Тотальные институты
Шрифт:
Последний подпольный источник денег и товаров, на котором следует остановиться, — азартные игры [434] . Небольшие группы, предававшиеся данной деятельности в больнице, уже были описаны выше. Здесь я только хочу еще раз подчеркнуть, что возможность подобного использования-другого-человека обеспечивается социальными соглашениями наподобие тех, что лежат в основе рынка. Следует лишь добавить, что готовность принимать индивида в качестве допустимого участника игры в покер или блэк-джек иногда совершенно не зависела от проявления им в ходе игры психотических симптомов (особенно если ставки были достаточно высокими в сравнении с ресурсами участников).
434
В некоторых тотальных институтах ставки и азартные игры могут быть основным способом структурирования жизни. См., например: Hayner, Ash. Op. cit. P. 365: «Особенно популярны в колонии азартные игры… Заключенные делают ставки по любому поводу… Средством обмена в ставках может быть какая-либо услуга или вещь, которую один заключенный может предоставить другому. Сокамерник часто выплачивает игровой долг, убирая камеру в течение оговоренного срока».
Использование «настоящих» или суррогатных денег — лишь одна из форм экономической активности, хотя, возможно, и наиболее эффективная в больших группах. На другом полюсе находится «прямой бартер»; в этом случае вещь, которую отдает индивид, может желаться только человеком, который ее получает, а то, что отдающий получает взамен,
Я сказал, что продажи или бартер, а также элементы социальной организации, которую предполагают эти виды экономической деятельности, обеспечивали постояльцев важными неофициальными средствами использования других. Однако, как, вероятно, и во многих других тотальных институтах, существовало более важное средство, позволявшее обмениваться вещами и услугами, более важный способ расширения неофициальных практик одного индивида путем инкорпорирования полезных неофициальных действий другого.
Если индивид отождествляется с участью или жизненной ситуацией другого, он может добровольно помогать ему или демонстрировать церемониальное внимание к нему; в первом случае исследователь имеет дело со знаками солидарности, во втором — с ее символами. На такие знаки и символы заботы о другом обычно отвечают взаимностью, так как человек, которому оказывают подобного рода поддержку, обычно оказывает поддержку в ответ. Поэтому в результате происходит обмен желаемыми вещами, и, если отношения эгалитарны, этот обмен зачастую хорошо сбалансирован [435] . Однако, с аналитической точки зрения, этот двусторонний трансфер или то, что можно было бы назвать социальным обменом, существенно отличается от экономического обмена. Для экономического обмена характерно предварительное соглашение о предмете обмена, но оно может быть разрушительным для социального обмена, поскольку то, что может быть явной целью в первом случае, во втором должно быть лишь побочным следствием. Человека, нарушившего условия экономического обмена, можно заставить выплатить то, что он должен; человека, не ответившего на одолжение или жест внимания, часто можно лишь пристыдить и с раздражением исключить из обмена. (Если оскорбленная сторона захочет предпринять более прямое действие, она часто будет скрывать реальную причину своего недовольства и намекать на иное оскорбление, которому можно придать юридическо-экономическую форму, что позволяет защитить обе системы координат.) За переданное в ходе обмена сразу же нужно платить, как и за возможность отложенного платежа; но хотя социальное одолжение должно возвращаться, когда отношения того требуют, его нужно возвращать, только если отношения того требуют, то есть когда предполагаемый реципиент нуждается в одолжении или когда, согласно принятым ритуалам, ему следует оказать церемониальное внимание. В социальном обмене главное — стабилизация отношений, и серьезное одолжение, предоставленное одним человеком, должно быть адекватно сбалансировано другим при помощи чисто церемониального жеста, так как оба действия в равной мере могут свидетельствовать о надлежащем внимании к другому [436] . В экономических обменах, напротив, никакие благодарности сами по себе не смогут удовлетворить дающего; он должен получить в ответ что-то, обладающее эквивалентной материальной ценностью. Обычно экономические требования к другому могут быть проданы третьему лицу, которое тогда получает право предъявлять эти требования, но требования, касающиеся выражений и знаков солидарности со стороны другого, могут передаваться третьему лицу только с большими ограничениями, как в случае рекомендательных писем. Поэтому в том, что касается притязаний на кооперацию со стороны другого, мы должны различать экономические платежи и социальные платежи.
435
Обсуждение проблемы реципрокности можно найти в: Марсель Мосс. Опыт о даре: форма и основание обмена в архаических обществах // Марсель Мосс. Общества. Обмен. Личность: труды по социальной антропологии / Пер. с франц. Александра Гофмана (Москва: КДУ, 2011). с. 134–285; Claude Levi-Strauss. Les structures elementaires de la parente (Paris: PUF, 1949); Джордж Хоманс. Социальное поведение как обмен // Галина Андреева, Нина Богомолова, Лариса Петровская (ред.). Современная зарубежная социальная психология (Москва: Изд-во МГУ, 1984). с. 82–91; и в статье Алвина Гоулднера (перед которым я в долгу за эти идеи): Alvin W. Gouldner. The Norm of Reciprocity: A Preliminary Statement // American Sociological Review, 1960. Vol. 25. № 2. P. 161–178. См. также: Morton Deutsch. A Theory of Co-operation and Competition // Human Relations. 1949. Vol. 2. № 2. P. 129–152.
