Утренний Конь
Шрифт:
В ответ ни звука. По-видимому, девчонку приучили к молчанию. И в ее молчании Васька вдруг слышит музыку, и музыка эта как небо, в котором полным-полно журавлей…
Дед Савелий, встретивший Павлика и Кирилку, усаживает их за стол и, поглаживая рыжую бороду, говорит:
— Значит, договорились. Харч мой. Одежда-обувка моя. А ночевать пока можете в сарае, сарай теплый и большой… Потом поглядим, может быть, выделю вам
— Мы согласные, — отвечает Павлик.
С завтрашнего утра они будут работать у деда Савелия — варить гуталин.
— Румын не поспит, не поест, а башмаки надраит как солнце! — смеется старик. — А где же ваш третий, Васька?
— Видать, где-то задержался, — спокойно отвечает Кирилка.
Дед Савелий, маленький, коротконогий, но очень широкоплечий, выносит во двор старое стеганое одеяло, открывает сарай и зажигает там керосиновый фонарь.
— Оставайтесь, куда вам в дождь? А я пойду, мне в городе ночевать надо… Дела…
Дел у деда Савелия всегда много. На новом базаре он держит шашлычную, а на Приморской улице еще владеет хлебопекарней. Он коммерсант. Румыны выдали ему документы на право торговли. Он богатый. Но, странное дело, совсем не жадный. Он даже несколько раз одалживал деньги Павлику и не торопил с отдачей. Может быть, ему жалко мальчишек?
Ладно, пусть жалеет. А баркас ему не нужен… Стоит так, без дела…
Спустя минуту мальчики слышат, как старик запирает квартиру и выходит на улицу. Кирилка и Павлик смеются. Уже давно у них не было такого удачливого дня.
Зовуще и таинственно плещет море, чуть фосфорится, а синие глазки волн по-кошачьи мигают у самого берега. Все готово к отплытию. Под носовой банкой лежит сверток, заброшенный туда заранее. В свертке буханка хлеба, банка с тушенкой и фляга с водой. И три яблока… Притомив в фонаре свет, мальчики выносят из сарая мачту, парус, весла, киль и, собрав все свои силы, подталкивают баркас к воде.
Но где же Васька?
— Пойдем обождем в сарае, — говорит Павлик.
В сарае хранятся рогожи, смола, банки с олифой, листы жести и кипа прессованной пакли.
Они садятся на паклю и прислушиваются.
— Если живой — значит, живой, вернется… — волнуясь, думает вслух Павлик. — Он пацан ловкий…
— Идет, — вдруг обрадованно объявляет Кирилка и, приоткрыв дверь сарая, зовет: — Сюда, Вась…
Сначала они видят в мглистом свете фонаря тревожное Васькино лицо, а затем в сарай входит и сам Васька с узлом в руках. Он тяжело дышит, видно, ему пришлось долго бежать, и, странное дело, на своих друзей он глядит так, словно они перед ним в чем-то провинились.
— Дитя! — говорит Васька.
— Какое там дитя? — чувствуя недоброе в словах Васьки, спрашивает Павлик.
— Живое! — хмуро бросает Васька и прижимает узел к груди.
Кирилке так и хочется дать тумака Ваське. Что он, дурачок, придумал? Нашел время для шуток! Какое там дитя?
— Сонька, — улыбнувшись, объявляет Васька.
Его друзья не в силах вымолвить ни одного слова, удивленно глядят, как он разматывает шаль. Перед ними девочка. Грязная, мокрая. Она скверно пахнет. Ее нужно немедленно обмыть, высушить и накормить. На вид девочке шесть-семь месяцев.
— Несите воду! — требует Васька.
Павлик первый обретает дар речи:
— А море?
— Возьмем с собой! — Васька садится на паклю рядом с девочкой и рассказывает о желтом автобусе.
— Ух, гады! — Всю свою ненависть, весь свой гнев они складывают в эти два слова. Они даже забывают о море.
Мешая друг другу, мальчики хлопочут вокруг девочки. Она лежит на куче пакли, дрыгает ножками и что-то жалобно лопочет под руками трех нянек.
— Несите воду! — командует Васька, командует так, словно ему не впервые приходится подбирать девчонок на дороге.
Кирилка приносит воду в консервной банке.
Но вода холодная. Девочка может простудиться. Развести в сарае огонь опасно. Разжечь костер во дворе?.. Пламя привлечет внимание патрулей… Недолго думая мальчики набирают полные рты воды и таким образом согревают ее.
Наконец титаническая работа закончена. Три маленьких одессита совершили чудо. На одеяле лежит девочка, умытая подогретой во рту водой, светловолосая, с глазами — синими пуговками. От девчонки исходит мягкое персиковое сияние.
Но впереди самое главное. Соньку надо кормить. Единственное, что они могут предложить ей, это разжеванный хлеб в тряпочке. Так, они видели, кормила ребенка одна цыганка.
Девочка смешно чмокает губами. Ей дают еще немного пресной воды из фляги, и, напившись, она закрывает глаза.
Дождь шумит. Дом деда Савелия темен, почти угольной черноты, но море еще чернее. Самое время оставить берег. Васька деловито заворачивает девочку в одеяло и направляется с ней к баркасу.
— Вернись! — тоном, не допускающим возражения, останавливает его Павлик.
— Ведь пора, — говорит Васька.
— Оставь девчонку в покое! — требует Павлик.
А море не ждет. Вот сердито выплескивает волну, и соленые брызги обдают палубу баркаса. Вот, дохнув ветром, словно из огромного меха, отходит назад, чтобы вновь с разбегу накатиться на берег.
Головы мальчиков ходят кругом. Мысли, одни отчаяннее других, сменяются тревогой. Если взять девочку с собой в море, погибнет без молока. Где-то на Садовой улице живет бывшая сторожиха детдома. Может быть, она заберет ребенка?