Университетский вопрос в России
Шрифт:
Что касается теперешнего состояния университетов и средней школы с точки зрения упомянутых условий, то распространяться на эту тему лишне. Разговоры о бесполезности лекций и о необходимости постоянного понуждения студентов к работе путем системы «практических занятий», в том числе путем задавания уроков на дом и «собеседований» для проверки, выучен ли урок, – нерезонные и с принципиальной и логической точки зрения не выдерживающие критики разговоры, но психологически они понятны и не совсем лишены почвы: это симптомы действительно существующей болезни. Поэтому я и не счел лишним серьезно считаться с этим движением и подлежащими планами и предложениями и подвергнуть их подробной критике. А если бы в будущем предвиделся дальнейший ход университетского дела в теперешнем направлении, т.е. дальнейшее падение университетов с ускоряющеюся быстротою, то я бы не счел, пожалуй, возможным и правильным спорить против этих разговоров как предложений на будущее время.
Но именно предвидится реформа как средней школы, так и университета – коренная, принципиальная реформа, а не система оппортунистических заплат и компромиссов, притом реформа, исходящая из несомненной доброй воли и доброй веры, решительно и энергично направляемая к добрым целям и опирающаяся с технической стороны на внимание к голосу специалистов, на широкое пользование мнениями всех сведущих людей, могущих и желающих принести пользу своим техническим знанием и разумением. Можно
Из предположения общей удачности реформы и следует исходить при разработке ее частностей, и такое предположение и я имею здесь в виду.
Но, с другой стороны, университетская проблема (а отчасти, хотя и в меньшей степени, и проблема устроения средней школы) имеет то свойство, что и превосходнейший новый Устав не в силах достигнуть того, чтобы неудовлетворительное состояние университетов сразу превратилось в хорошее или цветущее. Уже отчасти из сделанных в предыдущих статьях указаний, – между прочим, и из критики лекционной системы со стороны противников ее, а отчасти и из аргументов в пользу лекционной системы со стороны защитников ее – нетрудно вывести заключение, что успех университетского преподавания (при лекционной системе) мыслим только при том условии, что преподавателями являются выдающиеся люди, во всяком случае стоящие на высоте своей науки и преданные ей ученые. К дальнейшему обоснованию этого положения нам еще придется возвратиться впоследствии, как равно и к посильному указанию тех законодательных мер, которые были бы способны обеспечить в будущем высокий уровень профессуры (для чего, по моему мнению, отнюдь не достаточно начал Устава 1863 г.). Как бы то ни было, не только выдающихся ученых, но даже и докторов только, т.е. удовлетворяющих сравнительно весьма скромному формальному цензу для замещения многих, теперь не находящих и таких кандидатов кафедр, моментально наделать нельзя. Некоторые же кафедры находятся в еще худшем положении, нежели вакантные кафедры, ибо они «заткнуты» на десятилетия (для удаления неспособных и недостойных, хотя бы они крайне компрометировали кафедру и, так сказать, лишали собою соответственную науку жизни в университете, раньше установленного срока, т.е. 25-летия, нет разумных и с точки зрения университетской политики допустимых средств).
Новый Устав может только по мере удачности своей создать условия для постепенного улучшения в будущем этой именно существенной стороны дела. С другой стороны, только тогда, когда возрастет интеллектуальная и нравственная мощь университетов, когда они будут иметь достаточно идеальных сил, чтобы захватить и пленить в пользу науки все или почти все учащееся юношество и возвысить его до высот истинно академического настроения, миросозерцания и образования, – только тогда может быть гарантировано и образцовое преподавание, и нравственное влияние и в средних учебных заведениях, ибо университеты поставляют учителей для средней школы, и характер средней школы не может не зависеть от того, какой учительский товар ей поставляют университеты, стало быть, от того, каково состояние университетов.
Процветание университетского дела есть одно из существенных условий и процветания средней школы, и превосходнейшая законодательная реформа уставов, университетов и гимназий представляет только устроение почвы, которая лишь со временем даст ценные плоды и лишь со временем может постепенно очиститься от плевел.
Посему пока представляется более осторожным к основанной на весьма идеальных предположениях системе полного отсутствия экзаменов в течение четырех- или пятилетнего пребывания юношества в университете сразу не переходить, а ввести такую среднюю систему.