436
Одна из интересных дилемм социального обмена заключается в том, что в эгалитарных отношениях неспособность отдать подходящий эквивалент того, что было получено от другого, считается свидетельством пренебрежения отношениями и дурного нрава; при этом открытая попытка отдать точный эквивалент того, что было получено, или потребовать точный эквивалент того, что было дано, нарушает подразумеваемые условия деятельности и переводит вопрос в экономический план. Каким-то образом следует получать эквивалент того, что отдается, и одновременно это должно быть непреднамеренным следствием свободной поддержки, оказываемой другим и другими.
Различие между экономическими платежами и социальными прекрасно иллюстрируется двояким использованием денег в Центральной больнице. Плата, которую пациенты получали за мытье машин, составляла значительную долю стоимости этой работы вовне и часто осмыслялась исключительно в денежных категориях, как часть рыночной системы. Так, одной из привилегий работы в больнице для некоторых сотрудников была возможность дешево помыть машину. Однако деньги также использовались чисто ритуальным способом. Пациент, работавший на сотрудника, ожидал, что ему будут время от времени давать четвертак не в качестве приемлемой рыночной платы за какую-либо услугу, а лишь как выражение признательности. Также пациенты иногда не просто покупали своему другу прохладительный напиток в буфете, но и давали ему пять или десять центов по своей собственной инициативе, говоря: «Вот, купи себе колу». Подобно чаевым, такие награды обычно можно было ожидать, но не требовать; ими измерялась ценность отношений, а не меновая стоимость выполненной работы.
В любом общественном учреждении между теми или иными группами членов возникают узы солидарности. Дома и в кругу друзей некоторые из таких уз могут специально предписываться как элемент практик первичного приспособления членов. В других случаях, например в не очень обязательных компаниях, складывающихся в некоторых коммерческих офисах в нерабочее время, первичное приспособление будет предполагать возможность решать, участвовать или нет в этих структурах. Но во многих случаях эти узы функционируют как часть подпольной жизни учреждения. Это происходит двояко. Во-первых, чисто эмоциональная поддержка и чувство личной привязанности, вырастающее из нее, могут не предусматриваться официальным устройством организации. Пожалуй, самым заметным проявлением этого являются так называемые служебные романы или, как говорят в больнице, «психушечные романы», поскольку такие связи, как отмечалось выше, могут отнимать много времени у их
В Центральной больнице, как и во многих других тотальных институтах, существовали определенные стандартные типы формирования связей. Были «приятельские» отношения, в рамках которых два индивида демонстрировали существование связей, считавшихся не сексуальными, в той или иной степени отождествляясь с нуждами друг друга [437] . Были романтические отношения, в рамках которых два человека, обычно противоположного пола, проявляли друг к другу особого рода сексуально окрашенный интерес [438] . Были компанейские отношения, в рамках которых трое и более людей либо две и более пары демонстрировали предпочтение общества друг друга и оказывали друг другу помощь. Были и категориальные отношения, в рамках которых два постояльца оказывали друг другу определенные знаки внимания в силу того, что они знали, что оба они — постояльцы. Наконец, были отношения покровительства между сотрудником и постояльцем, работавшим на него.
437
Отличительной чертой приятельских отношений в некоторых тотальных институтах является то, что это эксклюзивные реципрокные отношения (как в случае матримониальных связей): у любого индивида только один приятель, и любой — единственный приятель своего приятеля. В мире британских кокни в этом смысле широко используется рифмующийся слэнговый термин «фарфоровый горшок» (вместо «дружок»), который обычно укорачивается до «фарфора». В британских тюрьмах приятельские отношения настолько институционализированы в тюремном обществе, что не осведомленный об этом заключенный рискует скомпрометировать себя, вежливо поговорив с другим заключенным, который обратился к нему в течение дня. Можно процитировать Хекстолла-Смита (Heckstall-Smith. Op. cit. P. 30): «В конце зарядки ты прощаешься, говоря дружелюбно: „Увидимся завтра“. А назавтра он снова рядом с тобой. Завтра, и послезавтра, и послепослезавтра. К тому времени другие заключенные будут воспринимать его как твоего „кореша“. Хуже того, они будут, следуя тюремному обычаю, стараться не лезть в эту новоиспеченную дружбу, и вот ты понимаешь, что у тебя есть пара».
