Ты теперь моя
Шрифт:
А я хочу, чтобы в глаза мне посмотрела.
Не могу я. Зверь за горло взял. Не уеду, пока не добьюсь своего.
— Юля, — зову осипшим голосом.
У нее начинают дрожать губы.
— Юля, — безрезультатно. — Юля, — сжимаю пальцами подбородок и приподнимаю, якобы не оставляя ей выбора. Она зажмурилась. — Юля!
На резкость реагирует. Распахивает глаза и выпаливает полушепотом:
— Да что тебе от меня нужно? Я не пойму… Зачем ты приехал? Зачем?
Я ее вообще не слушаю. В глаза смотрю. Нахожу то, что мне нужно.
Моя
— Домой сегодня приезжай.
— Нет. Пока папа в больнице…
— Я сказал, чтоб была дома. Это не обсуждается.
— Что ты за зверь? — шипит она, с силой толкая меня в грудь. — Семьи у тебя нет, ничего святого нет!
— Моя семья — это ты, — твердо отсекаю.
Юля теряется с ответом. Но лишь на мгновение. Снова быстро доходит до точки кипения в своей злости.
— Что ж, а у меня, кроме тебя, есть еще отец. И ты должен понять, что для меня важно сейчас быть с ним.
Нет, я не понимаю. Мне трудно на это согласиться. Прижимаю ее к себе, зарываюсь пальцами в волосы, вдыхаю запах. Ее плечи вздрагивают, а у меня внутри все судорогой сводит.
Моя.
— Не застану вечером дома, приеду за тобой лично.
— Не застанешь. Не застанешь, Рома, — тихо и как-то слишком спокойно выдыхает Юлька мне в шею. Касается губами кожи — я даже не удивляюсь волне мурашек. Принимаю, как должное. — Неделя, Рома, понимаешь? — слышу надрыв в ее голосе, и вновь все внутри скручивает. — Может, даже меньше… Так мало… Так мало, Ром…
А для меня много. И дело, как ни странно, даже не в сексе. Уже знаю, что спать эту неделю не буду. Не хочу, чтобы она здесь находилась. Не хочу, чтобы была одна. Не хочу, чтобы плакала. Во всем этом попросту нет смысла. Вот только донести это до Юльки сейчас нереально. Не поймет она. Так стоит ли давить силой и причинять еще больше боли? Нет, не стоит. Определенно, нет.
Отстранившись, долго смотрю на девчонку. Мысли принимают непонятный ход. Хаотичный и необъяснимый. Но я и не хочу его распутывать.
Выхожу молча.
Остаток этой недели, как я и предполагал, тянется, будто туман по долине. Ползет в никуда. Бесцельно и медленно. Не хочу ничего анализировать и как-то оценивать. Благо есть чем заниматься. Комиссия шуршит днем и ночью. Мы с Назаром прощупываем всех, кто в тот день находился в порту. Крайне легко вычисляем мелкую гниду.
— Он словно и не скрывался. Действовал, как исламский террорист. Лишь бы обойти систему, а то, что след за ним горит, его не заботило, — задумчиво говорит Семен. — После поджога не появлялся. В личном деле есть адрес. Но не факт, что не липа какая-то.
— Что за адрес? Где живет?
— Да за городом. В Прохладном.
— Звони Косте и Дубу. Выдвигаемся.
— Так, может, подготовиться…
— На месте подготовимся.
Глава 32
Ни ты, ни я, никто на свете не бьет так сильно, как жизнь.
Юля
Папы не стало на Рождество. Он просил меня не плакать. Чтобы исполнить это обещание, я воскрешаю в памяти самые яркие картинки из прошлого. С хриплыми переливами смеха и сипловатым голосом, который, несмотря ни на что, навсегда останется со мной. Этого у меня никто не отберет. Выбито в душе разноцветными чернилами, там и будет сохранено.
Какие-то воспоминания любимые и заезженные, какие-то всплывают будто впервые.
…Я совсем еще маленькая, боюсь входить в свой первый класс, но, выказывая перед папой силу и смелость, разжимаю его руку и, затаив дыхание, шагаю через порог. Пробравшийся сквозь стекло солнечный луч слепит глаза, но я не отвожу взгляда от учительницы. Я должна хорошо учиться. Папа будет мной гордиться. Обязательно…
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь… — голос хореографа стихает под ударными ритмами музыки.
А я едва ее слышу из-за сбитого сердцебиения. Нахожу папу глазами, улыбаюсь, как нас учили, и по памяти выдерживаю последовательность и скорость движений.
За годы, что я занималась танцами, он пропустил десятки моих выступлений, но помню я те самые, на которых он был. Я никогда не обижалась, если у папы на меня не хватало времени. Знала, что я для него — все на свете. Он для меня — тоже.
— Ты — волшебник, папочка.
— Да. А откуда ты узнала?
— С тобой я улыбаюсь, даже если мне грустно.
— Грустить нельзя, принцесса.
— Я не буду. Мне не нравится грустить. Лучше улыбаться.
— Вот это правильно!
Наверное, именно он научил меня из самой паршивой ситуации извлекать лучшее и забывать плохое.
— Юля, тебе нравится этот парень? — взгляд папы становится внимательным и настороженным.
— Который? — облизнув мороженное, не к месту вздыхаю.
— Который только что с нами здоровался.
— А, этот… — отыскав одноклассника взглядом, фыркаю. — Что ты, папочка! Он блаженный чистоплюй!
— Надо же! А с виду и не скажешь.
— Ты его в школе не видел… Смешной такой! И вообще, люблю я только тебя, папочка!
Это оставалось неизменным, пока он не выдал меня замуж. В какой-то момент я решила, что снова контролирую свою жизнь. Не стоило, конечно, очаровываться. Ничего мне неподвластно. Сейчас даже сердце. Я вновь, будто ребенок, который потерялся в торговом центре — напугана до ужаса, но из-за растерянности создаю видимость, что помощь взрослых мне не нужна.
Опухоль не удалось удалить полностью. Слишком большой участок был поражен, если вырезать все, человек нежизнеспособен. После срочной госпитализации папы Тоня сказала мне, так бывает, что дооперационные исследования не дают четкой картины для хирургов. Анализы показали немногим лучшую комбинацию. Когда рана зажила, попробовали еще курс химиотерапии, но быстро стало понятно, что она уже не дает нужного результата.