Тотальные институты

Гофман Ирвинг

Распространенность практик вторичного приспособления также различается в зависимости от типа учреждения.

По всей видимости, чем меньше времени определенная категория членов организации непрерывно проводит на ее территории, тем больше у руководства возможностей для реализации программы деятельности и мотивирования, признаваемой этими членами. Так, в учреждениях, целью которых является продажа мелких стандартизированных товаров вроде сигарет, покупатели обычно совершают покупку, не сильно отклоняясь от роли, которая для них запрограммирована, — за исключением, пожалуй, тех случаев, когда они требуют общения или отказываются от него. В учреждениях, которые обязывают своих членов «жить в них», скорее всего будет бурлить подпольная жизнь, так как чем больше времени программируется организацией, тем меньше вероятность успеха этого программирования.

В случае организаций, в которые попадают недобровольно, точно так же можно ожидать, что, по крайней мере сначала, новичок будет противиться определениям себя, которые официально предусмотрены для таких людей, как он, и поэтому будет ориентироваться на нелегитимные виды деятельности.

Наконец, как указывалось выше, в учреждениях, которые не предлагают ценных внешних стимулов и не учитывают качеств, присущих всем людям, скорее всего будут появляться неофициальные внешние стимулы.

Все условия, которые чаще всего способствуют активной подпольной жизни, имеются в одном институте, который сегодня приковывает к себе много внимания: психиатрической больнице. Далее я хочу рассмотреть основные аспекты практик вторичного приспособления, которые я зафиксировал в ходе годичного включенного наблюдения за жизнью пациентов государственной психиатрической больницы, насчитывавшей около 7000 постояльцев. Я буду называть

ее «Центральная больница» [333] .

333

Благодарности за помощь в проведении исследования высказаны в предисловии.

Институты, подобные психиатрическим больницам, являются «тотальными» в том смысле, что их постоялец проводит все свое время на их территории в непосредственной компании других людей, точно так же отрезанных от внешнего мира. В этих институтах, как правило, есть две большие и довольно сильно различающиеся по своему положению категории членов: сотрудники и постояльцы; для удобства мы будем рассматривать их практики вторичного приспособления по отдельности.

Что касается практик вторичного приспособления персонала в Центральной больнице, то иногда, например, сотрудники просили пациентов посидеть с их детьми [334] , поработать в саду и помочь по хозяйству [335] . Пациентов, имеющих право выходить в город, иногда отправляли туда по поручениям врачей и медсестер. Все знали, что санитары едят больничную еду, хотя это запрещено, и что работники кухни «тырят» продукты. Персонал часто использовал больничный гараж в качестве ремонтной мастерской для своих автомобилей и источника запчастей [336] . Санитар, работающий в ночную смену, часто имел и дневную работу и реалистично рассчитывал поспать во время дежурства, иногда прося других санитаров или даже дружественно настроенных пациентов дать в случае необходимости предупредительный сигнал, чтобы он мог спокойно выспаться [337] . Были один или два случая вымогательства, когда, например, санитары (по словам одного пациента) забирали у неговорящих пациентов деньги на буфет и покупали на них вещи, которые затем делили между собой или оставляли себе.

334

По всей видимости, постояльцы используются как няньки во всех тотальных институтах, сотрудники которых проживают с семьями на их территории. См., например, прекрасную работу Т.Э. Лоуренса о жизни в казармах британской армии и военно-воздушных сил в 1920-е годы: T.Е. Lawrence. The Mint (London: Jonathan Cape, 1955). P. 40.

335

См. интересный материал в: Kogon. Op. cit. P. 84–86, где рассказывается, как эсэсовцы заставляли узников работать в организованных при лагерях швейных мастерских, фотомастерских, типографиях, оружейных фабриках, гончарных и малярных мастерских и т. д., особенно во время рождественских праздников. Далтон (Dalton. Op. cit. P. 199), анализируя неофициальные вознаграждения на американском промышленном предприятии, приводит случай специализации на выполнении таких функций: «Тэд Бергер, официально числившийся бригадиром в столярной мастерской Мило, был негласным блюстителем и стражем системы дополнительных вознаграждений. Так как никто не сомневался в его преданности, ему предоставлялась значительная степень свободы в отношении его формальных обязанностей и от него ожидали, по крайней мере на уровне руководителей подразделений, что он будет исполнять функцию координационного центра этой системы. За это он получал как социальные, так и материальные вознаграждения, но его управление этой системой невольно служило социальным клеем, который соединял людей с разных уровней и из разных подразделений. Освобожденный от работы за станком, Бергер тратил как минимум шесть часов в день, мастеря детские кроватки, ставни, окна для гаражей, детские коляски, лошадки-качалки, столы, разделочные доски и скалки. Эти вещи делались по заказу руководителей разного уровня».

336

>Пример из области промышленности см. в: Dalton. Op. cit. P. 202.

