Том 4. Очерки и рассказы 1895-1906
Шрифт:
Испуганный Зораб положил брата в телегу, закрыл травой и повез его обратно домой.
Зораиб дорогой умер, и привез Зораб только потемневший, смрадный труп его.
Но дорого было похоронить его по родному обычаю, чтоб не блуждала его тень вечно у входа к Туре, чтоб не взял его к себе злой Ирик.
И Зораиба похоронили, как приказывал закон.
Пекли блины, закатывали в них сальные свечи и бросали собакам. Грызлись собаки, хорошо грызлись, и веселые были похороны. Пьяные напились чуваши, пели песни и с пляской везли тело Зораиба.
Молодая
Хвалили Зораба за то, что верным был братом Зораибу, и в память мужа жена Зораиба соглашалась стать его женой.
Но на другой день и она и Зораб уже катались в предсмертных конвульсиях.
Похоронили и их.
Много стало умирать и не хватило ни водки, ни блинов, и разбежались люди, кто куда мог, и стала пустая деревня.
Все выше и выше росла трава на непаханых парах. Но не было больше белых, желтых и синих цветов на ней, — сохла она, и уж не трава, а высокий жесткий бурьян стоял, а среди них стояло пустое Парашино, и далеко теперь кругом обходили и объезжали его редкие путники.
В нашем округе холера началась в селе Боровке.
Во избежание распространения заразы земский начальник распорядился хоронить не на старом кладбище, находившемся внутри села, а на новом — вне села.
Теоретически он был, конечно, совершенно прав, но при большем опыте провел бы дело иначе. Поручил бы, может быть, священнику, чтобы тот в проповеди растолковал народу все обстоятельно. Может быть, лучше было бы и совсем закрыть кладбище в центре села, начав хоронить всех вообще умерших на новом. Еще лучше было бы, конечно, провести все это одной общей мерой, исходящей из более компетентного источника.
Как бы то ни было, но земский, выбрав надлежащее за селом, на обрыве реки место, огородил его плетнем и даже успел похоронить там одного бездомного старца, умершего от какой-то невыясненной болезни. Настоящей холеры тогда еще, собственно, не было в селе, но вскоре затем страшная гостья появилась.
Известно, что народ наш не любит новых кладбищ.
— Новые мазарки, — говорит он, — новые покойники.
При появлении холеры крестьяне угрюмо заговорили по поводу нового кладбища:
— Накликал-таки.
И крестьяне решили не хоронить холерных на новом кладбище.
Когда умер первый холерный, то жена покойного поступила так: избу заперла, а ключ забросила.
Собралась толпа крестьян у запертой избы и стала рассуждать. Она, эта толпа, не желала прежде всего ничего незаконного. Распоряжение хоронить на новом кладбище, конечно, факт; но факт и то, что покойник заперт. Чтобы достать его, надо сломать замок, то есть учинить дело со взломом — дело беззаконное, а следовательно и творящие его тем самым становятся как бы вне законов.
— Да, ловко баба закрутила, — в веселом похмелье свалившегося горя потряхивали головами те, кому растолковывалась эта хитроумная казуистика.
— Да-а, теперь действительно попробуй только взломать…
Староста
Возвратился староста назад и говорит:
— Велено отвести бабу в земскую квартиру и держать ее там под арестом до тех пор, пока ключа не отдаст.
— Ну что ж, — решила толпа, — под арест, это по закону.
Баба покорно пошла и села под арест. Сидит день, другой, но ключа не отдает. Лето, жарко, народ волнуется:
— Этак и без холеры сделают нам холеру… Экое, пра, дело: сами ведь на беззаконие так и лезут, того и гляди, попадешь с ним в беду.
Думали, думали и решили от беды ехать к становому.
Становой пользовался большой популярностью среди населения.
Выслушав ходоков, он обещал им содействие и поехал к земскому.
— Ничего не могу, — говорит наш молодой земский, — раз уж поставлен так вопрос… Попробуйте уломать их.
Поехал становой в «бунтующее село». Собрал сход и начал уговаривать крестьян подчиниться вполне разумному требованию земского.
— Стой, стой, — закричал один из толпы, — а как же у тебя в Сороках в селе хоронят? Или так: что загон, то закон?
После этого становой поехал опять к земскому и объяснил, что у него в околотке четыре земских начальника и каждый решил по-своему этот вопрос: один ничего не предпринял и все оставил по-старому; другой засыпает могилы известкой; третий — всех больных в бараках увозит и хоронит их из бараков своим распоряжением, ночью; четвертый — наш земский начальник — еще новую меру придумал.
— Ввиду того, что мною же с согласия земского начальника действительно разрешено в Сороках хоронить в селе, я не могу здесь ручаться за дальнейшую безопасность.
— Но как же быть? — спрашивал земский. — Ведь мой авторитет пострадает…
На счастье приехал доктор и для спасения авторитета решили так: земский и становой поедут в бунтующее село; доктор окольными дорогами невзначай попадет в то же село. Земский при появлении доктора сошлется на медицину, а доктор, жертвуя на этот раз авторитетом своей науки, скажет, что можно хоронить и в селе, но только посыпать могилы известкой. Так и сделали. На том и помирились. Так в одиночестве и остался на новом кладбище, обнесенном плетнем, на высоком обрыве реки, безродный старик, вечный памятник мирного исхода дела.
У более решительного и меньше сомневающегося в себе Круговского беспорядки кончились далеко не так благополучно.
Одного из таких беспорядков я был отчасти очевидцем.
Беспорядки у Круговского, о которых я упомянул, произошли прежде всего в большом торговом селе. Среди населения много староверов. Известна их заботливость относительно того, чтобы как-нибудь не оскверниться, «не измирщиться», — своя икона, своя посуда. В случае даже пожара староверы предпочитают, чтобы избы их сгорали, но не поливались бы водой из ведер православных. В кабак придет, пьян напьется, но из своей посудки. Какой-нибудь резонер деревенский пустит такому староверу: