Тотальные институты
Шрифт:
Как отмечалось выше, психиатрические теории могут усиливать социальные флуктуации в палатной системе. Так, с точки зрения современной психиатрии палатная система является чем-то вроде социальной теплицы, в которой пациенты сначала представляют собой социальных младенцев, но через год оказываются в палатах для выздоравливающих в качестве ресоциализированных взрослых. Эта точка зрения существенно увеличивает значимость и достоинство, которые персонал приписывает своей работе, и обусловливает определенную слепоту, особенно на высших уровнях больничного персонала, к иным точкам зрения на палатную систему, например к мнению, что она является методом дисциплинирования непокорных лиц с помощью поощрений и наказаний. В любом случае это представление о ресоциализации обычно заставляет преувеличивать как то, в какой мере пациенты из плохих палат неспособны к социализированному поведению, так и то, в какой мере пациенты из хороших палат готовы и хотят участвовать в социальной игре. Поскольку палатная система — нечто большее, чем камера для ресоциализации, постояльцы находят много причин «косячить» или ввязываться в неприятности, а значит — и много поводов, чтобы утрачивать имеющийся статус и занимать
289
Данной идеей я обязан Шарлотте Грин Шварц [Шарлотта Грин Шварц (Charlotte Green Schwartz, P. 1935) — социолог и психолог, специализируется на исследованиях психически больных пациентов. В 1950-е годы работала в Национальном институте психического здоровья. В 1976 году получила докторскую степень по социологии в Брендайсском университете, где затем преподавала. Автор книги «Социальные подходы к лечению психически больных пациентов» (1964; в соавторстве с Моррисом С. Шварцем).].
В этом контексте постояльцы могут обнаруживать, что понижение морального статуса — не такая страшная вещь, как они себе представляли. В конце концов, нарушения, которые приводят к этим понижениям в статусе, не могут сопровождаться юридическими санкциями или понижением до статуса психически больного пациента, поскольку они уже им обладают. Кроме того, никакое нарушение в прошлом или настоящем не может быть настолько тяжелым, чтобы пациента изгнали из сообщества пациентов, поэтому отклонения от правильного образа жизни частично утрачивают свой стигматизирующий эффект [290] . Наконец, соглашаясь с больничным описанием своего проступка, пациент может становиться на «путь исправления» и претендовать на сочувствие, привилегии и поблажки со стороны персонала, который должен его поощрять.
290
См. «Подпольная жизнь государственного института» в этой книге, сн. 167.
Способность жить в условиях постоянной угрозы разоблачения и резкого изменения отношений, почти не имея возможности влиять на возникновение и прекращение этих отношений, является важной ступенью в социализации пациента, ступенью, которая говорит кое-что важное о том, что значит быть постояльцем психиатрической больницы. Когда твои прошлые ошибки и прогресс в настоящем находятся под постоянным моральным надзором, приходится адаптироваться, переставая придавать нравственное значение эго-идеалам. Неудачи и успехи становятся слишком важным и непостоянным аспектом жизни, чтобы продолжать беспокоиться о том, что другие думают по их поводу. Придерживаться устойчивых представлений о себе становится почти невозможно. Постоялец обычно приходит к выводу, что деградациям и реконструкциям Я не стоит придавать слишком большого значения, одновременно замечая, что персонал и постояльцы относятся к инфляции и дефляции Я с определенным безразличием. Он понимает, что наиболее удобный для защиты образ Я — это представление о Я как о чем-то, что существует за пределами индивида, что можно конструировать, утрачивать и восстанавливать, причем очень быстро и хладнокровно. Он осознаёт, что вполне может занять позицию — а значит, и выстроить соответствующее Я, — отличающуюся от той, которую больница может ему предоставить и которой она может его лишить.
Таким образом, обстановка психиатрической больницы способствует чему-то вроде космополитической утонченности, гражданской апатии. В этом несерьезном, но при этом удивительно обостренном моральном контексте выстраивание или разрушение Я превращается в бесстыдную игру, а способность рассматривать этот процесс как игру приводит к определенной деморализации, поскольку игра носит фундаментальный характер. Поэтому в больнице постоялец может усвоить, что Я — это не крепость, а скорее маленький открытый город; ему может надоесть необходимость выказывать удовлетворение, когда этот город занят своими войсками, и недовольство, когда его занимают войска противника. Как только он узнаёт, что происходит, когда общество определяет тебя в качестве индивида без устойчивого Я, это угрожающее определение — угрожающее, поскольку оно помогает приковывать людей к тем Я, которые общество им предписывает, — теряет силу. Пациент достигает новой вершины, когда понимает, что он может выжить, поступая, с точки зрения общества, саморазрушительно.
