Творцы апокрифов [= Дороги старушки Европы]
Шрифт:
– Что ему сделается…
– Тот, кто заинтересован в вашем успехе, – многозначительно ответил Мак-Лауд, и Гаю захотелось крикнуть: «Замолчи! Не дразни их!». Он не понимал, о чем идет речь, догадываясь, что компаньон отвечает наобум, только благодаря удивительному стечению обстоятельств удерживаясь на тонкой грани между правдой и обманом.
– Да? – недоверчиво переспросил мессир Бертран, явно намереваясь что-то уточнить, но сын перебил его:
– Думаю, не случится большого вреда, если они взглянут, как продвигается работа. Сегодня уже не успеете – там все заперто на ночь. Приходите завтра после полудня. Старик, разумеется, поднимет крик, но вы не обращайте внимания, сошлитесь на меня, – он вдруг резко наклонился вперед, опираясь обеими руками о столешницу, мгновение пристально разглядывал опешивших компаньонов (Гаю снова привиделось гибельное, влекущее мерцание, некая скрытая, неустанно расширяющаяся червоточина) и еле слышно осведомился: – Там… там готовятся?
– Вовсю, – тоже шепотом откликнулся Дугал.
– Почему вы сразу не сказали? – требовательно повысил голос Рамон.
– Разве можно кому-то доверять в этом царстве продажных святых, где правит лживый пророк? К тому же это не наше дело, нам нужно забрать женщину и убедиться в твердости ваших намерений.
«Пропали, – тоскливо подумал Гисборн. – Что он несет? Какой лживый пророк, какие намерения?»
– Мы не повернем, – раздельно, почти по буквам, произнес де Транкавель-младший. Прежде чем гости успели опомниться, он выскочил из комнаты, даже не потрудившись закрыть дверь. Помрачневший хозяин замка смерил притихших визитеров крайне неодобрительным взором, сдержанно извинился, сославшись на врожденную неуравновешенность своего первенца, и пожелал гостям хорошо провести время вечером. Два латинских слова, походя брошенных Мак-Лаудом, изменили отношение к заезжим иноземцам: если поначалу их восприняли как досадную неприятность, от которой следует побыстрее избавиться, то теперь Гаю показалось, будто их принимают за союзников. Подозрительных и держащихся в стороне, но все же союзников. Сэр Гисборн не мог сказать, хорошо это или плохо, знал только одно – он не хотел бы считаться единомышленником семейства де Транкавель в любом, пусть самом невинном предприятии. Они вызывали в нем безотчетный страх, и он не понимал, в чем кроется причина столь внезапной боязни. Так, наверное, люди пугаются змей, даже видя, что животное не в силах причинить им вреда. Само зрелище чешуйчатого, ярко окрашенного тела, гибко скользящего между камней или травянистых стеблей, наводит на мысли о близкой опасности.
Он размышлял о змеях и владельцах Ренн-ле-Шато, спускаясь вниз по лестнице внутри донжона и одновременно пытаясь сообразить, принес ли нынешний краткий разговор что-то полезное, кроме поверхностного знакомства. На верхнем дворе их встретил наступающий вечер, оранжевый свет заходящего солнца и длинные густо-сиреневые тени, отбрасываемые зубчатыми бастионами крепости и внутренними постройками. Оглядевшись в поисках двери, ведущей в нынешнее жилище мистрисс Изабель Уэстмор, Гай разглядел ее на противоположном конце площадки, возле лестницы, ведущей на стену, и остановился, поджидая компаньона. Необходимость постоянно сохранять в памяти россыпь противоречивых мелочей, похоже, изрядно вымотала Мак-Лауда – он грузно привалился к стене, уставившись себе под ноги и не замечая ничего вокруг.
– Я ничего не испортил? – виновато спросил Гай. – Извини, что я поначалу не сумел заговорить. Этот мессир Бертран… Сказать по правде, я его испугался.
– Прощаю, – устало отозвался Дугал. – Такой тип кого угодно заставит поджать хвост. Единственная твоя ошибка – ты едва им не поверил. И я, кстати, тоже. Ладно, в следующий раз будем умнее, – он невесело засвистел и бросил: – Не бери в голову. Они, конечно, хитрюги еще те, но неужели мы их не перемудрим?
