Ученик некроманта. Мир без боли
Шрифт:
– Значит, ты ей не сказал.
– Да ты что?! Если она узнает, то съест меня заживо и не подавиться, а кровью моей запьет, перед этим сцедив ее до последней капли. Ты не думай, это она при гостях такая скромная и стеснительная, зато какая горячая в постели, ты бы знал!
– Поверю на слово, – отозвался Батури. – Но девушке все же стоило бы знать, с кем она делит ложе.
– Клавдий, не будь занудой! – укоризненно взглянул на друга Веридий. – Меньше знаешь – крепче спишь…
– Ладно, – не стал продолжать тему Батури. – Я вот, что заметил: у Марты молочная грудь, она ждала ребенка? От тебя?
Лицо Веридия исказилось. Добродушная улыбчивость сменилась каменной маской угрюмости. Вампир, скрывающий тайну своей сущности, долго молчал, подбирая слова, а, когда заговорил, голос его был – голосом Отчаяния.
– От меня. Да. От меня, но… – после долгой паузы, тяжело выдавил Веридий и умолк, не договорив, вновь погрузившись в раздумья.
Весело в камине плясало пламя, потрескивали дрова. В руке Батури медленно грелось в бокале вино. У камина было тепло, но уже не уютно. Атмосфера в комнате стала давящей. Клавдий даже пожалел, что начал этот разговор, но он должен был знать: сможет ли Марта кормить ребенка грудью? От этого зависела судьба младенца.
– Лис, я три века назад достиг голконды, – встрепенувшись, будто пробудившись ото сна, запальчиво заговорил Веридий. – И за все три века ни одна женщина так и не смогла родить мне ребенка. Очень сложно найти ту, которая выносит плод вампира. Твоему отцу несказанно повезло с Луизой, им удалось это с первого раза. Жаль, что ты не знал ее, твоя мать была изумительной женщиной.
– Не будем о ней, – обрубил Батури. – Я уже давно смирился с этой потерей, но с тобой говорить об этом не хочу.
– Как скажешь, – легко согласился Ливуазье и продолжил свой рассказ: – У Марты уже третий выкидыш. Боюсь, следующего она не переживет.
– Найди другую, – пожал плечами Клавдий.
– Не будь циником, – Веридия передернуло от одной только мысли, что в его доме появится иная хозяйка. – Женщины – это не только детородный аппарат. А у Марты… Марта особый случай, у нее есть настоящая душа, чистая и гармоничная. Никогда не встречал таких женщин.
– Ты никак влюблен? – удивился Батури, который за долгую жизнь познал многих, еще больших повидал и пришел к выводу, что любви нет, а буря эмоций, которую нередко называют этим именем, приходит только к молодым и глупым.
– Да, – твердо заявил Веридий и Клавдий не поверил своим ушам.
– Людское общество определенно плохо на тебя влияет…
– Скорее наоборот, Лис, оно помогает мне не чувствовать себя пятисотлетним старцем, убийцей и развратником. Я умираю с теми людьми, с которыми живу бок о бок, а позже – перерождаюсь, – Веридий одним глотком осушил бокал и тут же наполнил снова. Бутылку он поставил у ног, чтобы не утруждать себя лишними метаниями по комнате. – К сожалению, а может и к счастью, людская жизнь коротка. Мне довелось пережить многих друзей и врагов, любовниц и охотников на вампиров. Моя жизнь полна красок, Клавдий. Люди наполняют ее цветом. А что есть у тебя? Вечные и безуспешные попытки вернуть Малому ордену былую славу? Сколько времени ты искал пути, чтобы воскресить Каэля? Что случилось, когда ты этот путь нашел? Высокие цели – глупость. Надо жить сегодняшним днем, как люди. Это позволяет ощутить прелесть жизни.
– Я склонен считать иначе, – помолчав, заговорил Батури. – Цель, глобальная и с первого взгляда недостижимая… цель придает жизни смысл. Что толку жить только ради того, чтобы жить?
– А мне нравится бессмысленная, беззаботная жизнь! – довольно потянулся Веридий, чуть не расплескав содержимое бокала, а затем, чтобы не пролить ни капли, осушил все одним глотком. – Веришь, Лис, я люблю людей, мне нравится среди них. Они меня ценят, уважают. В Вестфалене, так вообще почитают Великим магом, Магом с большой буквы! Мне это льстит. Я занимаю должность в магистрате, правда, редко там появляюсь…
– Люди умрут…
– Но память останется.
