Товарищ мой

Долматовский Евгений Аронович

ЖИЗНЬ

Повстречались на исходе дня, Я в глаза ее взглянул устало, И спросила девушка меня: «Вы б хотели жизнь начать с начала?» Не успел я ей ответить: «Да!» Не давая вырваться ответу, В Завтра устремленные года Повели сквозь сердце эстафету. Из военной дали первых лет Проступило вдруг виденье детства — В перекрестьях пулеметных лент Штатские пальто красногвардейцев. Были мы еще совсем малы, Но в тридцатом, но уже в тридцатом Выстрелы кулацкие из мглы Метили и по таким ребятам. Жизнь начать, допустим, нехитро, Только как же я тогда проеду Первым пробным поездом метро, В нем увидев и свою победу? Провожал я первый стратостат В те лиловые высоты, Где теперь в обычный рейс летят, Звук свой обгоняя, самолеты. Если жизнь теперь начну я вновь, Как же я коснусь хасанской славы, Разве я найду свою любовь В громе сталинградской переправы? Как

же я увижу ту зарю — Над рейхстагом красные знамена, Как в своей судьбе я повторю Пуск неповторимый Волго-Дона? Девушка! Совсем не грустно мне, Что так быстро годы пролетели. Жили мы всегда в грядущем дне. Путь был труден, но достоин цели. 1953

В СОРОК ПЯТОМ, В МАЕ.

В сорок пятом, в мае, вопреки уставу Караульной службы, Мы салютом личным подтвердили славу Русского оружья: Кто палил во тьму небес из пистолета, Кто из автомата. На берлинской автостраде было это, Помните, ребята? Быстрой трассой в небо уходили пули И во мгле светились. И они на землю больше не вернулись, В звезды превратились. И поныне мир наполнен красотою Той весенней ночи. Горе тем, кто это небо золотое Сделать черным хочет. Но стоят на страже люди всей планеты, И неодолимы Звезды, что салютом грозным в честь Победы Над землей зажгли мы. 1954

«Я не возьму тебя в кино...»

Я не возьму тебя в кино — Там честь солдата под угрозой: Не плакавший давным-давно, Я там порой глотаю слезы. Но вовсе не на тех местах, Где разлучаются навеки Иль с тихим словом на устах В последний раз смежают веки. Сдержаться не могу тогда, Когда встают в кинокартинах Отстроенные города, Которые я знал в руинах. Иль при показе старых лент, Когда мелькают полустанки, И монументы ранних лет — Красноармейские кожанки, И пулеметные тачанки, Объехавшие целый свет. Беспечным девочкам смешно, Как им понять, что это значит: Документальное кино, А человек глядит и плачет. 1957

ГОЛУБОГЛАЗАЯ УЗБЕЧКА

Глаза прозрачные, как речка, Косички светлые, как лен. Голубоглазая узбечка, Тобою каждый удивлен. Ты в пестром шелковом наряде, В руках — тяжелые цветы. Не просто любопытства ради, Я должен знать — откуда ты? А как зовут тебя? Не Галя, А по-узбекски — Галия. Но может обмануть едва ли Краса нездешняя твоя. Как ни была бы ты одета, Проступят в облике твоем Прохлада северного лета И ландыш на лугу лесном. Тебе напоминать не надо, Как в страшный год везли сюда Дистрофиков из Ленинграда Ободранные поезда. И на испуганном вокзале, От грома черного вдали, Узбеки сирот разбирали, В халаты завернув, несли. Какою взрослою ты стала! В твой дом пришел поцеловать Я руку той узбечки старой, Что для тебя вторая мать. 1958

КУШКА

А была в пехотной школе Поговорка, байка, что ли: «Дальше Кушки не пошлют, Меньше взвода не дадут». До свидания, подружки, Литер выписан до Кушки, Лейтенанту дали взвод, Покомандуй первый год. Просолилась гимнастерка, Подтвердилась поговорка: К ушка — ветер да жара, Тридцать градусов с утра. Закати на взгорье пушку — И навек запомнишь Кушку, Радиаторы кипят, Не учись у них, солдат. А учись у лейтенанта Кликнуть песню, если надо, Доказать, что жить легко И шагать недалеко. Может, только ночью душной Он поделится с подушкой Острым приступом тоски, Сном, где вновь одни пески. Но солдат шагает в ногу, Привыкает понемногу. Офицеры, где наш дом? Там, где служим и живем. Эта глиняная крепость Свой имеет гордый эпос: Остросаблин-генерал Белым города не сдал. Здесь горячими ночами Бились наши с басмачами. Неприступен южный пост Под косым наклоном звезд. А на станционной ветке Как встречают поезд редкий! С королями поезда Так встречают не всегда. Там я с командиром взвода, Что прошел огонь и воду, Вел о Клаузевице спор И о Каннах разговор. Отвечал он слишком кратко, На часы смотрел украдкой: Ровно в девять счастье ждет Возле западных ворот. Все рассказывать неловко — Критик буркнет: «Лакировка!» «Правда жизни» здесь нужна, «Поединок» Куприна. Нет, не будет «Поединка»! Ты на Кушку погляди-ка Взглядом строевых солдат — И яснее станет взгляд. Вот и все стихотворенье С этой присказкою древней: «Дальше Кушки не пошлют, Меньше взвода не дадут». 1958

