Толстая книга авторских былин от тёть Инн
Шрифт:
Плачет Природа сама.
А королевич в свою сказку опускался,
дух его обратно в атомы сбирался,
мозг на место потихоньку вставал:
— Лишь бы мой народ меня признал!
В народе его ждали не дождались,
по хатам искали, плевались.
Не найдя, вздохнули облегчённо.
Кончился век богатырский,
почёстным пирам даёшь начало!
Только жалобно Настасья кричала.
Да кто
Народ брагу пил, мёд кушал.
Но богатырь всё же вернулся.
Николай умом перевернулся,
Забава Путятична в рёв,
а Настя милая не разберёшь:
то ли плачет, то ли смеётся.
Ведь жёнам больше всех достаётся,
когда у мужчин веселье:
война или глупо похмелье.
Вот и сказке нашей КОНЕЦ.
А ты знай теперь, что есть гонец
между небом и землей
королевич Бова мой!
Как богатыри на Москву ходили
Новая сказка, новая ложь:
где быль, где небыль не поймёшь.
Вот такое у сказки начало:
кот дремал, бабка вязала.
Я расстраивалась не на шутку:
по Кремлю ходили мишутки,
а по площади Красной бабы
ряженые.
Не, нам таких даром не надо!
Ведь мы расстегаи растягивали,
притчи, былины слагивали
да песни дурные пели
о том, как ёлки и ели
заполонили все огороды,
встали, стоят хороводом,
в лес уходить не хотят.
Звали мы местных ребят.
Те приходили, на ели глядели,
но выкорчёвывать их не хотели,
а также плевались жутко,
во всём обвиняли мишуток
и уходили.
В спины что-то мы им говорили.
В ответ матерились ребята.
Жизнь как жизнь,
за утратой утрата.
А ели росли и крепли,
доросли до Москвы и влезли
прямо на царский трон.
Стала ель у нас царём.
А как стала, издала указ:
«На ёлки, ели не лазь!
Кто залезет, исчезнет совсем».
Вот жуть то!
Указ раздали всем
от мала до велика.
Вот и ходи, хихикай
о том, как наши ели
во Кремле засели.
А тем временем ёлки
с подворий вытолкали тёлку,
быка, свиней, козлят.
Мужики на елях спят,
на хвойных кашу варят,
шалаши меж веток ставят
и хнычут,
казаков на помощь кличут.
Казаки, казаки, казачата,
смешны, озорны, патлаты
прискакали до Москвы
и в разгул у нас пошли:
ряженых московских баб
стали звать к себе в отряд.
Мужики, мужики, мужичишки
плюнули в свои кулачишки
и на Киев-град косясь,
айда звать богатырят:
— Богатыри, богатыри,
богатыречочки!
Мы тут хилы,
яки дряблы мужичочки.
Приходите вы к нам
ножками аршинными
вырывайте ручоночками
длинными
эти ёлки, ели проклятущи.
Пусть уж лучше
трон займёт мишуще
да медведица с кучей медвежат.
Наши детки жить на елях не хотят!
А бога-бога-богатыри
как раз шли из Твери
да в свой стольный Киев-град
тырить там… да всё подряд!
Услыхали тако диво:
ели стали жить спесиво!
И решили посмотреть:
что ещё в Кремле спереть?
Развернулись и пошли
бога-бога-богатыри:
от Твери и до Кремля
один-два да три шага.
Вот дошли до Москвы
бога-бога-богатыри
и устали,
стеною ели встали.
— Что же делать, как же быть?
Надо б пилами пилить
иль с корнями вырывать.
Всё работать, не плевать!
Ай чегой-то неохота.
Эт рутинная работа:
ни война и ни сечь.
Надо б силушку беречь, —
отвечают великаны. —
Здесь помогут лишь Иваны.
Кличьте лучше мужиков,
им сподручней ломать дров!
Мы потёрли свои лбы:
— Ведь Иваны это мы!
Надо б, братцы, пилы брать,
не подмога эта рать.
Эта рать, которой надо
сто кило ещё в награду
злата, серебра собрать.
Не, нам столько не украсть
да из царской, из казны.
А ну, в свой Киев брысь, пошли!
Ну вот, ушли богатыри,
а мы за пилы, топоры
и на лес пошли войной.
Что ни Ванька, то герой!
Допилили до Кремля, устали.
Ели, пихты стеной встали
и ясно дали нам понять:
«Кремлёвский лес нельзя ломать!»
И к этому слову-приказу
мишутки из леса вылазят,
и рычат на нас сердито:
— Наша площадь. Всё, забито, —
и пошли напролом. —
Мужичью бока намнём!
Итак, бока были намяты,
богатырешки прокляты,
и на века те ёлки, ели
во Кремле нашем засели
с медведями, мишутками.
А это уж не шутки вам:
искать во всём виноватых
и без того поломатых,
простых Иванов-мужиков.
(Я стих пишу, живу без снов.