В первое время после перехода в университет с гимназической скамьи, например на первых двух курсах, существуют обязательные для перехода на следующий курс экзамены в конце года по крайней мере по половине числа прослушанных предметов, например по трем из шести, со свободным выбором самих предметов (за исключением разве тех предметов, знание коих необходимо для слушания дальнейших наук и экзамен по которым может быть сделан абсолютно обязательным). На старших же курсах – полная свобода экзаменов. Желающие могут экзаменоваться в экзаменное (весеннее) время по свободному выбору своему по всем прослушанным предметам, по некоторым или вообще не экзаменоваться, с тем, конечно, что университетский ценз приобретается только по выдержании всех подлежащих экзаменов.
Такая система, с одной стороны, создавала бы постепенный переход к полной самостоятельности и свободе занятий и предохраняла бы и тех, которых университет «разочаровал» или не сумел «очаровать» прелестью и воодушевлением науки или которые перешли из гимназии в университет с недостаточно возмужалым характером и развитым умом, от опасности, попав вначале на путь разъединения с университетом, продолжать этот печальный путь в течение всего университетского времени, забыться, облениться и вообще опуститься совершенно и погибнуть в конце концов… При сем нельзя не отметить, что семилетний гимназический курс должен значительно более способствовать появлению в университете людей с недостаточно возмужалым характером и развитым умом, нежели восьмилетний. Год жизни в возрасте переходном от юности к возмужалости значит весьма много, так что мне неясно, следует ли радоваться предположенному сокращению гимназического курса, даже в случае значительного улучшения характера гимназического воспитания и образования [21] . Как бы то ни было, указанная система университетских экзаменов является мерой страхования против разных опасностей для тех, которые бы по возрасту своему и свойствам ума и характера не поддались воздействию силы притяжения университета, особенно в случае небольшой интенсивности этой силы. Здесь для наиболее юных студентов существуют напоминания, действующие и на чувство чести (доходящие и до сведения тех, которые могут оказать на них нравственное влияние) и заставляющие серьезно призадуматься и изменить образ жизни и легкомысленных (кроме разве тех, которые, так сказать, абсолютно безнадежны). Те же, которые перешли на третий курс, даже и худшие и более слабые из них, именно нуждавшиеся вначале в добавочном психическом давлении, смело могут быть предоставлены собственной заботе о себе. Независимо от достигнутого возраста и развития, они имеют, так сказать, уже приобретенный университетский капитал, которым дорожат, и приближается время окончательного устроения жизни – для беззаботного легкомыслия и детского настроения совсем мало почвы. Конечно, отдельные исключительные случаи крайнего легкомыслия мыслимы и здесь, они не исключены и в старческом возрасте, но нельзя же из-за этого подвергать всю прочую массу вполне взрослых людей излишней, а потому и вредной опеке.
21
При теперешнем гимназическом режиме и преподавании, одинаковом и для детей, и для приближающихся к совершеннолетию юношей, пожалуй, семь лет гимназии лучше, чем восемь, но эту ненормальную систему надо изменить!
С
Экзаменный уровень неминуемо поднялся бы вследствие выбора тех предметов, по которым в данное время студент чувствует себя более приготовленным или способным к надлежащему приготовлению, и вследствие некоторого передвижения экзаменов, по крайней мере по более трудным и требующим большого развития предметам, на старшие курсы, на время большего умственного развития и серьезности характера. Уровень экзаменных требований, заметим, зависит не только от нас, профессоров, а и от студентов. Чем больше является студентов на экзамен с плохими знаниями, тем ниже ceteris paribus наши требования; они тем выше, чем лучше средний уровень знаний. Это нам отлично известно по опыту и психически неизбежно – своего рода закон природы экзаменного дела [22] .
22
Поэтому, например, и проникшие недавно в печать весьма нелестные для нас (но, к сожалению, отнюдь не преувеличенные) сведения о том, до сколь низкого уровня упал у нас магистерский экзамен (статья А. Пиленко в «Новом времени» от 23 мая 1901 г.), не могут быть правильно поняты и истолкованы, если не принять во внимание, что большинство «оставленных для приготовления к профессорскому званию» и собственно занимается службою, а не наукою, требующею всех сил человека и великих усилий для действительного успеха. Успех в науке и ученая карьера подчас вовсе и не имеются в виду и не представляются вовсе сколько-нибудь интересными и заманчивыми, особенно при сопоставлении с успехами и надеждами департаментского и чиновного свойства, хотя, с другой стороны, оставление при университете, магистрантство и т.д. отнюдь карьере не вредят, а, напротив, весьма и весьма ей помогают, представляют, так сказать, ключ к карьерным сокровищам, несоизмеримым и по легкости достижения, и по материальному положению с ученою карьерой, хотя бы ординатурой. К такому только побочному и добавочному к другим, более важным и серьезным занятиям «изучению науки» со стороны экзаменующихся и приспособился, может быть, незаметно для самих экзаменаторов и уровень магистерского экзамена. Полное и серьезное посвящение себя науке и только научной карьере представляет у нас, особенно на юридическом факультете, исключительное явление и серьезного влияния на уровень магистерского экзамена не оказывает. Впрочем, эти замечания не имеют целью и не могут оправдать всех тех явлений, какие бывают в этой области. Надо надеяться, что мы, так сказать, воспрянем духом и примемся энергично за очищение и украшение нашего «храма науки» под влиянием общей реформы. Уже теперь, в ожидании реформы, чувствуется значительный подъем духа, интереса и любви к университетскому делу, академический пульс бьется живее.