ВЕЧЕР В СЕВАСТОПОЛЕ

Все спуски, лестницы, откосы Сбегают к бухте, а по ним Бегут влюбленные матросы Один вприпрыжку за другим. В кульках, как дети, держат сласти, А то курчавый виноград, На корабли свои и в части К двенадцати часам спешат. А где подруги? Вот они, Уходят по домам одни. Гася поспешно папиросы, Бегут влюбленные матросы, Бегут не так, как здесь бежали В атаку прадед и отец. ...Как мирно склянки отзвучали,— Знать, увольнению конец... Веселый бег. Веселый топот, Ботинок маленький прибой! Геройский город Севастополь, Я виноват перед тобой: Ни в обороне, ни при штурме Я не был и пришел теперь, Как на кружок литературный, Где есть бои, но нет потерь. И по скрижалям белых лестниц С судьбою наперегонки Бегу, жалея, что ровесниц Не провожают моряки. Пусть самым большим в жизни горем Для воинов и их подруг Такое будет! Тишь над морем. Лишь каблуков матросских стук. 1959

МИНДАЛЬ НА МАЛАХОВОМ КУРГАНЕ

Бетон, размолотый Огнем и холодом. Траву и ту скосило ураганом... Один миндаль, осколками исколотый, Остался над Малаховым курганом. Один-единственный Стоял и выстоял, Хоть раны и сочились и болели. Он в годы мирные оделся листьями И оказался посреди аллеи. Цветеньем радуя, За юность ратуя, Как памятник победе и природе, Он встал за персональною оградою, Мешая экскурсантам на проходе. А рядом — новые Ростки кленовые, Посадки президентов и премьеров. Для сада мира стал первоосновою Миндаль, служивший мужества примером. Когда бы т о поля, Березку во поле Или дубы за подвиг награждали, Миндаль я наградил бы в Севастополе; Да, он достоин боевой медали! 1959

ЛЮДМИЛЕ СЕДНЕВОЙ

Я ничего не знаю о своем отце. Товарищи писатели, расскажите о нем.

Людмила Седпева, колхозница (Из письма)

Я знал, я знаю Вашего отца, Могу и должен Вам о нем поведать. Не в силах я забыть его лица: Его черты — в чертах самой Победы. Услышав первый грозовой раскат, Он из села Нероновские Вески В Калязинский ушел военкомат, Не дожидаясь фронтовой повестки. Мы отступали. Лил кромешный дождь. В грязи, в крови мы долго отступали. «Я так и не успел увидеть дочь,— Сказал он мне однажды на привале.— Вчера был бой, и завтра снова в бой, Я должен заслонить ее собой». Он ранен был — не помню, сколько раз,— До срока убегал из лазарета И снова шел, подбадривая нас, Сквозь злой озноб промозглого рассвета. Он был на Волге, дрался на Донце, Стрелковых рот охрипший запевала. О Вашем замечательном отце Советское Информбюро писало, Как Ваш отец непрошеных гостей На запад гнал, отбросил за границу. А дальше не было о нем вестей — На то война. Ведь все могло случиться. Но к нам сквозь фронт, сквозь орудийный залп Еще в ту пору вести доносились, Что средь героев итальянских Альп Есть партизан по имени Василий. Домой он не вернулся... То есть как? Ужель погиб в последней перепалке? Нет! С девочкой спасенной на руках Он встал теперь в Берлине, в Трептов-парке. И в Вене он стоит, солдат простой, На пьедестале, в каске золотой. Еще хочу Вас попросить в конце, Хотя пронзает сердце боль сквозная,— Людмила, на вопросы об отце Не отвечайте никогда: не знаю. 1960

ВЗЛЕТ В ВЕКА

Это все началось не сегодня, а раньше — В низком рубленом доме, в калужской глуши. Небосвод был таинственен, грозен, заманчив, Звездный путь приоткрылся для русской души. Начался этот подвиг от залпа «Авроры», От огней в Ильичевых лукавых глазах. Нашим стартом к неведомым звездным просторам Были звезды на шапках и на картузах. Мы прошли по дорогам суровым и лютым, Не ища и не ведая легких побед, Сорок пятого года стихийным салютом Открывалась для мира эпоха ракет. Древний край небоскребов в трясучке военной, Пропустив свое время, не понял свой век. От соломенных крыш до вершины вселенной Самым первым советский взошел человек. О герое, прошедшем сквозь звездные бури, Лишь немногое миру известно пока, Что он летчик, майор, что зовут его Юрий И что утром апрельским взлетел он в века. Вот уж пишутся песни о нем и поэмы, Но дороже всего ощущенье одно — Будто с ним к апогею приблизились все мы, То, что видел он, всем нам увидеть дано. Он открыл человечеству трассу к планетам. Знал — вернется, но был ко всему он готов, И вернулся на милую землю Советов В день последних снежинок и первых цветов. 1961

ОБРЕЗ

Весь день в музее областном Спят экспонаты пыльным сном. Грохочет кованый засов, И крылья детских голосов Трепещут в куполах веков И монастырских потолков. Но спят раскопок образцы, Шеломов ржавые зубцы, Святого безразличный лик, Соха, и мамонтовый клык, И утварь северных князей. ...Обычный областной музей, Где, не успев осмотр начать, Начнет экскурсия скучать. Вдруг ток волненья пробежит, И гости смолкнут: здесь лежит Не просто память о былом — Обрез кулацкий под стеклом. Я долго перед ним стою. Он в юность целился мою. И это был тридцатый год, Так объяснил экскурсовод. Не буду говорить тебе Речей о классовой борьбе. Ты просто знай, что было так, Что метил и в тебя кулак, И этот старенький металл Не сразу экспонатом стал. 1961