Трагедия закона
Шрифт:
— Конечно, есть ночные сторожа, — продолжал констебль, — но их никогда не было достаточно, а теперь и вовсе добрая половина их призвана на ту или иную службу, связанную с военным положением. Двери заперты на замки, но любой из них ничего не стоит отпереть с помощью шпильки для волос.
— Однако человеку со стороны весьма трудно ориентироваться в таком доме, да еще в темноте, — заметил Дерек. — Если, конечно, он заранее не знал план строения. Помню, как в день приезда я сам заблудился по дороге отсюда в свою спальню. Не кажется ли вам, что это указывает на кого-то изнутри?
— Это было бы весьма разумно предположить, но на самом деле это не так, — сказал констебль еще более раздосадованно, чем прежде. — За шесть пенсов вы можете в любом книжном магазине приобрести местный путеводитель, в котором найдете подробнейший план дома, где обозначены все основные помещения, включая, разумеется, и резиденцию судьи. Потому что это здание — исторический памятник. Я считаю, что подобающее место историческим памятникам — в музеях, они не должны служить резиденциями судей и охраняться полицией, если позволите заметить, милорд.
— К тому же, — вкрадчиво вставил инспектор, — должен обратить ваше внимание на то, что вламываться в здание вообще не было никакой необходимости. Единственное, что требовалось сделать, это прийти сюда днем под любым предлогом и спрятаться где-нибудь до ночи. Это же проще выеденного яйца.
Дерека осенило:
— Дверь на балкон для публики зала заседаний суда выходит прямо в нужный коридор.
— Совершенно верно. Это очень подходящее место. Благодарю за подсказку, сэр.
— Что ж, — отметил судья, — это свидетельствует о крайне неудовлетворительном состоянии здешних дел. Не уверен, что моим долгом не является сделать официальный доклад по этому поводу. Однако в свете того, что вы мне рассказали, мистер Главный констебль, должен признать, что моя критика в адрес полиции, коей вы руководите, была несколько… гм… слишком суровой. Тем не менее…
— Тем не менее, — сказал Главный констебль, который выглядел теперь немного бодрее, чем на протяжении всей предыдущей беседы, — тем не менее мы, разумеется, сделаем все от нас зависящее, чтобы привлечь этого человека к судебной ответственности. Если он местный, это будет нетрудно. Еще сегодня до полудня все местные жители, в «послужных списках» которых значатся покушения на насильственные преступления, будут доставлены в полицию, и мы не отпустим ни одного из них, пока они не представят полный, минута за минутой, отчет о том, что делали прошлой ночью. Я уже поговорил с Главным констеблем графства, и они со своей стороны делают то же самое на подведомственной им территории. Но если он приезжий, другое дело. Тем не менее мы все равно сделаем все возможное. Хотите ли вы, чтобы в известность был поставлен Скотленд-Ярд, милорд?
Судья, поколебавшись, кивнул и сказал:
— Да. Думаю, это необходимо.
Главный констебль встал и готов уже был распрощаться, когда его подчиненный прошептал ему на ухо что-то такое, что заставило его задержаться.
— Существует еще одна вероятность, милорд, — сказал он, — которую вы, возможно, сочтете слишком натянутой, но я обязан принять во внимание и ее. Не допускаете ли вы, что это нападение могло быть совершено кем-то изнутри, кем-то из домашних, а вовсе не чужаком?
Ошарашенный таким предположением, судья после короткого замешательства расхохотался:
— Кроме нас самих в этом помещении вчера спали всего четыре человека, один из которых — женщина. Думаю, я могу с уверенностью заявить: то, что я знаю об этих людях, дает мне право отвергнуть подобное предположение.
— Благодарю вас, милорд. Такого ответа я и ожидал, но был обязан спросить.
Тем же утром вся компания отбыла в Лондон. Хильда искусно скрыла свой все разраставшийся синяк с помощью щегольской вуали, ниспадавшей со шляпки на нужную половину лица. Впрочем, реакция ротозеев на уимблингэмском вокзале мало ее заботила, поскольку внушительные полицейские силы очистили едва ли не полплатформы и охраняли это место, пока судья со свитой благополучно не погрузились в свои вагоны. Очевидно, Главный констебль не желал новых осложнений. Глядя в окно, Дерек заметил, как тот облегченно вздохнул, когда поезд наконец тронулся.