– Еще как перемудрим, – бодро согласился сэр Гисборн и нетерпеливо спросил: – Послушай, с какой стати ты вдруг решил ввернуть словечки про катящиеся камни?
– Сам не знаю, – Мак-Лауд несколько раз с силой провел по лицу ладонями. – Точно изнутри толкнуло, а когда такое происходит, нельзя колебаться. И ведь неплохо получилось!
– Неплохо, неплохо, – проворчал Гай. – Только я все равно не понял, куда мы завтра должны пойти и к какому старику обратиться, чтобы посмотреть на этот самый lapis exillis. Интересно, что он хотя бы представляет из себя?
– Вот завтра и узнаем, – беспечно отмахнулся шотландец. – Думаю, какая-то местная реликвия. Кстати, ты опять перепутал значимое с ерундой. Сам догадаешься, где дал маху, или растолковать?
Несколько мгновений сэр Гисборн добросовестно перебирал все, сказанное им и компаньоном, вертел так и эдак, вопиющих нелепостей вроде не обнаружил, в чем и признался, в очередной раз убедившись: логические построения – не его конек.
– Так вот, – голосом, полным яда, начал Дугал. – Где мы в первый раз услышали про камни с неба? В Муассаке, от бродячего певца по имени Лоррейн. Спрашивается, откуда он, человек, нигде подолгу не задерживающийся и вряд ли пользующийся доверием здешних хозяев, мог их узнать? Это раз. Почему в ответ на эти слова нам тут же предложили самолично пойти и убедиться, что с этим камнем или камнями все в порядке? Значит, фраза служит условным знаком для определенного круга людей, и нас сочли если не принадлежащими к этому кругу, то служащим ему. Это два.
– Три: кто и где занимается подготовкой к некоему событию, чье приближение весьма радует мессира Рамона и в котором он собирается принять самое рьяное участие? – внезапно сообразил Гай, заслужив одобрительное хмыканье компаньона и повод втихую погордиться собой. Осмелев, он рискнул высказать предположение: – Что, если Лоррейн… скажем, имеет некое отношение к этому кругу?
– Умнеешь на глазах, – отметил Мак-Лауд. – Я тоже об этом подумал, а потом спросил себя – тогда зачем ему понадобилось передавать эти слова нам? Подходящего ответа, такого, чтобы смахивал на правду, я пока не отыскал. Может, его знает Изабель.
– Она-то здесь при чем? – не понял сэр Гисборн.
– Она любит прятать правду среди золы, – ушел от прямого ответа Дугал, но, заметив недоумевающую физиономию компаньона, уточнил: – Эта леди знает больше, чем кажется, и еще немного сверх того. Поэтому сейчас мы обрадуем ее нашим появлением… только сперва надо отыскать Френсиса, иначе он обидится на всю оставшуюся жизнь, что его бросили. Вдобавок у нас есть для него замечательная новость – господа хозяева ждут от него развлечений. Сам виноват: незачем цеплять чехол с виолой на седло и надеяться, будто никто ее не заметит. Пусть теперь расплачивается.
– Мы для них сами по себе – развлечение, – грустно сказал Гай, представив, как их потрепанная компания будет выглядеть в здешнем, наверняка изысканном, обществе. – Слушай, я есть хочу, а на quodlibet, насколько мне известно, ничего существеннее болтовни не подают.
– Если мы прибыли сюда спасать мистрисс Изабель, пусть она и заботится о нас, – рассудил шотландец, стремившийся из всего в первую очередь извлекать выгоду. – Неужто во всей этой громадине не сыщется куска хлеба для голодного человека?
– Для трех голодных человек, – уточнил сэр Гисборн, слегка возмутившись: – Почему ты всегда думаешь только о себе?
– Привычка, – кратко ответил Мак-Лауд, отталкиваясь от стены. – Идем.
Далеко уйти не удалось – на деревянной галерее, опоясывавшей второй ярус донжона, послышались легкие шаги, какой-то человек перегнулся через перила и негромко окликнул:
– Эй! Это вы иноземцы, которые приехали сегодня?
– К вам так часто наведываются иностранцы? – желчно поинтересовался в ответ Дугал. Гай невольно усмехнулся. Наверху растерянно примолкли, затем донеслось: