У черты заката. Ступи за ограду
Шрифт:
— Проснитесь, очарованный кабальеро, — сказала она, деля пополам очищенный апельсин. — Вас заколдовала фея Моргана? Съешьте этот волшебный плод, в моей власти освободить вас от чар. Моргана — моя старая соперница, мы давно конкурируем. Вставайте, уже пять часов.
— М-м-м… — промычал Жерар, выплевывая косточки. — Я и в самом деле хорошо исполняю хозяйские обязанности. Это вы виноваты — заразили меня сном, теперь не сваливайте на Моргану…
Он встал на ноги и потянулся, отбрасывая на траву длинную тень.
— Сегодня
— Лошадей? — задумчиво переспросил Жерар. — Это легко устроить, Трисс, — здесь недалеко дают напрокат. У них там замечательный гунтер, Баярд… А что касается вашего костюма, то у Элен в ее гардеробе достаточно брюк, чтобы обмундировать целый эскадрон. Возьмите любые, фигуры у вас с ней приблизительно одинаковые. Одним словом, попробуйте.
— Элен — это ваша жена? Но вы уверены, что она не обидится, если я воспользуюсь ее туалетами?
— Уверен. Ну, идемте, не будем откладывать дело в долгий ящик…
Жерар наскоро освежился под душем, переоделся. Минут двадцать он ждал в холле, потом из Бебиной комнаты, стараясь не звенеть шпорами, смущенной походкой вышла Беатрис, словно выскочившая из ковбойского фильма.
— Вот это да, — кивнул Жерар. — А где же ваш кольт?
Беатрис покраснела.
— Джерри, если вы будете издеваться, я остаюсь здесь!
— И не думаю. Я просто в восторге!
— Ну конечно… Воображаю, на что я похожа в таком виде.
— На Квазимодо, — злорадно сказал Жерар. — Настоящий Квазимодо, мне просто стыдно будет ехать вместе с вами.
— Я этого и опасалась, — вздохнула Беатрис. — А кто этот — как вы сказали — Квазимодо?
— Ладно, не прикидывайтесь. Квазимодо — это Квазимодо, и вы на него похожи.
— Честное слово, Джерри, — Беатрис сделала большие глаза, — честное слово, я не знаю никакого Квазимодо…
Жерар уставился на нее:
— Вы что, никогда не слышали о Викторе Гюго?
— Что вы, Гюго я знаю. Французский поэт и писатель, представитель романтической школы, родился в тысяча восемьсот втором году, умер в тысяча восемьсот восемьдесят пятом.
— Отлично. Вы его читали?
Беатрис пожала плечами.
— Странный вопрос, Джерри, — сказала она высокомерно. — Я через год оканчиваю лицей, а вы спрашиваете такие вещи! Конечно, читала, представьте себе. «Труженики моря», «Человек, который смеется», потом стихи и пьесы. У него замечательные стихи.
— А «Собор Парижской богоматери»? Забыли, да?
— «Собор Парижской богоматери»? Что вы, Джерри! Как я могла читать книгу, которая внесена в Индекс?
— Ах вот оно что… Ну, идемте, Трисс.
— Возьмем с собой Макбета?
— Ну что вы. Он испугает лошадей — это опасно. Вы за руль?
— Если позволите…
Она круто развернула лимузин по
Беатрис, далеко опередив своего спутника, первой вынеслась на пригорок и сдержала коня, подавшись вперед и похлопывая его по шее. Ее тоненькая фигурка на высоком, поджаром гунтере четко вырисовывалась на фоне пылающего закатного неба, и Жерар вдруг пожалел, что с ним нет эскизника. Подъехав к девушке, он погрозил ей пальцем:
— Смотрите, Трисс, свернете себе шею, это вам не манеж…
— Ничего… — ответила она еще прерывающимся от возбуждения голосом. — Надеюсь, не свалюсь… Не в первый раз. Видите, видите, я вас обогнала! Правда, моя лошадь лучше… Посмотрите, как красиво, Джерри. Вам нравится закат? Впрочем, художнику глупо задавать такой вопрос… Фу, как стало жарко…
Она стащила перчатку и стала обмахивать разгоревшееся лицо. Лежавшая перед ними равнина пологими волнами убегала вдаль, плавясь в огне заката. Разбросанные по ней усадьбы с зелеными островками эвкалиптов должны были, казалось, вот-вот вспыхнуть, как макеты на рельефной карте, сунутой в жерло огромной печи.
— Закат? — щурясь, переспросил Жерар. — Трудно сказать, Трисс… На меня он всегда действует как-то странно. Зрительно, так сказать, я им восхищаюсь, как правило… И в то же время мне всегда становится тоскливо, когда я долго смотрю на закат…
Он усмехнулся немного смущенно и глянул на внимательно слушавшую его Беатрис.
— Понимаете, они бывают разные, — продолжал он негромко. — Бывают такие, как сейчас, — широкие, в полнеба, они более добрые, еще позволяют на что-то надеяться… А бывают жестокие, ледяные закаты — знаете, когда небо все в тучах, и под ними вдруг такая узкая кровавая черта по самому горизонту… Когда я смотрю на такое, мне всегда кажется, что это символ всей нашей цивилизации, нашего времени… Вам не кажется?
Беатрис не ответила. Ее рыжий гунтер вскинул голову и укусил за холку своего смирного собрата. Беатрис сердито шлепнула его ладонью и укоротила повод.
— Да, это символ, — повторил Жерар, словно размышляя вслух. — Беспросветное небо, и внизу только одна красная черта — итог на границе ночи…
— Не смейте так говорить! — крикнула вдруг Беатрис. Зажав под мышкой стек, она нервными движениями натягивала перчатки, покачиваясь в седле от движений неспокойного гунтера. — Вы не мужчина, а неврастеник! Почему вы, глядя на закат, способны думать только о наступающей ночи, а не о завтрашнем утре? Если вы не прекратите этот разговор, я немедленно вернусь в город. Обязательно нужно испортить такой вечер! — воскликнула она, ударив кулачком себя по колену.