Трагедия закона
Шрифт:
— Главный констебль будет здесь с минуты на минуту, — сообщил судья. — Он только что прислал записку с вопросом, в состоянии ли ты сделать заявление. Я ответил ему…
— Я вполне готова сделать любое заявление кому угодно, лишь бы убраться из Уимблингэма сегодня же утром и больше никогда его не видеть, — твердо сказала Хильда.
— Но расскажи мне, что же на самом деле произошло?
— Дорогой Уильям, произошло именно то, о чем я тебя предупреждала. Кто-то собирался напасть на тебя прошлой ночью, а я оказалась у него на пути, вот и все. Пожалуйста, никаких подробностей! Если мне придется рассказывать все полицейскому, то я не желаю повторять это дважды. И без того все слишком неприятно.
— Напасть на меня?
— Разумеется. Ты ведь не думаешь, что кто-то стал бы прилагать столько усилий, чтобы проникнуть в дом исключительно ради удовольствия поставить мне синяк под глазом? Можно мне посмотреть «Таймс», если ты уже прочел ее?
Барбер послушно протянул ей газету.
— Когда я думаю о том, сколько суеты поднимает обычная женщина из-за любого ничтожного происшествия и с какой радостью она хватается за возможность раз двадцать пересказать свою историю, я… я поистине восхищаюсь тобой, Хильда.
Листая «Таймс», Хильда подняла голову и посмотрела на него с улыбкой, которую, если бы не нынешний изъян ее внешности, можно было бы назвать очаровательной.
— Так и должно быть, — лукаво бросила она.
В десять часов появился Главный констебль города, дружелюбный, но чрезвычайно озабоченный человек. С ним прибыли инспектор-детектив и врач. Последний как профессионал был шокирован тем, что его пациентка встала с постели, но, осмотрев ее, лишь выразил восхищение ее крепким организмом. Он выписал рецепт, из которого Хильда легкомысленно сделала патрон для сигареты, как только доктор ушел, оставив ее в распоряжении полицейских.
Заявление леди Барбер было весьма кратким — только по существу дела.
— Я проснулась среди ночи, — сказала она. — Нет, бесполезно спрашивать меня, который был час. Я не смотрела на часы, к тому же они у меня в любом случае совершенно ненадежны. Мне показалось, что кто-то идет по коридору, поэтому я бросилась в комнату мужа — проверить. Было очень темно, так что двигалась я на ощупь. Подойдя к его двери, я с кем-то столкнулась и спросила: «Кто вы?» — или что-то в этом роде. Следующее, что я помню, это луч фонаря, направленный мне прямо в лицо, Мужчина, не знаю, кем он был, схватил меня за горло — вот здесь, — она оттянула шарф и показала синяки, — а потом я почувствовала страшный удар в глаз. Думаю, он ударил меня фонарем, потому что все вдруг погрузилось в темноту. После этого он отпустил меня, я упала и, кажется, закричала. Вот и все, что я помню.
Наступила пауза, потом инспектор мягко спросил:
— Леди Барбер, а почему вы пошли в комнату мужа?
— Потому что заподозрила, что в коридоре кто-то есть, и подумала, что этот человек может совершить покушение на жизнь моего мужа. И оказалась права, — победоносно добавила она.
— Значит, у вас были основания опасаться за безопасность его светлости?
— Разумеется. Иначе я не приехала бы в Уимблингэм, в это гнусное место.
Главный констебль отвернулся при оскорбительном выпаде в адрес его города, которым он, как ни странно, гордился.
— Нам бы очень помогло, если бы вы высказали свои соображения, — попросил он.
Хильда кивнула на судью.
— Расскажи ты, — сказала она.
Немного сбивчиво Барбер поведал об анонимных письмах, полученных им в Маркхэмптоне, и происшествии с отравленными конфетами.
— Должен признать, — добавил он, — что тогда я не принял всего этого всерьез. Похоже, я был не прав.
Главный констебль с глубокомысленным видом молчал. Не без смущения ведущую роль взял на себя инспектор.
— Какое-то странное дело, — сказал он. — Такое впечатление, что все эти события никак между собой не связаны. То есть человек, приславший письма с угрозой, мог в качестве следующего шага прислать отравленные конфеты — хотя, признаться честно, яд был выбран как-то несуразно. Или преступник мог совершить физическое покушение. Но то и другое вместе — маловероятно. Я имею в виду, сэр, — он обратился к своему начальнику, — что обычно не бывает, чтобы один и тот же человек совершал два разных типа преступлений, правда ведь? Как правило, преступники придерживаются своей привычной колеи.
— Это верно, — подтвердил Главный констебль. — Конечно, у нас нет подтверждений тому, что проникший сюда человек имел намерение совершить акт насилия. Он мог быть просто вором. Милорд, в вашей комнате есть какие-нибудь особо ценные вещи?
Судья покачал головой.
— Нет, — ответил он. — И честно признаться, что здесь было нужно этому человеку, меня в настоящий момент не очень интересует. Что бы я хотел знать, так это как могло случиться, что ему удалось проникнуть в резиденцию и покинуть ее, оставшись незамеченным. Положение дел никак нельзя считать нормальным, если в резиденцию ассизного судьи его величества может совершенно безнаказанно пробраться мародер, который, судя по всему, безо всякого уважения относится к городской полиции.
Выражение лица Главного констебля было выражением лица человека, давно ожидавшего удара, избежать которого он не имел никакой возможности. Вся официальность слетела с него, лицо стало по-человечески жалким.
— Могу лишь сказать, милорд: если бы меня хоть кто-нибудь предупредил, что следует принять особые меру предосторожности — например, намекнул бы на то, о чем вы мне только что рассказали, — я бы поставил у дверей комнаты вашей светлости констебля, который дежурил бы там всю ночь. А без этого… Честно признаюсь, я никак не могу обеспечить безопасность этого помещения — никак! Сколько, раз я говорил об этом с секретарем муниципального совета, но ничего так и не было сделано. Это безнадежно!
Расчувствовавшись, он пустился в пространные объяснения особенностей и недостатков здания, в котором они находились. В нем двадцать разных входов и выходов. Кроме того, два асимметричных крыла выходят в узкие переулки — оттуда проще всего проникнуть в дом через окна цокольного этажа: в условиях затемнения улицы не освещены, и полицейский патруль лишь по чистой случайности может застигнуть нарушителя на месте. А уж если тот проник внутрь, ничто не может помешать ему бродить по дому как ему заблагорассудится.