Трещина в могильной плите
Шрифт:
Еще Колик носил очки. При мне на его корявом носу сменилось около пятнадцати пар этих самых очков, причем вовсе не из-за изменения зрения у Колика. Он имел обыкновение плохо обращаться с вещами, и всегда был ужасно неаккуратен, неряшлив и растерян. Сколько раз он падал в грязную лужу, рвал брюки или снова каким-то образом отделял дужку от очков… Уму непостижимо, как ему удавалось вечно попадать в какие-то передряги. Однажды я порезал Колику руку ножом. Ну это так, просто.
Колик вечно что-то жевал и неизменно таскал с собой в рюкзаке большую заначку еды, якобы, на всякий случай. В той же сумке лежали книги. Колик читал одну в день, проглатывая книжные страницы. Благодаря мне Колик познакомился с большей частью того, что советует всем вокруг. Мы с Коликом менялись прочитанными книгами очень часто, например, дочитав «Голод», я выгодно обменял ее на «Шпиль». Мы и прочей интеллектуальной ерундой страдали в те года.
Все наши развлечения Колик с удовольствием совмещал с едой. Это негативно сказывалось на размере его талии, но Колика это ничуть не пугало; он ел столько, сколько хотел и когда хотел, и никто не мог этому препятствовать. Колик не был толстый – он просто был смешной и неповоротливый, так сколько бы он не весил, все равно оставался бы… Ну, собой.
Мне приходилось часто общаться с людьми, и я много раз замечал, как они похожи. Особенно это заметно по старикам. Они, словно дух ушедшего поколения, твердят одно и то же. Выходят из дома, ворча, направляясь по только себе известным делам, медленно шагают со сгорбленной спиной, переставляя ноги, как сломанные заводные игрушки. Как же странно было осознавать, что все они – почти точные копии друг друга. Хотя, о чем я… Ведь я и сам старик – бесполезный, хилый и ненужный, почти мертвый, но все еще пытающийся говорить что-то разумное и сохранять рассудок.
Конечно, мы все трое были другими. Мы не находили себе места ни в одной компании, считая общество людей унизительным. Мы были дураки и мажоры, но, ей-богу, это не было лишено своего детского шарма. Четырнадцать лет – это возраст, когда дети впервые читают «1984», отвергают религию и становятся нигилистами по Ницше. Это все, конечно, смешно до коликов, но если не пройти этот период в свое время, то можно впасть в него позже. Так или иначе, наше напускное фрик-шоу имело свой смысл.
Примерно так мы и жили первые девять лет учебы – до встречи с Кристиной. В день ее появления Колик дочитал книгу с этим женским именем в качестве названия и находился под глубоким впечатлением, объясняя сюжет как «Крутая красная тачка давит людей».
Мы как раз сидели в наушниках на неудобных деревянных школьных стульях, покрашенных в унылый серый цвет, и смотрели довольно неплохой фильм, снятый по книге, когда Кристина зашла в класс впервые. Поначалу никто не обратил на нее внимания. Только когда классный руководитель по старинке предложил классу поприветствовать новую ученицу, мы взглянули на нее впервые. Она, конечно, выглядела довольно необычно, чем и привлекла внимание Колика. Ее красота была другой, не такой, какую принято показывать в журналах, скажем, моды. Колик это прокомментировал по своему:
– Лохушку какую-то притащили, вообще. Ну, ты только посмотри, – сокрушался он, – кто так сидит, в конце концов! Сразу понятно, что недалекая. Наверняка китайские мультики всякие смотрит.
У нее были огромные выразительные зеленые глаза (про такие обычно говорят «пронизывающие насквозь», но тут был несколько другой случай) и черные, как деготь, волосы, причудливо уложенные на ее голове. Может быть поэтому Колик и сообщил о китайских мультиках. Опять я не о том; короче, все это сочеталось с совсем маленьким носом и тонкой полоской губ, из-за чего лицо выглядело несоразмерным. Иногда бывает, что вглядываешься в чье-то лицо, и не можешь его понять, прочитать – так было и с Кристиной. Пучеглазая, короче.
Мы познакомились в тот же самый день, сидя в актовом зале школы. Так уж получилось, что в результате разделения класса на касты Кристине повезло оказаться в стане неудачников. В него входили я, Колик и парочка совсем отбитых придурков, с которыми даже мы не общались. Конечно, мы обрадовались ее появлению. Разговорившись, поняли, что наконец-то нашли нашего единомышленника. Правда, она наотрез отказалась в тот день идти с нами курить за школу. Мы сидели и рисовали ее в тетради неумелой, а оттого еще более забавной карикатурой.
Кристина любила курить с видом исключительно мудрым. Она курила у школы постоянно, а нам приходилось отговаривать ее от этой ужасной привычки. «Целовать курящую женщину – все равно, что облизывать пепельницу» – изрекал Колик. Свести на нет привычку не удавалось, но выкурить лишнюю сигарету мы Кристине никогда не позволяли, считая это своим дружеским долгом. Мы жертвовали собой. Много раз мы слышали от нее угрозы, дескать она перестанет с нами общаться, но только на этом все и заканчивалось. Глупо, конечно. Сидели и целых три минуты дымили с таким видом, словно лучше нас уже никогда никого не будет. Колик изображал из себя Черчилля.
А еще у Кристины был замечательно хриплый голос. Иногда она подпевала нашим любимым блюзменам. Это было здорово; мы шутливо прочили ей карьеру великой певицы или актрисы в Чикаго. Однажды Кристина начала убиваться по Лидии Ланч, и с тех пор мы просили ее петь не так часто. Заткнуться, то есть.
Она была прямолинейной. Если общество каких-то людей было ей неприятно, то она заявляла это открыто им прямо в лицо. Бывало, она помогала нам избавиться от лишних индивидуумов в компании, действенно, но весьма незаурядно, вытаскивая наружу все их грехи и неудачи. Она вела себя агрессивно, а ругалась так, будто в нее вселился какой-то дед из Рязани.
Впрочем, вся эта информация была бы абсолютно бесполезна, если бы Кристина не играла никакой роли в этой истории. Я пока не могу вспомнить, кем она являлась и зачем, почему всплыла в моей памяти сейчас, но, когда я вспомню – картина немного прояснится. Сейчас она мне, можно сказать, неясна.
Я даже рад, что ее образ не набрал большой силы сейчас, ведь это позволит мне вспомнить остальных людей, фигурирующих в моей истории. С другой стороны, она может быть связующим звеном между событиями, и как все повернется, если я забуду ее снова, но на этот раз навсегда?
Был кто-то еще. Свои предположения я оставлю при себе. Постараюсь забыть о нем, по крайней мере, на сегодня.
Чувствую желание куда-то пойти, или поехать, будто бы я совсем молод. Думаю о посольстве, и пока не понимаю – Какой был в этом смысл? Меня пугает то, что ответ на этот вопрос я могу найти слишком поздно. Или, еще чего – умереть, не досмотрев замечательный фильм, в котором я снимался, можно сказать, в главной роли. Забавное сравнение, но очень точное. Фильм, вот что это.
Пора переставать думать обо всем этом. Лучше всего найти где-нибудь диктофон и записывать туда свои мысли, а потом как-нибудь записывать все сказанное на бумагу.