Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
– Нам надо поговорить. Подождите, я сейчас спущусь.
Звук шагов удалился в сторону лестницы, но, вместо того, чтобы подобно всем прочим людям, сойти по ступенькам, примерно на середине пролета незнакомец мгновенным и, похоже, давно заученным движением махнул через перила. Приземлился безупречно – звонко стукнув каблуками о гладкие плиты двора, не шелохнувшись ни назад, ни вперед. Так он и остался стоять, покачиваясь на слегка согнутых ногах, готовый в любой миг улизнуть, и опасливо косясь на компаньонов.
ИНТЕРМЕДИЯ
Где император Андроник Комнин принимает решение, а маркграф Конрад надеется на лучшее…Полосы света, косо лежавшие на плитах террасы, приобрели мягкий шафрановый оттенок, свидетельствуя, что день перевалил за середину. Гость базилевса недавно ушел. По коридорам дворца еще разносилось резкое, отрывистое лязганье его позолоченных шпор. Еще до заката он отправится домой, к побережью Святой Земли, как будто никогда не появлялся в шумном Константинополе, Втором Риме, столице могущественной Империи. Он уедет довольным, выгодно сбыв свои новости и не зря потратив время. Казна Палатия не обеднеет, щедро расплатившись с вестником. В наступающие тяжелые времена пригодятся любые союзники и любые средства.
Над террасой повисла тишина, нарушаемая лишь доносившимся с залива хлопаньем парусов и редкими поскрипываниями старой виноградной лозы, обвившей тонкие колонны. У двух закрытых дверей блестящими истуканами вытянулись стражники. Для полного сходства со статуями они, кажется, даже прекратили дышать и моргать.
Базилевс взвешивает и тщательно обдумывает каждое слово, небрежно обороненное франком. Базилевс хмурится и недовольно морщится. Слишком многое сплелось в причудливый клубок из родственных связей, вассальных присяг, невыплаченных долгов, династических притязаний и честолюбивых планов. Слишком многое брошено на весы политики, чтобы торопиться с решениями. Слишком опасные игры затеваются нынешней осенью на берегах прекрасного Средиземного моря и возле Пролива.
Придя к каким-то выводам, правитель Византии делает левой рукой небрежное движение, толкая причудливо наклоненный крохотный столик черного дерева. Столик вздрагивает, роняет в установленный рядом узкий желоб медный шарик, и тот катится, весело сверкая на солнце начищенными боками. Путь шарику преграждает серебряный диск, еле заметно покачивающийся на тонких цепях между двух мраморных столбиков. Ударившись о его край, шарик падает к собратьям, уже выполнившим свой долг. Над террасой повисает тягучий мелодичный звон. Так звенели бы солнечные лучи, обладай они способностью испускать звук.
Почти одновременно с ударом шарика о диск распахнулась дверь. Вернее, в облицованной темно-желтыми и коричневыми кусочками мозаики стене возникла темная щель, пропустила юркую человеческую фигуру, и снова неразрывно слилась с общим узором.
Нового визитера, занявшего место предыдущего, с первого взгляда можно было принять за подростка – невысокого, угловатого в движениях, странно подпрыгивающего при ходьбе, точно от избытка сил. Когда же он присел, стало очевидно, что ему никак не меньше пяти десятков лет, что он успел изрядно облысеть, и что костистое, узкое лицо обтягивает сухая, собирающаяся в складки кожа. Вошедший производил странное впечатление: прошедшие годы словно стерли с него все краски, оставив взамен лишь кремнистый холодный блеск небольших, глубоко посаженных глаз.
Эти маленькие глазки, как шептались в Палатии и за его стенами, замечали все происходящее в Империи и вокруг нее. Ибо Констант Дигенис, занимавший должность эпарха-управителя великого города, ведал не только торговыми делами, но и огромной сетью лазутчиков, доверенных людей, надзирателей, доносчиков и шпионов, рассыпанных по всем провинциям Византии, а заодно и ее ближних и дальних соседей. Кое-кто украдкой именовал Дигениса «вторым базилевсом» и утверждал, что Андроник не сделает шага, не посоветовавшись сперва с достопочтенным господином эпархом.
В какой-то степени это было правдой. Старому императору, живущему в постоянном недоверии к роду человеческому, требовался надежный собеседник. Дигенис отлично подходил на эту роль. Никто не умел лучше хранить тайны и понимать недосказанное, а также расправляться с теми, кто забывал о необходимости держать язык за зубами.
Прибывшего еще ранним утром франка с его новостями пришлось нарочно задержать в приемной зале, дабы предоставить эпарху возможность незримо присутствовать при беседе. Теперь два человека, облеченных правом вершить судьбы государств, в молчании сидели на террасе, наблюдая за привычной суетой гавани и прилегающих к ней торговых кварталов на другой стороне узкой бухты. Наконец, палец базилевса, украшенный тяжелым золотым кольцом с зеленым камнем, несколько раз стукнул по гладкой ручке кресла, разрешая собеседнику заговорить.
– У господина Коррадо на уме только одно, – слегка растягивая слова, произнес Дигенис, произнося имя ушедшего франка на греческий лад, – с кем бы сговориться, чтобы поскорее взобраться на трон Фалийстийяны. Дай ему волю, он собственными руками придушит Ги Аквитанца… Так значит, следующей весной нам следует ожидать в гости не только орду германцев, но и обвешавшийся крестами сброд со всей Европы? Нечего сказать, хороший выдастся год…
– Пусть цепляет на свою голову любую корону, лишь бы не вздумал нас надуть, – бесстрастно заметил правитель Византии. – Ты слышал, что он предложил?
– Конечно, царственный, – и без того небольшие глаза эпарха превратились в пару хитро блестящих щелочек. – Однако позволю себе сделать одну крохотную поправку. Сегодня утром мне принесли некое, весьма любопытное известие. Ни до Тира, ни до франкских городов на Побережье эта новость, видимо, еще не дошла. Она неизвестна даже королю Ричарду… который не слишком обрадуется, услышав ее. Человек, на помощь коего так рассчитывает господин Коррадо, этот самый управитель Англии Лоншан – мертв.
– Вот как? – заинтересовался базилевс. – Когда же произошло сие прискорбное событие?
– Две седмицы назад. По приказу принца Иоанна, младшего брата Ричарда, господина наместника, позволившего себе считать казну страны своей собственной казной и самочинно присвоившего права короля, вздернули. В гавани города… – Дигенис заглянул в одну из принесенных с собой бумаг и по буквам прочел непривычное ромеям название, – в гавани города Дувра, откуда он пытался бежать в Массилию, под защиту своего короля.
Андроник выразил свое отношение к делам далекого европейского острова презрительным фырканьем: