Туман. Авель Санчес; Тиран Бандерас; Салакаин отважный. Вечера в Буэн-Ретиро
Шрифт:
«Эта дама ошибается, — подумал я. — У меня никогда не было знакомых с деньгами».
— Не могу поверить, что вы меня не помните! — с фальшивой трогательностью, по-актерски воскликнула она.
— У всех нас с годами слабеет память, — сказал я и осведомился: — Итак, чем могу служить?
— Сейчас узнаете. У меня есть друг. Он нашего поколения, уже немолод, но человек совершенно очаровательный. Он написал роман и хотел бы опубликовать его.
— Где же этот роман?
— У меня.
— Так пришлите его мне, — с притворной готовностью предложил я. — Я его прочту и, если найду интересным, постараюсь напечатать.
— Вас он непременно заинтересует.
— Как бы то ни было, его следует прочитать.
— Не премину прислать его.
— Как зовут этого сеньора?
— Видите ли, он не хочет, чтобы его имя упоминалось в книге.
— Но чью же фамилию ставить на обложке, если роман пойдет в печать?
— Ничью.
— Нет, так нельзя. На книге всегда указывается фамилия автора, настоящая или вымышленная. Если ваш друг не хочет называть свое подлинное имя, пусть придумает себе псевдоним.
— Он сказал мне, что будет лучше, если вы сами напишете предисловие и объясните, что книга принадлежит перу неизвестного автора, которого его друзья называли Фантасио.
— Очень хорошо. Так и сделаем.
— Когда прикажете прислать оригинал?
— Когда вам угодно.
— Завтра или послезавтра к вам придет человек и принесет рукопись.
— На случай публикации следует заранее оговорить условия, поэтому я хотел бы знать, сколько хочет автор. Быть может, он рассчитывает на какую-либо невероятную сумму, подсказанную ему фантазией?
На мысль об этой оговорке меня навел псевдоним, только что сообщенный мне посетительницей.
— Что вы, что вы, об этом нет и речи! Мой друг отнюдь не помышляет разбогатеть, издавая книгу.
— Однако…
— Нет, нет, вы заблуждаетесь.
— Что ж, прекрасно. Тем не менее в денежных вопросах всегда лучше соблюдать полную ясность. Вы же знаете: счет дружбы не портит.
— На этот раз деньги ни при чем: мой друг — человек обеспеченный.
Сказав это, гостья вернулась к разговору о высшем обществе и принялась вспоминать, как маркиз, герцогиня и граф устраивали светские рауты, а Фернандито, Кончита, Лулу и Мими занимались флиртом, прохаживаясь по бульвару Ла-Кастельяна или в фойе Королевского театра.
— Вы совсем забыли старых друзей, — упрекнула она меня в заключение.
— Вероятно, вы правы, но что поделаешь? Память слабеет.
Дама с вуалью собралась уходить, встала и протянула мне руку — явно для поцелуя.
Я тотчас сообразил, что небритый мужчина в домашних туфлях, очках и берете, целующий ручку даме, пусть даже старой, — зрелище несколько комичное; поэтому я удовольствовался тем, что слегка пожал протянутую мне длань.
Спустя два дня, под вечер, я сидел у себя в кабинете и корпел над корректурой — занятие, изобретенное самим дьяволом на горе писателям и наборщикам, когда ко мне вошел человек лет пятидесяти с лишним, облаченный в траур, в развевающемся синем шарфе, бледный, с черной бородою, посеребренной сединой, и еще довольно густой шевелюрой. Видимо, это и был сам Фантасио. Чувствовалось, что в молодости он был. юношей элегантным и загадочным.
— На днях сюда заходила одна сеньора, которая говорила с вами о рукописи романа, — несколько нерешительно начал он.
— Совершенно верно.
— Так я вам принес его.
И он протянул мне синюю папку.
— Очень хорошо. Угодно получить расписку?
— В этом нет необходимости. Когда будет ответ?
— Дней через восемь — десять.
— Хорошо, я зайду через десять дней. Если не появлюсь, поступайте с рукописью, как вам заблагорассудится.
Романтический мужчина, он же загадочный юноша в прошлом, низко поклонился и вышел.
Роман я прочитал и нашел, что он не так уж плох, незнакомец же больше не появлялся. Я отложил рукопись, она затерялась на книжной полке среди разных бумаг и лишь теперь, спустя много лет, снова попалась мне на глаза.
Я долго колебался, раздумывая, публиковать роман или нет, но в конце концов решил отправить его в типографию. Естественно, мне прежде всего следует недвусмысленно засвидетельствовать, что автор этой книги не я, а тот таинственный незнакомец с густой шевелюрой и в развевающемся синем шарфе, которого друзья звали Фантасио. Кто пожелает сравнить его мысли и взгляды с моими, тот легко убедится, что между Фантасио и мною — большая разница.
II
Романтический сеньор с бородой, в прошлом загадочный юноша, предпослал своей книге посвящение. Оно гласило:
«Госпоже и подруге.
Прошлое не лучше настоящего, дорогая моя подруга, это несомненно, но оно озарено бледным сумеречным сиянием, манящим, поэтичным и столь непохожим на резкий, раздражающий свет настоящего.
Возьмите любой глагол в прошедшем времени, и фраза тотчас же приобретает несколько меланхолический оттенок. Вы не находите? «Я шел тогда… Я ехал в ту пору… Я путешествовал…» Этого вполне достаточно, чтобы действие, о котором мы вспоминаем, окружить атмосферой грусти и сожалений. Поддавшись тоске о прошлом, автор подумал о вас. В то блаженное для нас время вы порхали в садах Буэн-Ретиро, ослепляя всех ярким блеском юности. Я же в ту пору и в том же парке отнюдь не блистал, я лишь коптил небо.
Теперь мы с вами старики. Какая жалость! Я-то уж куда ни шло, но вы!.. Исчезли подмостки и актеры. Сада теперь нет, большинство наших друзей умерло. Наше время промелькнуло так же, как все времена. Нога fugas [35] . Fugit irreparabile tempus [36] . И остается только спросить словами Хорхе Манрике: {182}
Где теперь король дон Хуан? Что с инфантами Арагона ныне сталось? —35
Быстротекущий час (лат.).
36
Бежит невозвратное время (лат.).
или сказать вместе с французским поэтом: «Увы, где прошлогодний снег?»{183}
И вас и меня время, словно энтомолог насекомых, как бы пришпилило булавкой к картону. А теперь я сам попытаюсь приколоть к тому же картону и такой же булавкой наших с вами современников в качестве археологических достопримечательностей.
Еще несколько лет тому назад я не решился бы сочинить подобную книгу, а уж опубликовать ее и подавно. Сейчас меня не мучат сомнения, и я, никого не беспокоя, могу беспрепятственно писать с натуры людей, события, пейзажи, потому что эти люди, события и даже пейзажи в большинстве своем изменились почти неузнаваемо: их тоже не пощадило неумолимое время. Даже сами участники событий, читая мой рассказ, вряд ли узнают и вспомнят то, что там описано.