337

Расхлябанность сотрудников ночной смены является, конечно же, обычным явлением в американских трудовых организациях. См., например: Seymour Martin Lipset, Martin Trow; James S. Coleman. Union Democracy: The Internal Politics of the International Typographical Union (New York: The Free Press, 1956). P. 139.

Думаю, эти практики вторичного приспособления сотрудников Центральной больницы были немногочисленными. Во многих других психиатрических больницах, а также в армейских подразделениях персонал ведет гораздо более насыщенную подпольную жизнь [338] . Кроме того, эти практики сотрудников Центральной больницы следует оценивать в контексте множества случаев, когда сотрудники уделяли время и внимание досуговой активности постояльцев в свое нерабочее время, тем самым демонстрируя большую преданность своей работе, чем от них ожидало руководство. Поэтому я не буду рассматривать многие стандартные практики вторичного приспособления, используемые подчиненными в трудовых организациях, такие как сокращение выработки [339] , «бумаготворчество», «выполнение госзаказа» [340] , сговор с целью подделки отчетов о производительности [341] ; скажу лишь, что дотошность и внимательность, с которыми такие исследователи, как Дональд Рой и Мелвилл Далтон, описывают эти техники адаптации, являются образцом, на который должны ориентироваться исследователи других учреждений.

338

Например, использует электрошок в дисциплинарных целях. Джон Морис Граймс (John Maurice Grimes. When Minds Go Wrong: A Simple Story of the Mentally Ill [Chicago: Published by the Author, 1951]. P. 100) сообщает об известном приеме «мыло в носке» как об эффективном орудии санитара: оно не оставляет следов, его легко спрятать, и им нельзя убить.

339

Главная статья здесь: Donald F. Roy. Quota Restriction and Goldbricking in a Machine Shop // American Journal of Sociology. 1951. Vol. 57. № 5. P. 427–442. См. также: Orvis Collins, Melville Dalton, Donald F. Roy. Restriction of Output and Social Cleavage in Industry // Applied Anthropology. 1945. Vol. 5. № 3. P. 1–14.

340

См. примечание к: Edward Gross. Work and Society (New York: Crowell, 1958). P. 521: «Иногда его называют также „домашней работой“; это занятие личными делами [во время официальной работы], например починка ножки своего обеденного стола, ремонт домашних инструментов, изготовление игрушек для своих детей и т. д.».

341

См., например: Donald Roy. Efficiency and «The Fix»: Informal Intergroup Relations in a Piecework Machine Shop // American Journal of Sociology. 1954. Vol. 60. № 3. P. 255–266.

Рассматривая практики вторичного приспособления пациентов Центральной больницы, я буду по возможности упоминать аналогичные практики, о которых сообщается в исследованиях других типов учреждений, и осуществлять тематический анализ практик вторичного приспособления, который, на мой взгляд, применим ко всем учреждениям. Таким образом, я буду нестрого комбинировать историю одного случая и сравнительный подход, в некоторых случаях уделяя больше внимания сравнениям, чем исследованной мной психиатрической больнице.

С точки зрения психиатрической доктрины постояльцы, очевидно,

не способны использовать практики вторичного приспособления: все, что пациента побуждают делать, может быть описано как часть его лечения или попечения над ним, а все, что пациент делает сам, можно определить в качестве симптомов его заболевания или его выздоровления. Поэтому преступника, который «гонит дурку», предпочитая отбыть свой срок в психиатрической больнице, а не в тюрьме, могут считать в действительности, глубоко внутри, нуждающимся в лечении, точно так же как в армии симулянта, изображающего симптомы психического заболевания, могут считать действительно больным, хотя и не той болезнью, которую он изображает. Сходным образом могут считать, что пациент, освоившийся в больнице и извлекающий из нее пользу, не злоупотребляет местом для лечения, а действительно все еще болен, раз он выбрал такой способ адаптации.

В целом, в основе деятельности государственных психиатрических больниц лежит не психиатрическая доктрина, а «палатная система». Условия жизни радикально ограничиваются при помощи наказаний и вознаграждений, описываемых в большей или меньшей степени на языке пенитенциарных институтов. Этот аппарат действий применяется почти всеми санитарами и значительной частью высшего персонала, чаще всего — для решения каждодневных задач, связанных с управлением больницей. Дисциплинарная система координат предоставляет относительно полный набор средств и целей, которые пациенты могут легитимно получить, и на фоне этой влиятельной, но не совсем официальной системы множество действий пациентов успешно делаются запрещенными или недозволенными. Успешно регламентированная жизнь пациентов в некоторых палатах настолько пуста, что почти всякое их действие обычно приносит им незапланированное удовлетворение.

Подпольная жизнь больницы

Источники.

Теперь я обращусь к источникам материалов, которые пациенты используют в практиках вторичного приспособления.

I

Первое, что необходимо отметить, — распространенность кустарных изобретений. Члены любого общественного учреждения используют доступные им артефакты таким способом и в таких целях, которые официально не подразумеваются, тем самым преобразуя запрограммированные для них условия жизни. Артефакт могут физически переделывать или просто использовать в нелегитимном контексте, что в обоих случаях оборачивается незамысловатыми вариациями на тему Робинзона Крузо. Очевидные примеры встречаются в тюрьмах, где, например, могут перековывать ложки в ножи, добывать чернила из страниц журнала «Лайф» [342] , использовать учебные тетради для записи ставок [343] и самыми разными способами зажигать сигареты: с помощью искры из розетки [344] , самодельного огнива [345] или четвертинки спички [346] . Хотя этот процесс трансформации лежит в основе многих комплексных практик, нагляднее всего он проявляется в тех случаях, когда практикующий не связан с другими (за исключением ситуаций овладения этими техниками и обучения им кого-нибудь), а в одиночку потребляет то, что он только что произвел.

342

Cantine, Rainer. Op. cit. P. 42.

343

Frank Norman. Bang to Rights: An Account of Prison Life (London: Seeker & Warburg, 1958). P. 90.

344

Ibid. P. 92.

345

George Dendrickson, Frederick Thomas. The Truth about Dartmoor (London: Gollancz, 1954). P. 172.

346

Ibid. P. 172–173.

В Центральной больнице негласно разрешались многие простые кустарные изобретения. Например, больные повсеместно сушили одежду, которую они самостоятельно постирали в умывальнике, на отдельно стоящих батареях, тем самым индивидуально осуществляя прачечный цикл, который официально считался прерогативой института. В палатах с жесткими койками пациенты иногда подкладывали свернутые газеты себе под шею, когда лежали на деревянном настиле. Для той же цели использовались свернутые пальто и полотенца. Пациенты, имевшие опыт заключения в других институтах, использовали для этого еще более эффективный артефакт — ботинок [347] . Когда пациентов переводили из одной палаты в другую, они иногда переносили свои вещи в наволочке, завязанной сверху, что в некоторых тюрьмах является полуофициальной практикой [348] . Те немногие престарелые пациенты, которым повезло получить личную спальню, иногда клали полотенце под рукомойник, тем самым превращая его в стол для чтения, или превращали полотенце в коврик, чтобы защитить свои ноги от холодного пола. Еще более пожилые пациенты, которые не хотели или не могли ходить, иногда применяли специальные стратегии, чтобы избежать необходимости посещать туалет, например, они могли мочиться на расположенный в палате горячий паровой радиатор, почти не оставляя на нем долгих следов. Некоторые пациенты, посещая два раза в неделю расположенную в подвале парикмахерскую, использовали в качестве писсуара ведро с использованными полотенцами, когда санитары не смотрели. Пациенты всех возрастов, лежавшие в палатах для тяжелобольных, иногда носили с собой бумажные стаканчики, которые они использовали в качестве портативных плевательниц и пепельниц, так как иногда санитаров больше беспокоила чистота пола, чем принуждение пациентов к тому, чтобы те не плевали или не курили [349] .

347

Ср. с флотским эквивалентом (Мелвилл. Указ. соч. с. 159): «…жесткой, негнущейся, тяжелой уставной просмоленной шляпой, на которой, когда она новая, можно спокойно сидеть и которая и в самом деле служит иной раз рядовому матросу скамьей, а при случае — заменяет с успехом кулак».

348

Пример из британской тюрьмы: Dendrickson, Thomas. Op. cit. P. 66.

349

В Центральной больнице многие пациенты полностью отказывались говорить, страдали недержанием, видели галлюцинации и демонстрировали другие классические симптомы. Однако лишь очень немногие пациенты, насколько я мог заметить, были настолько безрассудны, чтобы целенаправленно и настойчиво стряхивать пепел на покрытый линолеумом пол, точно так же как мало кто отказывался выстраиваться в очередь за едой, принимать душ, спать в постели или вовремя подниматься. За видимостью явного психоза скрывались основополагающие рутинные практики палатной жизни, которых неукоснительно придерживались.

В тотальных институтах кустарные изобретения обычно концентрируются в отдельных сферах. Одной из них является личная гигиена — изготовление средств, позволяющих подобающим образом представлять себя другим. Например, рассказывают, что монахини вешают на окно черный передник, чтобы сделать зеркало, позволявшее осматривать себя, исправлять недостатки в своей внешности и получать одобрение, которого нельзя получить от других сестер [350] . В Центральной больнице иногда особым образом «пристраивали» туалетную бумагу: некоторые брезгливые пациенты аккуратно ее отрывали, складывали и носили с собой, чтобы смущенно использовать в качестве носовых платков. Точно так же в жаркие летние месяцы некоторые пациенты-мужчины обрезали и перешивали свои больничные штаны цвета хаки, делая из них симпатичные летние шорты.

350

См.: Kathryn Hulme. The Nuns Story (London: Muller, 1956). P. 33. Норман (Norman. Op. cit. P. 87) сообщает, что во время смягчения режима по случаю Рождества в британской тюрьме Кэмп-Хилл гомосексуалы пудрили лица белым зубным порошком и красили губы в красный цвет веществом, которые они получали, размачивая обложки книг.