Убить Зверстра
Шрифт:
Как странно и страшно, что естественные, простые, казалось бы, вещи — влюбиться, определиться с чувствами, пожениться — на самом деле вовсе не простые, что за этим должно стоять чувство долга и готовность держать ответ не только перед своим «хочу», но и перед тем, в отношении кого оно проявляется. А еще более — перед будущим, где ждут новые жизни, зависящие от тебя и от твоей половины. Господи, какая надоевшая, пресная чушь! Но какие святые, не терпящие суесловия темы…
Мне хотелось подумать об этом, сравнить спокойное и прочное взаимопонимание моих родителей, прекрасные в своей мятежности и нерасторжимости отношения Ясененвых с распавшимся под охранным оком богов браком Сухаревых (хотя охранным ли, учитывая участь их детей?). Мне хотелось подумать о сопровождаемых каждое явление жертвах: что это, зачем, кому нужно
Сначала, увлекшись настроениями Ясеневой, мне казалось, что я стараюсь ради нее. Да так оно, наверное, и было поначалу. Я не могла спокойно видеть ее страдания, вызванные сложно объясняемой болезнью, гиперчувствительностью и реакцией на нее, и делала все, о чем она просила, чтобы избавить ее от приступов, предчувствований и недомоганий. То, что я способствую уменьшению зла, стало пониматься позже, хотя у нас и не было заметных успехов, но были крупицы признаков, указывающих, что мы продвигаемся в правильном направлении. И это меня радовало.
Я понимала дело так: пункт, в который мы стремимся, один, и попасть туда можно только единожды, а путей, ведущих к нему из точки, где мы находились, — много. Но лишь несколько еще непротоптанных тропинок были правильными, и мы нащупывали самые короткие из них, самые верные. Хотя продвижение по этим тропам могло оказаться долгим, трудным и опасным. Значит, не стоит огорчаться отсутствием каких-то очевидных успехов и побед. Их просто не может быть, ибо они состоят из невидимых, накапливаемых по крупицам преимуществ. И надо радоваться тому, что нам встречаются знаки и подсказки, выраженные в словах, событиях или совпадениях, в рекогносцировке сил, указывающие, что мы стараемся не впустую.
Но с тех пор, как я увидела Елену Моисеевну и прикоснулась к настоящему горю, которое моя шефиня так мучительно предощущала с расстояния — и временного, и пространственного — меня словно подменили. А тут еще Алешка подоспел со своим братцем. Нет, чувствую, этот кошмар, с его извращенной мерзостью, берет нормальных людей в блокадное кольцо и запросто задавит каждого, если его не остановить. Кто-то станет его непосредственной жертвой, как семья Сухаревых, другие отравятся его безнаказанностью и непредсказуемостью, наглостью и запредельной бесчеловечностью и потеряют веру в светлые идеалы. Да мало ли как реагируют люди на то, от чего не в состоянии застраховаться!
Во мне проснулась то ли злость, то ли жажда, желание, потребность взять под свое крыло родных и близких, знакомых и просто хороших людей, а главное — появилась необъяснимая сила верить, что это у меня получится. Я всю дорогу домой обдумывала, каким должен быть мой следующий шаг, и пришла к выводу, что без Ясеневой с этим не разберусь.
Мне все равно оставалось непонятным, какого черта Артем долбанул какого-то подонка по кумпалу куском трубы. Во-первых, почему у него в руке оказалась эта труба, во-вторых, почему они с другом, к которому подбирался подонок, не дали деру, и наконец, в-третьих, почему вдруг начали рыться в чужих карманах (хотя тут мне Артем частично дал пояснения). Спору нет, хорошо, что теперь в моем рабочем столе припрятана неопровержимая улика против замышлявшего преступление незнакомца. Но я не могла ее эффективно использовать, не могла понести в милицию, чтобы не навлечь неприятности на глупого мальчишку и того, чью тайну он так героически защищал от разглашения. Не могла даже развернуть проклятую тряпку и толком рассмотреть то, что принес Алешка, чтобы не стереть с опасных предметов возможные отпечатки пальцев.