– Пусть так, – отмахнулся Батури, взглянул на бокал вина, принюхался к нему, оценил букет, но пить не стал. – Не хочу с тобой спорить.
– Откуда у тебя ребенок, Батури? – спросил вдруг Веридий и в его голосе прозвучала крупица зависти. – Кто он тебе?
– Сын, – не раздумывая, солгал вампир. – Сын, о котором я мечтал не меньше, чем ты.
– Ты достиг голконды? – удивился Веридий.
– Нет, он не крови Савильенов, но это ненадолго, – погрустнел Батури. Он даже не мог понять, почему радость встречи, когда он попадал в дом Ливуазье, всегда сменялась горечью. Не знал, почему разговоры всегда их уносят в те края, где живет боль. Возможно, потому, что в доме старого герцога, сохранившего на лице молодость, все напоминало о прошлом, а сам Веридий был тем, кто помнил Клавдия с пеленок. А минувшее неизменно вызывало усталость… и боль, тянуло мертвым грузом в груди, где у живых должно быть сердце, но у нежити нет ничего.
– Боги Трора! Что ты удумал, Клавдий? – воскликнул Веридий, залпом осушил бокал вина, захотел наполнить снова, но с досадой обнаружил, что бутыль опустел. Он швырнул емкость в камин и тут же спохватился: – Марта будет недовольна, когда найдет в пепле стекло. Не понимает она моей расточительности. Но я плавлю его сам, когда заняться нечем. У меня, прошу заметить, неплохая лаборатория в погребе! Кстати о погребе, пойду, возьму еще вина.
– Иди, – обронил Батури, когда Ливуазье уже встал и направился к двери. Начало разговора не удалось, быть может, вторая попытка будет более удачной, а беседа – непринужденной.
– Не скучай без меня, – улыбнулся на прощанье вампир, оголив клыки.
– Обещаю, – отмахнулся Батури и поставил свое вино у ног. Пить не хотелось, мучила другая жажда…
* * *
После ужина Энин пошла в свою комнату и, наконец, смогла спокойно осмотреть свои покои. Удивляло ее то, что в доме мало окон, а там, где они все-таки были, их занавешивали тяжелые тучные драпри, которые, впрочем, не выбивались из общего, мрачно-серого интерьера.
В ее комнате окон не было. Зато в углу стояла широкая кровать, на которой смело могли поместиться и трое, обилие шкафом удовлетворило бы любую модницу с тысячей нарядов, но сама Энин сейчас этим была небогата. Девушка прошлась по комнате, провела рукой по столешнице будуара, на которой не нашлось ни пылинки – хозяйка дома отличалась педантизмом и любовью к чистоте, что сейчас, после долгих и изнурительных странствий, пыльных дорог и грязных пещер, очень нравилось молодой колдунье. Надолго Энин задержалась у книжных стеллажей, которые заняли целую стену и пестрили разномастными книгами. Интересы у хозяина усадьбы были самыми разнообразными, но девушка не рискнула б остаться с ним наедине. Она обнаружила рядом с «Уроками любви» Кэлли, «Эликсир бессмертия» Трисмегиста, энциклопедия Льва Алацци соседствовала с книгой «Флигиляция и сто законов разврата» Арвелла Скромного, а трактат «о реинкорнации или куда уходят души немертвых?» – с детской книгой «принцесса Перламутрового Королевства». Особое внимание девушки заслужили «Алхимическая свода» Альберта Великого и «Заметки практикующего алхимика» Николаса Фланеля.
Эликсира, останавливающего развитие чумы, – прощального подарка Сандро – осталось еще немало, но другого удобного случая, чтобы пополнить его запасы может и не быть. Хорошо еще, что полумертвый озаботился оставить в пещере Ди-Дио рецепт этого зелья, жаль только Сандро не указал точных пропорций, не вымерял, как положено, унциями травы, необходимые для эликсира, а сам рецепт зашифровал так, что разгадать его сумел бы далеко не каждый. Проклятые алхимики все делали только для того, чтобы их Делания казались как можно более запутанными.