Ты мой закат, ты мой рассвет
Шрифт:
— Что случилось?
– показывает кивком на перебинтованную ладонь.
— Ерунда, - вру в ответ. Не хочу говорить причину, потому что это как тянуть леску с крючками: только начни - и потянется остальное, что лучше уже не поднимать со дна.
– Неудачно резала яблоко с руки.
Возможно, я снова себя накручиваю, но она не выглядит поверившей моей отговорке. Хотя и расспросы прекращает.
— Антон просил, чтобы я помогла разобрать коробки на чердаке, - поясняет она и направляется к лестнице на второй этаж.
– Пару недель назад
Я вспоминаю, что Антон рассказывал о переезде. У его родителей как будто был небольшой дом в паре часов езды от Петербурга. Бабушкино наследство, кажется. Дом они продали и перед тем, как передать ключи новым хозяевам, забрали все, что было хоть немножко ценным. Мой майор рассказывал, что сунул куда-то пару старых альбомов со своими детскими фотографиями, и я вытребовала с него обещание обязательно их показать. Почему-то очень хочется посмотреть, каким он был, когда еще не умел ходить и мешал родителям спать. Точно так же «смеялся» глазами? Хмурился до грозной складки между бровей? Чаще улыбался или был серьезным и сосредоточенным?
Если бы у нас были дети, я бы хотела, чтобы они были похожи на него. Если бы...
— Вера Николаевна!
– Маму Антона я догоняю уже на втором этаже.
– Можно я помогу? Антон вернется только вечером, я успею с ужином. И мне бы хотелось... помочь, если вы не против.
И снова тот же взгляд. Не раздраженный и, конечно, совершенно точно не злой. Скорее, удивленный. Как будто я прошу о том, на что не имею права. Но при этом улыбается и кивком приглашает составить ей компанию.
«Это просто нервы, Йен», - мысленно уговариваю себя, пока мы в две пары рук спускаем коробки с чердака в комнату на втором этаже.
Здесь у Антона что-то вроде кабинета, и он не очень радуется, когда хоть что-то здесь, даже если оставлено в неподходящем месте, перекладывают на свое усмотрение. Поэтому я сюда захожу только чтобы протереть пыль, пропылесосить и открыть окно на проветривание.
Но сейчас мы с Верой Николаевной располагаемся на полу, и с ее молчаливого согласия я срезаю густо намотанный скотч с одной из коробок. Мы точно ничего здесь не нарушим, разве что немного отполируем пятыми точками красивый деревянный ламинат и сшитое из овчин покрывало.
В коробке, под грудой книг, старинных вещей, некоторые из которых есть и у моей бабушки, лежат те самые альбомы. Пара совсем-совсем старых, потертых и с потрескавшимися уголками. Мама Антона раскрывает первый - тот, в котором много пожелтевших фотографий. Листает, рассказывает, кто есть кто, откуда их семья получила такую «твердую» фамилию и истории, которые, как семейные драгоценности, должны переходить по наследству.
Потом очередь доходит до более современного альбома, с якорем на обложке «в матроску».
И там целое сокровище - мой майор на покрывале детской попой вверх, хмурый, сосредоточенный и
Я тихонько хихикаю, прикрываю рот ладонью.
— Он очень милый, - отвечаю на вопросительный взгляд женщины, когда она перелистывает еще пару страниц.
– Уже тогда с характером.
— Его и на руки было толком не взять, - кивает она.
– Другие дети уснуть не могут, пока не устроишь им качку и землетрясение, а Татан сам засыпал. Я вообще не чувствовала, что у меня маленький ребенок. Тогда думала, что счастливая, а сейчас жаль, что не качала его чаще и не укладывала рядом в кровать.
— Татан?
– Я снова хихикаю.
— Это он так сам себя называл.
– Приятные воспоминания немного смягчаю выражение ее лица.
– Еще говорить толком не умел, но уже требовал: «Татан хочет то, Татан хочет это».
Импульс, который врезается в мою голову, настолько приятный, что даже не пытаюсь его подавить. Беру телефон, захожу в телефонную книгу и переименовываю моего майора из «муж» в «Муж Татан». С красным сердечком в конце, которое не уберу ни за что, даже если... наш брак все-таки не переживет испытание характерами.
С улыбкой показываю свекрови свою выходку.
Она не улыбается.
Только смотрит задумчиво и, наконец, со вздохом закрывает альбом.
— Йен, давай поговорим. Как мать, которая любит своего единственного сына и женщина, которая претендует на роль его жены.
Претендует на роль жены...
Потихоньку и даже тщательно прячу телефон в карман джинсов - так торопилась приехать, что даже не взяла хоть что-то из домашних вещей, чтобы переодеться - и удобнее усаживаюсь на колени.
— Я и есть его жена.
– Вроде не сказала ничего криминального, но под ее выразительным взглядом чувствую себя воровкой.
– И я очень хочу, чтобы вы помогли мне узнать Антона получше. Чтобы я смогла... насколько это возможно... облегчить ему жизнь и сгладить острые углы нашей семейной жизни. Я люблю вашего сына, Вера Николаевна, и хочу стать для него опорой и поддержкой. Помогите мне. Пожалуйста.
— Верю, что любишь, - соглашается она, но по голосу слышно, что моя короткий монолог ей абсолютно безразличен.
– И верю, что ты бы хотела многое. Но, Йен... Ты хорошая девочка. Но ты не опора и поддержка, и никогда ими не будешь. Тем более для моего сына. С его сложным характером. Жена ему была нужна два месяца назад, а ты уехала и оставила его одного. Зачем? Я не знаю и не хочу знать
— это ваша жизнь, и не мне совать в нее нос. Но ты не та женщина, на которую он сможет опереться. Потому что тебе не нужен взрослый мужчина, Йен. Тебе нужна нянька.
Первое, что приходит в голову после этих слов - бежать.
Немедленно. Просто встать и убежать куда глаза глядят, лишь бы подальше от этого очень прямого и такого... выразительного взгляда. У Антона такие же глаза, и на мгновение мне кажется, что они оба здесь - мама и сын, только она каким-то образом озвучивает его мысли.