впрямь грянул гром. Может, ибо Ауримас уже больше ничего не видел и не слышал — только этот глуховатый голос Мике, который взрывом
— Отдай! — проговорил строго, но тихо, пуще всего на свете боясь, как бы не проснулись Вимбутасы (за стеной — Марго); это вылилось бы в сущую трагедию. — Положи на место.
— Молчи… ты! — прошипел Мике. — Тебе-то что? Молчи!
— Отдай!
— Скажешь, твое?
— Живо!
— Убирайся! — Мике дернул руки; Ауримас качнулся к нему, но устоял на ногах и не выпустил его рук, только еще крепче сжал немеющие пальцы.
— Мике, говорю тебе…
— И я говорю: иди ты спать… И не лапай меня со сна, я не девка… А ну-ка…
И он снова потянул руки — теперь сильней и снова, понятно, вместе с Ауримасом; тот и не думал отступать.
— Трясешь? — Ауримас изо всех сил дернул руки; Мике тихонько взвизгнул. — Собственного тестя?
— Ага… интересуюсь приданым…
— И чего же тебе тут надо?
— Как раз того, чего не надо тебе, — отвечал Мике, пытаясь освободить свои руки. — Пусти, тогда скажу… — Было заметно, что перспектива долгого разговора его не прельщает — здесь, в такой обстановке, при выдвинутых и разворошенных ящиках. — Чего надо мне, того не надо тебе — ясно? Разве грешно проявить интерес к бумажкам своих родственников?
— Не заливай! Среди ночи, в спящем доме…
— А ты когда предлагаешь? Среди бела дня? А ну пусти!
— Пока не скажешь, что ты ищешь здесь…
— Затонувший клад. Сокровище Серебряного озера. Доволен?
— А поточнее?
— Вчерашний день, — Мике напрягся изо всех сил и по-стариковски закряхтел. — Прошлогодний снег… А теперь — сгинь! Сгинь с моих глаз! Живенько!
— Что ж, сейчас я Марго… Может, она…
— Марго? О да, тут только ее одной…
— Марго! Марго!
— Молчи ты… идиот! — Мике сжал свои пальцы в кулак; это ему удалось; он даже вытащил левую руку — бумаги снова зашуршали. — С тебя станется, честное слово! Такой осел и впрямь готов поднять весь дом на ноги!.. Быстро отпусти руку, слышишь? Не дави, не казенная!
— Зову профессора. Сейчас же. Мике, я тебе прямо говорю — я крикну…
— Профессора? Смех! — осклабился Мике, и опять в темноте сверкнули зубы. — Он крикнет! А жить где будешь, а? У Меты? В одной постельке с ней и с ее кривым…
— Мике! Устрою скандал!
— Только попробуй, — произнес Мике неожиданно вполне спокойно, — ты только попробуй шуметь, мой дорогой… Думаешь, тебе поверят, что я один, на свой страх и риск… Когда увидят здесь нас обоих…
— Ну, тогда… Ма-ар-го-о-о!
— Пусти, бегемот…
— Бегемот?!
— А то кто же… небось не друг…
И тут Ауримас впрямь несколько ослабил руку; итак, Мике сказал…
— Бегемот?!
— Зараза ты!
— Вор!
— У!
Мике неожиданно крепко и ловко ударил Ауримаса коленом в живот; потемнело в глазах; Ауримас скорчился в три погибели, но и сейчас он не выпускал эту натянутую, словно звенящая струна, руку Гарункштиса и повлек ее за собой — куда-то к профессорскому столу, к отверстым ящикам; что-то с грохотом упало на пол.
— Ай! — завопил Мике и подпрыгнул; что-то, видимо, упало ему на ногу; возможно, то была мраморная лампа Вимбутаса; раздумывать было некогда. — Дерьмо! Дворник при Мете! Теперь готов переметнуться, а? К Марго теперь лезешь, лауреат кислых щей! На тебе, на! На — за все! На-а!
В глазах снова потемнело — теперь надолго; Ауримас застонал и отпустил Мике; тот вскочил на подоконник — гибким прыжком нашкодившего кота; снова стукнула створка окна.
И рванулась прохлада — вспыхнул свет… На пороге стояла в ночной сорочке, со спутанными волосами Марго.