Убежище, или Повесть иных времен
Шрифт:
мое оправдалось. Трудно передать мою радость, когда я наконец увидела
записку, доставленную в мою одинокую комнату тем же способом, которым так
удачно воспользовалась я сама. Долго я вглядывалась в неразборчивые
каракули: «Я жалею вас, леди, от всего сердца, но не знаю, как помочь вам. Это
правда — вы богаты, а я очень беден, но к вам никак не попасть. Если вы
можете придумать способ, я готов помочь».
О Боже! С какой благодарностью устремила я взор к
вновь открывшему мне связь с миром, от которого я была несправедливо
отторгнута! В такие минуты все представляется возможным: мысленно я уже
видела распахнутые ворота тюрьмы, дочь в моих объятиях, своего честного
помощника, щедро вознагражденного богатством и нашими
благословениями. Благоразумно приготовив заранее вторую записку, я переправила ее тем
же способом: «Достойный солдат, в безопасности ли моя дочь и все ли еще в
замке? Если так, оторви все слова, кроме слова "ДА", и душа моя будет
всегда благословлять тебя». С какой чистой радостью получила я в ответ
драгоценное короткое слово!
Приготовление следующей записки, излагающей весь мой план, было
долгой работой — и с каким тревожным сердцем приступила я к ней! Выразить
суть дела в немногих словах, сделав ее понятной для простого ума, — было
задачей нелегкой. Наконец я осуществила ее следующим образом:
«Великодушный друг, сговорись с тем, кто стоит на карауле у двери моей
дочери, когда ты стоишь у моей, и я поделю между вами драгоценности,
которые имею, из которых ты видел лишь самую малую. Заметь форму ключей у
Дэнлопа и купи много похожих на них, но разной величины, чтобы из них
выбрать подходящие. Также добудь два солдатских плаща, чтобы мы могли
миновать ворота без помех. Если сумеешь раздобыть нужные на это деньги,
потрать их безбоязненно: я сделаю тебя богатым, как только двери наши будут
открыты. Дай мне соединиться с дочерью, проводи нас к воротам — и мы обе
будем молить Всемогущего благословить то богатство, которое с радостью
оставим в твоих руках».
Отправив эту записку, я стала ждать решающего часа в тревожном
нетерпении и едва решалась поднять глаза на Дэнлопа из опасения, что он прочтет
в них нечто такое, что возбудит его подозрения.
Что будет со мной и дочерью, когда мы покинем замок, я пока решить не
могла, но утешала себя надеждой на то, что у нас будет преимущество в
несколько часов перед нашими преследователями и мы успеем добраться до
Лондона, где будет нелегко задержать тех, кто был заточен без суда и
следствия. Однако у меня возникло еще одно, не менее серьезное опасение. Что,
если солдаты окажутся нечестными? Вознаграждение, которое они получат,
покажет им, чем мы располагаем, и наша жизнь окажется в опасности. Но
положение мое было столь отчаянно, что даже это вполне правдоподобное
предположение не заставило меня ни на минуту поколебаться.
Назначенное время приближалось, и я получила еще одну записку:
«Будьте готовы, когда все стихнет. Все приготовлено, если только подойдет хоть
один ключ. Мой товарищ и я должны будем уйти вместе с вами — ради своей
безопасности, но также и ради вашей».
О, как забилось мое сердце при этой счастливой вести! Моя слабость, моя
хромота — все было забыто. Материнская любовь и привычный страх,
казалось, придавали мне сверхъестественные силы.
Когда настала решающая минута, я опустилась на колени и вознесла к
Небесам мольбу о помощи. Ах, она не осталась тщетной, так как первая же
попытка стражников увенчалась успехом. С щедрой готовностью я протянула
каждому его долю награды. Оба приняли ее с чрезвычайным
удовлетворением и, попросив хранить полное молчание, заперли двери и повели меня в
дальнее крыло здания. На пороге покоев моей дочери они подали мне плащи,
о которых я просила, и согласились ждать, пока мы не будем готовы.
Нежный трепет, ведомый лишь матерям, охватил мое сердце, сообщая сладость
ожиданию, когда я бесшумно пробиралась через темную комнату к двери
другой, откуда падал свет, но, опасаясь внезапным появлением испугать дочь,
я помедлила на пороге. Каково же было мое изумление при виде веселой,
роскошно убранной, ярко освещенной комнаты! Поначалу мне подумалось, что
под влиянием тревоги я испытала обман зрения, но тут же я поняла, что
чувства не обманывают меня, когда взгляд мой остановился на дочери, которая в
изящном наряде лежала на кушетке, погруженная в сон. Рядом с кушеткой
находился письменный столик со всеми необходимыми принадлежностями и
на нем лежало письмо, на которое, как видно, она отвечала, прежде чем
уснула. Мертвящий холод и ощущения, не выразимые словами, вызванные у меня
этой странной картиной, заслонили собой самые пылкие чувства, диктуемые
природой. С чувством отчужденности и ужаса я стояла в дверях,
прислонившись головой к косяку, пытаясь одолеть боль и смятение души и, собравшись
с силами, осознать то, что предстало моим глазам. Она была по-прежнему во
власти сна, которого мне самой не суждено было более знать, но я утратила
желание будить ее, бежать, увы, даже жить далее. Наконец, медленно,