Трещина в могильной плите
Шрифт:
–Интервью, дорогая Аида? Я, кажется, стал известен среди молодежи? Ну надо же, а я и не сомневался, что скоро стану знаменитым. Я хочу знать, сколько времени займет все это. – показывая себя последним снобом, заявляю я. Аида, почему-то, краснеет.
– Если вы будете заняты, то я, конечно…
– Да, я буду чертовски занят, потому что популярность – тяжелая ноша. Знаете, сменить портки – далеко не легкое дело! Я могу выделить не более двух с половиной часов своего времени.
– Это будет вполне достаточно. Спасибо что ответили и спокойной ночи.
– До свидания.
Она выходит, аккуратно затворив за собой дверь. Ее шаги гулко раздаются в коридоре, затем на лестнице, постепенно затухая. Остаюсь в одиночестве, которому я даже немного рад. Почитав на ночь книгу, я засыпаю сразу, как только касаюсь головой подушки.
***
Клонит в сон. Пересчитываю деньги, которые должен отдать таксисту. Накидываю ему немного мелочи. У меня есть карточка с несколькими тысячами долларов и небольшая сумма наличными на расходы по пути. Все билеты давно куплены, и вот-вот я сяду на поезд.
Полтора дня пути до столицы. Впереди день и ночь в ужасном, дешевом купе. Слава Богу, что я не взял себе билет в плацкартный вагон. Нет ничего хуже, чем эти общие койки, насквозь провонявшие потом и грязными носками. Я ездил так десятки раз, экономя деньги, и каждый раз проклинал себя за это, обещая больше никогда в жизни так не делать.
Водила радостно мне улыбается. Несмотря на раннее утро, этот человек бодр и выглядит очень даже свежо, в то время как мы клюем носом.
– Приехали!
Таксист, в клетчатой рубашке и солнцезащитных очках, выбегает помочь нам с багажом. Этот пронырливый хмырь так и липнет к Кристине. Потом хлопает дверьми и уносится обратно, улыбаясь. Кристина поутру ругается так, что мне становится нехорошо.
На пешеходном переходе стоят четыре светофора. Из них слышен какой-то странный треск, пока мы, задевая друг друга сумками, переходим дорогу, ведущую к вокзалу. На редкость медленно соображаю, и только через пару минут доходит, что светофоры скрипят для слепых. Это же просто очевидно. Иначе, как эти ребята поймут, что уже можно переходить дорогу?
Мы проходим дорогу под эту душераздирающую музыку, от которой у меня против воли сводит челюсть, и начинаем двигаться с каждым разом все быстрее, подгоняемые Коликом. До нашего отбытия осталось меньше двадцати минут. Электронные билеты, распечатанные мной часом ранее, паспорта – все лежит в моей сумке, той самой, которую покупал для визита в посольство. Быстро проходим сканеры, объясняя свою спешку опозданием на поезд. Нас всего трое, но вещей очень много. Только я тащу в каждой руке по объемному чемодану. Колик нагружен чуть меньше – длинный зеленый рюкзак торчит у него за плечами, как пиявка. Кристина идет налегке со своей сумкой, но она уже запыхалась и выражает свое недовольство нашим опозданием при помощи средств выразительности.
В поезде оказалось довольно гадко, на койках спали обезьяны, а постельное белье эксплуатировали для перевозки буйных обитателей психушки. Большое окно не открывалось вовсе, и внутри пахло, как в зоопарке. Нашим соседом оказался молчаливый, странный старик, ехавший в столицу с одним лишь рюкзаком. В руках он теребил газету, и читал древнюю газету с названием «Смех». Здороваться с нами он категорически не захотел и почти все время лежал на своей нижней полке, глупо похрюкивая с тупых и несмешных газетных анекдотов. На звонке у него стоял шансон про какую-то проститутку. Телефон звонил раз семь.
Мы с Кристиной разместились на верхних полках, а нижнюю занял Колик. Нам всем очень не повезло, потому что ночью наш недалекий сосед храпел ужасно громко. Под утро Колик тайно сказал нам все, что думает об этом «старом недоразумении», что нас сильно позабавило. Кристина шутливо посоветовала Колику в следующий раз громко похлопать в ладоши, чтобы навести тишину.
Я почти всю ночь плохо спал. Кристина сказала, что во сне я разговаривал с каким-то дядькой. При этом она сильно краснела, и я не стал расспрашивать ее о подробностях, пусть и очень хотелось. Это вообще очень смешно звучало.
Наш поезд прибывал в Москву в семь утра. Один знакомый ждал нас с шести тридцати, и когда наконец-то наш поезд остановился, я увидел его улыбчивое лицо в большом, грязном окне. Он помог нам вытащить чемоданы, и я начал спешно знакомить его с моими друзьями. Когда он шутливо пожимал Кристине руку, в его глазах вспыхнула искорка, и он спешно отвел взгляд, повернув лицо навстречу ветру, чтобы никто не видел, как сильно он смутился. Он всегда испытывал испуг при общении с противоположным полом. Я хотел верить, что после череды ругательств от дамы он поймет, что не все так радужно.
Наш самолет отправлялся через шесть часов. До него мы могли добраться на аэроэкспрессе всего за сорок пять минут, но такой вариант нас не устраивал: чем можно заниматься несколько часов в аэропорту?
Поэтому мы решили немного поесть. Наш друг знал какой-то ресторан неподалеку. Мы сидели там примерно полтора часа, негромко переговариваясь. Кристину он слушал с восхищением, даже когда она рассказывала о проблемах с санузлом в квартире у своего отца.
После этого мы задумали немного прогуляться, и свернули в какой-то переулок, ведущий, по словам товарища, в сквер. У входа в сквер, возле массивных черных ворот, мы застали лежащего на каменной плите (ошметками, то тут, то там оставалась свежая грязь), не подающего признаков жизни, человека. Он лежал в грязной куртке и рабочих штанах, а ноги были обуты в старые кроссовки. В одной руке у него была пустая, смятая бутылка, еще одна валялась чуть поодаль, а в другой – шикарная трость, которая моментально бросалась в глаза. На, вполне возможно, мертвого человека никто не обращал внимания, кроме Кристины. Она подозвала нас, и, указывая на старика кивком головы, спросила, что с этим человеком.
Я предложил вызывать скорую помощь, и тут же осекся, могло быть уже поздно звать кого-то на помощь. Товарищ ответил отрицательно, помотав демонстративно головой, заявив, что мужчина просто слишком пьян, чтобы как-то реагировать на окружающий мир. Я подошел к алкоголику вплотную и тихонько потряс.
Человек открыл бесцветные глаза и кривовато посмотрел на нас. Немного поморгав, заплетающимся языком спросил: «чево вы ко мнье прстали».
– У тебя же трость так украдут, не понимаешь? – спросил мой друг, крепко зажимая трость в обеих руках пьяницы. Его вид напомнил мне мертвого средневекового рыцаря с мечом, – держи ее покрепче. Что с тобой такое? Есть кто-нибудь, кому мы можем позвонить, чтобы тебе помогли? – пьяница сощурился, подозрительно оглядев нас.