Вдруг я поймала себя на мысли, что мы с Артемкой ведем себя одинаково: он утаивает правду ради кого-то, и я поступаю в данном случае точно так же — утаиваю улики ради него. Нами в одинаковой мере руководит романтическое чувство чести. Но не это главное. Главное, что человек, ради которого я пытаюсь обойти законные правила и сделать игру по-своему, — брат моего возлюбленного. А ради кого, такого же дорогого, упрямится Артемка? Это не может быть член его семьи или хотя бы дальний родственник, иначе бы я узнала о
Далее я попыталась разобраться в мотивах, руководимых мною, чтобы лучше понять те же материи в Артемке. Конечно, желание достичь всеобщей справедливости давно знакомо человечеству, но, возможно, зло — антипод справедливости — потому и не истреблено до сих пор, что желание искоренить его является абсолютно абстрактным понятием. Это лишь флаг, который должен крепиться к древку, а древко должно находиться в чьих-то руках, несущих его. Без древка не будет реющего полотнища, не будет флага. Другими словами, за идеей обязательно должна стоять конкретика: мотивы и исполнители. Я порылась в себе: да, во мне был конкретный мотив — потребность защитить невинных и наказать виновного. Во! Воздаяние за содеянное. Но если я лишь стремлюсь набрать побольше информации и передать Ясеневой, а та уж найдет, как правильно использовать ее, то мальчишки вполне могли попытаться удовлетворить свою потребность в справедливости самостоятельно, то есть, не прибегая к закону или к помощи посредников между ними и законом. А это — месть, прошу прощения.
Итак, мальчишки кому-то мстили! За что? Пожалуй, ответ на этот вопрос я путем рассуждений не найду. Надо искать вокруг Артемки пострадавшее лицо, искать в школе и среди друзей вне школы. Я ухмыльнулась, на меня даже покосились пассажиры троллейбуса, в котором я возвращалась домой. Подумали, наверное, что с ними рядом стоит блаженная с обострившимися к весне симптомами болезни. Я сделала серьезное лицо, всем видом демонстрируя, что это у них появились глюки, и вновь занялась своим делом.
Да, так на чем я остановилась? Ага, итак, в школе и вне школы. Но фокус состоял в том, что я не только не знала, в какую школу ходит Артемка и чем занимается после уроков, а даже где они с братом и бабушкой живут. Я вообще о них знала до обидного мало, а то, что знала, в данном случае было, скорее, огорчительным, чем полезным. Например, я знала, что звонить в выходные дни к ним бесполезно — братьев трудно застать дома, и, значит, со своими изысканиями мне придется ждать до понедельника
Внутри меня был заведен какой-то механизм, он тут же щелкнул и выдал мысль, что ждать я не могу и просто не переживу воскресный день в бездействии.
Какой-то дядька с силой толкнул меня в бок.
— Потише нельзя? — привычно огрызнулась я и только тут заметила, что все пассажиры разделились на два потока, дружно изливающихся через обе двери из троллейбуса.
— Конечная, кулёма, — хихикнул дядька. — Размечталась к ночи. Давай, двигайся, — и он снова незло подтолкнул меня.
Я молча просунулась за остальными и скоро оказалась на свежем воздухе, поспешив присоединиться к основной массе для перехода шоссе. Как и должно быть в стране цветных иллюзий, на дорогах сохранялся хаос и беспредел, нежно поддерживаемый «таковскими» гаишниками: светофоры были отключены, а кое-где, как на нашем переходе, например, и вовсе разбиты. Уличные фонари не горели. Разметка на протаявшей от свежевыпавшего снега проезжей части оказалась стертой еще в прошлом году, и шесть потоков машин, мчащихся в противоположные стороны, не имели четкого строя. Переходить дорогу по одному было сродни самоубийству. Поэтому люди приловчились собираться группками и совместно штурмовать опасное препятствие.
Уже подходя к своему подъезду я вдруг поняла, чем мне надо заняться в воскресенье. Пойду-ка я в читалку, полистаю старые газеты. Областная библиотека для этого не годилась, она находилась в стороне от центра, и к ней неудобно было добираться. А вот городская, что на улице Московской, в самый раз.
***
Дверь мне открыла мама.
— Где ты ходишь? — вместо обычного «привет» воскликнула она. — Тебе уже три раза звонила какая-то незнакомая мне дама.
— Мама, сколько раз тебе говорить, что слово «дама» — скабрезное.