Можно было бы достигнуть еще большего повышения уровня экзаменных знаний и экзаменных требований путем следующего средства: студентам старших курсов предоставляется возможность держать экзамены по тем прослушанным на предыдущих курсах предметам, по которым у них еще нет удовлетворительной экзаменной отметки, и в течение года (а не весною только) – по мере их готовности держать экзамен по данному предмету.
Эта мера представляла бы верное психологическое средство поднять экзаменные знания и требования до весьма большой сравнительно высоты.
Заявляющие о готовности держать экзамен по данному предмету и просящие профессора о любезном устройстве им такового действительно были бы «готовы», солидно приготовлены (за редкими исключениями, всегда, конечно, возможными). В противном случае им незачем, да и стыдно было бы утруждать профессора, особенно уважаемого ими. Что касается профессора, то он, естественно, предъявлял бы большие требования не только потому, что являлись бы обыкновенно действительно приготовленные, но и потому, что от заявившего ему о своей приготовленности к экзамену по его предмету и добровольно просившего на сем основании экзаменовать его профессор (психологически естественно) требовал бы полного оправдания как правдивости заявления, так и решимости утруждать его (профессора) «персону». Мы, профессора, считали бы себя вправе и даже обязанными принимать в таком случае неприготовленность к экзамену за недостаток уважения к себе (каковое мы нравственно обязаны оберегать не из-за себя только, а из-за университетской кафедры, ради уважения к науке и университету в лице ее представителей). Конечно, таких недостаточно приготовленных студентов, которые бы являлись на экзамен bona fide, т.е. в добросовестном убеждении о наличности солидных познаний (такие недоразумения иногда случаются, но экзаменатору их легко отличить от попытки проскочить без добросовестного приготовления), мы бы не распекали, а только отсылали их без отметки о выдержании экзамена, объяснив, в каком направлении и как им следует укрепить и расширить свое знание. Вообще же не было бы ничего легче, как сказать: «До свидания (через месяц или больше – по желанию студента), приготовьтесь, как следует быть, а тогда являйтесь!» Теперь сказать «до свидания» было бы иногда весьма неуместною иронией, ибо человек «теряет год», и подчас это очень серьезный удар. Когда видишь бледное лицо, дрожащие губы и руки и слышишь отчаянную мольбу: «Профессор, спросите еще…» (наиболее деликатная и приличная форма просьбы), а то еще и упоминание о жене и о детях или об имущественных обстоятельствах, поневоле иногда разнервничаешься и лишишься судейско-экзаменного мужества (что все-таки очень нехорошо и деморализует экзаменное дело, тем более что послаблениям, если уж дело пошло на этот скользкий путь, границы нет и нельзя по принципу справедливости одним оказывать снисхождение, а другим нет [23] ).
23
Не испытавшим пытки экзаменования и представить себе, пожалуй, трудно, что приходится нам, экзаменаторам, подчас испытывать. Это не только темная, а просто черная (и чернорабочая вместе с тем) сторона нашей профессорской деятельности, даже с точки зрения просто здоровья! Впрочем, известный процент экзаменующихся доставляет настоящее наслаждение своими экзаменными ответами. Не говоря уже о точности, ясности и вообще элегантности изложения (дело, конечно, не в «красноречии», а в интеллектуальной стороне), некоторые студенческие ответы по содержанию своему выводят далеко за рамки учебника (на основании слышанного на лекциях или прочитанного сверх учебника, иногда в связи с собственными критическими размышлениями). Поневоле думаешь иногда: если бы наши магистранты так отвечали на магистерских экзаменах!.. Впрочем, то обстоятельство, что лучшие студенческие ответы подчас значительно выше уровня некоторых магистрантских ответов, не представляет ничего удивительного при теперешних аномалиях «приготовления в профессорскому званию», или фикции такого приготовления.