Полезный материал о приятельских отношениях можно найти в: Behan. Op. cit.
438
В большинстве тотальных институтов не только есть ночная сегрегация по полу, но и постояльцами могут быть либо только мужчины, либо только женщины. Поэтому в больших институтах очень высока вероятность того, что многие исследователи назвали бы гомосексуальным интересом, или даже гомосексуальной активности. Думаю, лучшее свидетельство этого: Clemmer. Op. cit. Ch. X («Sexual Patterns in the Prison Community»).
Я предлагаю относить приятельские отношения, любовные отношения и компанейские отношения к общей категории «личных отношений». В больнице они по большей части не запрещались, хотя любовные пары, которым не разрешали жениться, предостерегали от того, чтобы они «заходили слишком далеко», а гомосексуальные отношения были официально запрещены, хотя компании гомосексуалов, имевших право выходить на территорию больницы, незаметно поддерживали свой особый тип солидарности в больнице.
Постояльцы, состоявшие в личных отношениях, одалживали друг другу деньги, сигареты, одежду и книги в мягкой обложке; они помогали друг другу перемещаться между палатами; они доставали друг для друга умеренно контрабандные товары вне больницы; они пытались тайком смягчить участь своего, который «накосячил» и попал в закрытую палату; они советовали друг другу, как получить различные виды привилегий, и они выслушивали рассказы друг друга о том, как они попали в больницу [439] .
439
Взаимопомощь среди пациентов хорошо описана в ранней статье Уильяма Кодилла. См.: William Caudill, Fredrick с. Redlich, Helen R. Gilmore, Eugene В. Brody. Social Structure and Interaction Processes on a Psychiatric Ward // American Journal of Orthopsychiatry. 1952. Vol. 22. № 2. P. 314–334.
В Центральной больнице, как и в психиатрических больницах в целом, существовал один интересный вариант приятельских отношений: шаблон «помощника». Пациент, которого самого часто считали серьезно больным, брал на себя задачу регулярно помогать другому пациенту, который, по стандартам персонала, был даже еще более болен, чем его помощник. Помощник одевал своего приятеля, скручивал и зажигал ему сигареты, защищал его от периодически вспыхивавших драк, водил его в столовую, кормил и т. д. [440] Хотя многие из услуг, которые оказывал помощник, были официально доступны пациентам, часто конкретный пациент не мог получить их в полной мере без своего помощника. Интересно, что для случайного наблюдателя эти отношения выглядели однонаправленными: тот, кому помогали, не оказывал никаких видимых ответных услуг [441] . Кроме того, так как оба участника, как правило, вели себя довольно отстраненно, периоды между отдельными услугами не были заполнены взаимодействиями приятельского типа, хотя для них было много возможностей.
440
Дополнительное обсуждение этих отношений см. в: Otto von Mering, Stanley H. King. Remotivating the Mental Patient (New York: Russell Sage Foundation, 1957). P. 107–109 («The Sick Help the Sicker»).
441
В паре случаев я наблюдал, как помощник пытался получить от того, кому он помог, одолжение гомосексуального характера, но у меня нет свидетельств того, что это общепринятая практика.
Для социальных обменов в больнице была характерна скудность ресурсов, которыми располагали пациенты для выражения взаимной внимательности и оказания помощи друг другу. Это было одним из важных затруднений в ограниченных условиях больничной жизни, которое получало официальное признание, когда в досуговом центре пациентам выдавали рождественские открытки и материалы для создания валентинок, чтобы они могли что-то послать другим. Поэтому, вполне ожидаемо, некоторые практики вторичного приспособления в больнице имели целью производство товаров, которые можно было бы дать другим в ответ, то есть ритуальных ресурсов [442] . Одним из источников ритуальных ресурсов были столовые для пациентов, поскольку, если там были фрукты, которые можно было забрать с собой, — апельсины, яблоки или бананы, пациенты не съедали их и относили в палату — не только для личного потребления и экономического обмена, но и чтобы поделиться с друзьями. Также во время игры в бридж в досуговом центре пациент мог принять фабричную сигарету, ответив на эту любезность апельсином, что было справедливым экономическим обменом, но осуществлялось так, словно участники вообще не думают о таких пустяках, как справедливость. Сходным образом, вставая в очередь за добавкой, пациент мог спросить у своих сотрапезников, не взять ли им чего; в ответ они могли предложить ему соль, перец или сахар, который захватили с собой. Или, получив пирог и печенье на вечернем мероприятии в досуговом центре, пациент заворачивал часть еды и относил другу, которому запрещалось покидать палату. Выдававшийся в больнице табак использовался таким же образом. Словом, ритуальные ресурсы добывались путем эксплуатации больничной системы.
442
Вероятно, именно желание приобретения ритуальных ресурсов отчасти объясняет уже упомянутую практику раздачи друзьям небольших сумм денег.