— Закройте окно, маршал, — попросил Барбер. Толкая оконный поручень вверх, Дерек ощутил острую боль в боку и понял, что это дает о себе знать ночное столкновение с Бимишем. Как же больно тот лягнул его! В домашних тапочках так не саданешь. Дерек потрогал бок и поморщился. Неужели это были домашние тапочки? А что, если нет? Он попытался вспомнить, в чем был Бимиш, и представил себе фигуру в длинном просторном пальто, которое скрывало все, а на ноги Дерек тогда не взглянул — не до того было… Фантастическое предположение, спровоцированное последними словами констебля, бродило у него в голове и никак не хотело уходить.
— Мистер Маршалл, у вас очень растерянный вид, — мягко заметила Хильда. — Угоститесь конфеткой. Это карамельки судьи, они совершенно безвредны, я сама их покупала.
Глава 10
ЧАЙ И ТЕОРИЯ
— Не выпьете ли со мной завтра чаю? — неожиданно спросила Дерека Хильда перед самым их отъездом на вокзал.
Дерек почувствовал, что это не просто приглашение. Приказ? Не совсем. Тогда просьба? Скорее всего нечто среднее. Так или иначе, сам не зная почему, он согласился — просто почувствовал, что у него нет выбора, хотя это было последним, чего бы он хотел. Он собирался тем же вечером отправиться домой, к матери в Гемпшир, и был отнюдь не в восторге от перспективы разбивать свои короткие каникулы. Но когда предложение делает женщина ранга леди Барбер, к тому же твердо глядя в глаза молодому человеку — пусть даже при этом она в данный момент имеет возможность смотреть на него лишь одним глазом, — нужно быть очень решительным юношей, чтобы отказаться.
Как оказалось на следующий день, Дерек был только рад воспользоваться предлогом вернуться в Лондон. Проведя некоторое время вдали от дома, он немного подзабыл сводящее с ума чувство собственной бесполезности, которое угнетало его с тех самых пор, как военный врач категорически объявил ему, что он совершенно непригоден для военной службы. Когда Дерек снова очутился дома, это чувство вновь властно овладело им. Никого из друзей в деревне не было, все они где-то выполняли ту или иную работу, связанную с войной. Мать целыми днями пропадала в штабе службы противовоздушного оповещения, терпеливо ожидая у телефона сообщений о налетах вражеской авиации. Сообщения никогда не поступали, но времени на сына у нее не было. Более того, свободные комнаты их небольшого дома занимали теперь две эвакуированные из Лондона матери с малолетними детьми; даже при величайшем желании со своей стороны Дерек не мог бы заставить себя с ними общаться, не говоря уж о Том, чтобы подружиться. Он привык к весьма сибаритскому образу жизни единственного сына вдовой матери и перемену домашнего уклада воспринимал болезненно.
Весь вечер Дерек провел, сочиняя очередное письмо некоему лицу, которое, как он надеялся, могло найти для него работу в рядах временной государственной службы добровольцев, и заполняя очередную анкету, предоставляемую бездушным учреждением, именуемым Центром занятости Министерства труда. На следующий день он отправился в Лондон гораздо более ранним, чем требовалось, поездом.
Хильда назначила встречу в своем клубе. Входя туда, Дерек ожидал увидеть кое-какую компанию, но застал хозяйку в одиночестве, в небольшой отдельной комнате, которую она, похоже, резервировала здесь для своих частных нужд, — во всяком случае, за все время, что они там провели, туда заглянули и тут же со смущенными извинениями на цыпочках вышли только две другие дамы — члены клуба. Хильда приветствовала его в своей обычной дружелюбной манере и позвонила в звонок, чтобы принесли чай. Пока его сервировали, она оживленно болтала о чем-то забавном, но постороннем. Дерек начал подозревать, что такая приватность встречи объясняется лишь временным уродством хозяйки, на которое та несколько раз игриво намекнула. Но как только официантка, подав чай, ушла, поведение Хильды резко изменилось, она стала серьезна, почти мрачна.