Толстая книга авторских былин от тёть Инн
Шрифт:
да под землю кидают
прямо в котлы, где варят
черти грешников лютых.
Пусть и эти уснут тут!
А Муромец бабу Ягу
берёт да сжимает в дугу,
и расправив плечи былинные,
размяв ручонки аршинные,
закинул ведьму на Луну.
Там и жить ей посему.
Запрягли коней богатыри,
кота с собой взяли, пошли.
Идут, о подвигах
богатырских гутарят,
о Москве-красавице мечтают.
Вдруг кони фыркают,
останавливаются.
Войску нашему сие,
ой, не нравится!
А там, в ракитовых кустах,
на змеиных тех холмах,
отдыхает, кашу варит, веселится
богатырь Вольга
со змеёй сестрицей.
Та ругает вольную волю,
обещает спалить все сёла
да великие грады, а церкви
в пепел-дым обратить, на вертел
надеть стариков, жён и деток,
а мужей полонить да в клетку!
Ой, да раздулись
ноздри богатырские:
Микула Селянович фыркнул,
меч булатен достал и с размаху
отрубил башку змеище сразу!
Покатилась голова
в костёр-кострище.
Озверел тут Вольга, матерится
на Селяновича лютым матом:
— Не мужик ты, не казак,
а чёрт горбатый!
Закипела кровушка богатырская
у обоих разом, и биться
они пошли друг на друга!
У лошадок стонала подпруга.
Ой как бились они, махались:
три дня и три ночи дрались,
три дня и три ночи не спавши,
не одно копьё поломавши,
три дня и три ночи не евши
секлись, рубились, похудевши.
Устали дружиннички ждать
чья победит тут стать?
Плюнул Добрыня, поднялся:
— Давно я, братцы, не дрался
в боях кулачных, перекрёстных,
таку забаву помню
на пирах почёстных.
И как бык, на оборотня он пошёл,
и под себя то он Вольгу подмял,
тот лежит ни дых, ни пых.
Завалил змея на чих!
И взмолился тут
Вольга Святославович:
— Отпусти меня, Добрыня,
славить буду
твоё имя я по селениям,
по городам. А со временем
породу змеиную забуду,
киевским богатырём отныне буду,
в дальние походы ходить стану.
Хошь луну? А и её достану!
— Ты не трогай луну, дружище,
там баба Яга томится,
пущай она там и будет.
А породу твою забудем.
Так и быть посему,
будь нам братом.
Лишь Селянович хмурится:
— Ладно,
посмотрим на его поведение. —
и набравшись терпения,
попыхтел тихонечко рядом.
Маленьким, но могучим отрядом
богатыри на Московию двинули.
Кота Вольге за пазуху кинули:
пущай оборотень добреет!
Месяц на небе звереет,
красно солнышко умирает,
дружина на Кремль шагает.
А в Кремле наши ёлки и ели
на века, казалось, засели
и вылазить не хотят,
греют пихтой медвежат.
Пришла дружина на место.
Сели, ждут: мож, созреет тесто?
Что же делать, куда плыть?
Нужно елочки пилить.
Тащат пилы мужики:
Айда, былиннички, руби!
Но злые ёлки, ели
заговор узрели,
кличут ряженых баб:
— Надо киевских брать!
А бабы ряжены,
рты напомажены,
в могучий выстроились ряд,
гутарят песни все подряд
да поговорки приговаривают,
дружинничков привораживают.
Вот дева красна выходит вперёд
да грудью на Чурило прёт,
говорит слова каверзные,
а сама самостью, самостью.
Чурило на девушку засмотрелся,
в пол-рубахи уже разделся,
кудри жёлтые подправил,
губы пухлые расправил
и к невестушке идёт
да котомочку несёт.
Глядь, они вдвоём ушли
в далеки, чужи дворы,
и мы их боле не видали.
Ходят слухи, нарожали
они шестьсот мальчишек.
Нет, ну это лишек!
А другие воины
с войском ряженым спорили:
— Уходите отсель, бабы,
мы припёрлись не для свадеб.
Ну уж ладно, на одну —
Добрыню сватать за княжну,
девицу очень знатную.
Расступитесь,
чернавки, отвратные! —
и попёрла дружина на лес:
— Есть у нас тут интерес!
Бились они, махались,
ёлки пилили, старались.
Три года и три дня воевали.
Сколько ж елей полегло тогда?
Узнаем
мы, наверно, не скоро,
потому что сжёг
амбарну книгу снова
царь русский,
последний да нонешний.
Ну, а покуда бой тот шёл,
без совести
мужик по России шлялся
и над Муромцом изгалялся:
— На лесоповале
великан наш батюшка,
вот куда былинну силу
тратит то! —
подтрунивал народ
над подвигами смелыми.
И смеялся б по сей день он,
но сумели мы
отодвинуть, оттеснить