Можно привести несколько иллюстраций этого ослабления морали и морального равнодушия. Сегодня в государственных психиатрических больницах существует своеобразный «мораторий на браки», поддерживаемый пациентами при большем или меньшем попустительстве персонала. На пациента, который в больнице «водит шашни» одновременно более чем с одним партнером, другие пациенты могут оказывать неформальное давление, но если кто-то временно сблизится с одним представителем противоположного пола, никаких негативных санкций не последует, даже если известно, что оба партнера состоят в браке, имеют детей и даже регулярно навещаются членами своих семей. Словом, в психиатрических больницах разрешается снова начинать ухаживания
Вторая иллюстрация касается палатной системы. Дискредитация происходит наиболее часто в худших палатах — отчасти в силу их материальной необеспеченности, отчасти в силу насмешек и сарказма, которые являются профессиональной нормой социального контроля среди работающих там санитаров и медсестер. В то же время скудность обстановки и прав означает, что выстраивать Я почти не из чего. Поэтому пациент ощущает, что постоянно понемногу опускается вниз. В некоторых из таких палат царствует лихой висельный юмор, который свидетельствует о значительной свободе, позволяющей противостоять персоналу и отвечать оскорблением на оскорбление. Хотя этих пациентов можно наказать, их, например, сложно оскорбить, так как они, естественно, почти не придерживаются условностей, на которые должны ориентироваться люди, чтобы их можно было унизить. Как и проститутки в том, что касается секса, постояльцы из этих палат практически не имеют репутации или прав, которые можно потерять, и поэтому они могут позволять себе определенные вольности. Поднимаясь вверх в палатной системе, пациент учится избегать поступков, которые дискредитируют его притязания на статус человеческого существа, и приобретает различные компоненты самоуважения, но если впоследствии он оступится — а он оступится, — падение будет гораздо более болезненным. Например, привилегированный пациент живет в более широком мире, чем его палата, — в мире, включающем работников сферы досуга, которые по его просьбе могут давать ему куски пирога, карты, мячи для настольного тенниса, билеты в кино и писчие принадлежности. Но в отсутствие социального контроля посредством оплаты, который во внешнем мире обычно осуществляется получателем услуги, пациент рискует столкнуться с тем, что даже добросердечная работница может однажды попросить его подождать, пока она закончит неформальную беседу, издевательски спросить у него, зачем ему то, о чем он просит, или ответить на его просьбу долгим молчанием и холодным оценивающим взглядом.
Перемещения вверх и вниз в палатной системе тем самым приводят не только к смене оснащения, используемого для конструирования Я, к смене отражаемого статуса, но и к изменению в расчетах рисков. Оценка рисков для представления о себе является частью морального опыта любого человека, но понимание того, что сам по себе определенный уровень риска является лишь социальной условностью, — редкий вид опыта, который позволяет прошедшему через него человеку освободиться от иллюзий.
Третий пример ослабления морали касается условий, в которых часто оказывается выписанный пациент. Часто, выйдя из больницы, он попадает под наблюдение и юрисдикцию своего ближайшего лица или специально назначенного и очень бдительного работодателя. Если он будет вести себя плохо, находясь под их патронажем, они могут быстро вернуть его в больницу. Поэтому он оказывается в специфической власти людей, которые при обычных обстоятельствах не имели бы ее и которые, кроме того, могли в прошлом дать ему повод злиться на них. Однако, чтобы выбраться из больницы, он может скрывать свое недовольство таким положением дел и, по крайней мере пока его не вычеркнут из больничных списков, притворяться, что он согласен на подобную опеку. Таким образом, процедуры, связанные с выпиской из больницы, учат внешне исполнять роли, не исполняя обычных скрытых обязательств, и еще больше отдаляют человека от тех миров, которые другие воспринимают всерьез.
Моральная карьера представителя той или иной социальной категории предполагает стандартную последовательность изменений в его представлениях о Я, в том числе, прежде всего, — о собственном Я. Эти полускрытые направления изменений можно выявлять, изучая его моральный опыт, то есть события, которые знаменуют собой поворотные моменты в мировоззрении человека, хотя детали этого мировоззрения бывает сложно установить. Также можно выявлять открытые тактики или стратегии, то есть позиции, которые он успешно занимает во взаимодействиях с конкретными другими, сколь бы глубоко спрятанным и непостоянным ни было его внутреннее отношение к этим способам представления себя другим. Описывая моральный опыт и открыто занимаемые личные позиции, можно получить относительно объективную картину относительно субъективных процессов.
Каждая моральная карьера и соответствующее Я помещены в определенную институциональную систему, будь то общественное учреждение вроде психиатрической больницы или же комплекс персональных и профессиональных взаимоотношений. Таким образом, Я можно понимать как существующее в условиях, которые социальная система создает для своих членов. В этом смысле Я не является собственностью человека, которому оно приписывается, а скорее встраивается в механизмы социального контроля, осуществляемого над человеком им самим и его окружением. Этот особый вид институциональных условий не столько поддерживает Я, сколько создает его.
В данной статье были рассмотрены два типа институциональных условий и было показано, что происходит с человеком, когда соответствующие правила теряют силу. Первый тип условий связан с воспринимаемой лояльностью ближайшего лица. Я будущего пациента описывается как функция от способа взаимосвязи трех ролей, возрастающая и убывающая в зависимости от типа отношений между ближайшим лицом и посредниками. Второй тип условий связан с защитой той версии себя, которую человек представляет другим, и с тем, каким образом снятие этой защиты может становиться систематическим, пусть и непреднамеренным, аспектом работы учреждения. Я хочу подчеркнуть, что это лишь два типа институциональных правил, определяющих Я участника; другие, не рассмотренные в настоящей статье, не менее важны.