Трое за границей
Шрифт:
В этом очарование немецкого законодательства: мисдиминор в Германии имеет свою твердую цену. Вас не станут, как в Англии, держать ночь напролет, соображая: отпустить ли вас с поручительством, оштрафовать ли вас на сорок шиллингов или (если судья окажется не в духе) дать семь суток. Вы точно знаете, во сколько вам обойдется ваше веселье. Вы можете высыпать деньги на стол, открыть полицейский справочник и распланировать отпуск с точностью до пятидесяти пфеннигов. Чтобы провести вечер совсем недорого, я бы рекомендовал хождение по неуказанной стороне тротуара после устного предупреждения. По моим подсчетам, если выбрать район с умом и держаться неоживленных улочек, вы можете весь вечер проходить по неуказанной стороне тротуара всего лишь за три марки с мелочью.
В Германии с наступлением темноты запрещено ходить по городу «группами». Я не совсем понимаю, сколько человек уже составляют «группу», и ни одно официальное лицо, к которым я обращался по этому вопросу, уполномоченным определять конкретное число таковых себя не признало. Как-то я указал знакомому немцу, который собирался в театр с женой, тещей, пятью детьми, сестрой, ее мужем и двумя племянницами, — не рискует ли он нарушить этот муниципальный закон. Мой вопрос он воспринял без шуток. Он оглядел всю компанию.
— Да нет, — сказал он. — Понимаешь, мы ведь одна семья.
— В законе не говорится, семейная это группа или нет, — сказал я. — Там просто указано — «группа». Я не имею в виду ничего такого, но, с этимологической точки зрения, лично я считаю, что ваша компания как раз и есть «группа». С какой точки зрения посмотрит на вас полиция, с такой же или с другой, — будет видно. Я просто вас предупреждаю.
Лично сам мой знакомый был склонен не принимать мои страхи всерьез, но его жена посчитала, что лучше не рисковать событием, которое полиция таким образом могла бы угробить в самом начале, и они разделились, договорившись встретиться в фойе.
Еще одна страсть, которую в Германии вы должны обуздать, — страсть швыряться вещами из окон. Кошки не оправдание. Всю мою первую неделю в Германии меня бесконечно будили кошки. Как-то ночью я сошел с ума. Я собрал небольшой арсенал — два или три куска угля, несколько недозрелых груш, пару свечных огарков, одинокое яйцо (нашлось на кухонном столе), пустую бутылку из-под содовой, еще пару чего-то такого — открыл окно и обстрелял участок, откуда доносился шум.
Не думаю, что я во что-то попал — я не знаю ни одного человека, который попал бы в кота, даже когда кот находится у него перед носом (разве случайно, если целился в кого-то другого). Я знал первоклассных снайперов, королевских призеров, мастеров подобного класса, которые стреляли по кошкам из дробовиков с расстояния пятидесяти ярдов, — и с кошки хоть волосок бы упал. (Я часто думал, что по-настоящему метким стрелком будет сумевший похвастаться, что попадает не в «яблочко» или сбивает не «бегущего оленя», а подстрелил кота.)
Но, как бы то ни было, кошки ушли (возможно, их оскорбило яйцо: мне оно с самого начала не показалось съедобным), и я вернулся в постель, полагая, что инцидент исчерпан. Десять минут спустя раздался резкий звонок. Я пытался его игнорировать, но звонили слишком настойчиво, и я, накинув халат, спустился к воротам. Там стоял полисмен. Перед ним возвышалась кучка предметов, которыми я кидал из окна, — он собрал все, кроме яйца.
— Это ваши вещи?
— Были мои. Но больше они мне не нужны. Пусть берет кто хочет. Возьмите сами, если хотите.
Он игнорировал мое предложение. Он сказал:
— Вы выбросили эти вещи из окна.
— Вы совершенно правы, — признал я, — выбросил.
— Зачем вы выбросили эти вещи из окна?
Для немецких полицейских составлен специальный опросник (полицейский никогда ни добавляет новых вопросов, ни пропускает существующих).
— Я выбросил их из окна в каких-то котов, — сказал я.
— В каких котов?
(Другого вопроса немецкий полицейский задать бы не мог.) Я ответил — со всем сарказмом, который мог сообщить своему немецкому, — что, к своему стыду, какие это были коты, я не знаю. Я объяснил, что лично с котами был незнаком, и предложил, если полиция вызовет всех районных котов, пройти в участок и провести опознание по мяуканью.
Немецкий полицейский шуток не понимает (что, возможно, в целом и слава богу, ибо, я уверен, в Германии за шутки с человеком в форме наверняка существует какой-нибудь крупный штраф — у немцев это называется «обращение к должностному лицу в оскорбительной форме»). Он просто ответил, что проводить для меня опознание кошек в обязанности полиции не входит; в обязанности полиции входит взыскать с меня штраф за выбрасывание предметов в окно.
Я спросил, что же в Германии следует делать человеку, когда кошки будят его среди ночи; он объяснил, что я могу подать жалобу на владельца таковой кошки, после чего полиция вынесет ему предупреждение и, при необходимости, даст распоряжение об устранении таковой кошки. (Кому будет выдано распоряжение об устранении таковой кошки и чем будет заниматься таковая кошка в ожидании означенного распоряжения, он не уточнил.)
Я спросил, как, по его мнению, мне следует устанавливать владельца кошки. Он на секунду задумался и затем предложил проследовать за ней до места жительства. После этого спорить с ним мне расхотелось — любыми словами я бы себя только угробил. В общем, ночная потеха обошлась мне в двенадцать марок; ни один из четырех полицейских чинов, допросивших меня по этому делу, не нашел в нем ничего смешного, ни в начале, ни в конце.
Но все человеческие проступки и безрассудства меркнут в сравнении с чудовищностью такого злодеяния, как хождение по траве. В Германии нигде, никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя ходить по траве. В Германии трава — абсолютный фетиш. Наступить на германскую траву — такое же страшное кощунство, как сплясать «хорнпайп» на мусульманском коврике для молитвы*. Даже собаки преклоняются перед германской травой. Ни одна немецкая собака даже в мечтах не смеет сунуть в нее свою лапу. Если вы видите, как через газон скачет собака, знайте наверняка, — это пес какого-то нечестивого иноземца.
В Англии, чтобы собака не совалась куда не надо, мы ставим проволочные сети высотой в шесть футов на мощных столбах и с острыми кольями наверху. В Германии на видном месте ставят табличку «Hunden verboten!» [С собаками вход воспрещен!], и собака, в жилах которой течет немецкая кровь, смотрит на эту табличку и плетется прочь.
В одном немецком парке я видел, как садовник осторожно вышел на газон в войлочных туфлях, вытащил из травы жука, аккуратно, но решительно пересадил его на гравий и долго стоял, сурово наблюдая за насекомым, чтобы оно не попыталось вернуться обратно в траву. И жук, которому было ужасно стыдно, заторопился по водосточному желобу и свернул на дорожку, где висела табличка «Ausgang» [Выход.].
В немецком парке каждому социальному классу отведена специальная дорожка, и никто, под страхом потери свободы и состояния, по чужим дорожкам ходить не имеет права. Существуют особенные дорожки «для велосипедистов» и особенные дорожки «для пешеходов», аллеи «для верховой езды», дороги «для легких экипажей», дороги «для тяжелых экипажей», тропинки «для детей» и «дам без сопровождения». Отсутствие индивидуальных маршрутов «для лысых мужчин» или «для женщин-эмансипе» всегда казалось мне недосмотром.