Утро вечера мудренее
Шрифт:
– А так, - Генка подался вперед, глядя на Синицына, будто гипнотизировал его, - точно так, как он вдруг начал учиться на круглые пятерки, как за одну ночь изучил всю "Детскую энциклопедию"...
"Вот оно!
– зазвенело в голове Макара.
– Лысюра знает про мышонка Тик-Така... Но откуда? Я-то никому не говорил, даже маме".
– Неясно мне, зачем староста мелет тут разную ерунду, - недовольно брюзжал в это время Зина Живцов.
– Наказать, конечно, мы должны Синицына за его недостойный поступок. Но требовать, чтобы он выполнил работу целого класса, да еще за одну ночь...
– Ха-ха!
– крикнул кто-то.
– Надорвется!
Черепанов поднял руку.
– Есть у кого-то конкретные предложения?
– Общественное порицание!
– раздался вдруг голос Зойки. Все повернулись к ней, и Зойка, смутившись до слез, опустила голову и принялась теребить передник.
– Еще будут предложения? Нет! Ставлю на голосование. Кто за?.. Единогласно!
Вскочил Живцов.
– Предлагаю также не допускать больше Синицына к турнирным соревнованиям.
– Не надо, я...
– дернулся Макар.
– Справедливо, - пробасил молчавший до сих пор Пономаренко, и руки взметнулись вверх.
Печально плелся Макар с собрания домой. Эх, и не везет ему! Вот уж неудачник так неудачник - даже волшебство не идет ему впрок.
Сзади послышались чьи-то шаги и тяжелое дыхание.
– Синицын, погоди!
– Макар узнал голос Лысюры и нехотя остановился.
– Ну чего?
– спросил он хмуро.
Лысюра задышал ему в ухо:
– Ну так... что ты надумал? Обработаешь весь наш участок?
– Что ты снова мелешь? Да я пять деревьев еле-еле...
Лысюра пихнул его в плечо.
– Я ведь тебя на собрании защищал! А ты...
Он оглянулся по сторонам.
– Да ты не бойся. Никто не узнает.
– Про что?
– тоже почему-то перешел на шепот Макар.
– Что ты на самом деле не Синицын, а...
– Генка набрал в грудь побольше воздуха, - а волшебник по фамилии Кара-Чунг!
– Что еще за Кара-Чунг?
– опешил Макар.
– Ну как же, как же, - засуетился Лысюра.
– Ты ведь сам говорил, помнишь, когда мороженое ели?
Оба смотрели друг на друга выпученными глазами. Сгущались сумерки. Тополя протянули над ними голые ветви. В щелях забора взвизгнул ветер.
– И все сразу тебе поверят, - забубнил ему в воротник Лысюра. Еще и прощения просить будут.
– Прощения?
– А то как!
– воодушевился Генка.
– На руках будут носить: ты же за всех работу сделал, можно баклуши бить. А самое главное... самое главное - мы раньше всех закончим воскресник, и наш класс выйдет на законное первое место.
– Почему закончим? Если Тик-Так...
– он поперхнулся, - если я сделаю всю работу за ночь, то никому и начинать не придется.
– Вот-вот, а я что говорю! Все классы придут на участок, только примутся за работу, а у нас - глядь - все готово. Нам сразу благодарность, школьный оркестр играет туш...
– И мы утрем нос четвертому "Б"!
– подхватил Синицын.
– Правильно!
– и они, схватившись за руки, начали отплясывать на тротуаре так, что какая-то старушка испугалась и, не доходя до них, перебрела на другую сторону улицы.
– Значит, по рукам?
– остановился Лысюра.
Но Синицын замялся:
– В общем, я подумаю... над твоим предложением.
"А вдруг Тик-Так откажется?" - пришло ему в голову.
– Чего там думать?
– напирал староста.
– Делай - и с концом.
Но Синицын ответил загадочно:
– Утро вечера мудренее.
СОЛОМЕННАЯ МЕТЕЛЬ
Чуть свет Лысюра бежал по улицам города к школе.
За ночь немного подморозило, на сухой земле белели разводы инея. Вдалеке над окраиной города покачивались пепельные столбы дыма наверное, жгли опавшие листья. Отсюда, с горки, где стояла школа, их микрорайон виднелся, как на ладони. С автобазы одна за другой выезжали тяжелые автомашины, окутываясь сизыми облачками. Голубая пелена лежала на крышах домов.
Каблуки Лысюры звонко стучали по асфальту. Холодный чистый воздух обжигал щеки. Генка сжимал озябшие кулаки в карманах пальто и шептал:
– Сделает или не сделает? Волшебник или нет?
Вот уже мелькнула за поворотом белая стена школы, сейчас пойдет забор пришкольного участка... Лысюра ускорил шаг, и тут горестный крик вырвался у него: деревья на всем школьном участке стояли такие же голые, как и вчера.
– Обманул, тр-репач, - процедил Генка. Он открыл калитку и поплелся на свою половину участка, машинально ощупывая деревья: ладонь чувствовала холодную и влажную шершавую кору.
Он разочарованно присел на валявшийся бочонок из-под удобрений. Перед ним стройными рядами тянулись стволы деревьев, которые еще надо было укутать соломой, перевязать сверху веревками и сделать это не так-сяк, а на совесть - учитель ботаники Егор Сергеевич сам будет проверять, а у него глаза - ой-ой! И неизвестно еще, кто раньше выполнит работу.
Рухнули сладкие мечты старосты класса, как он подходит к Ивану Ивановичу, вскидывает вверх руку и звонким голосом рапортует о трудовой победе коллектива.
И директор жмет ему руку, поворачивается к завучу и говорит удивленно:
– Подумайте только, какие молодцы! Другие классы еще только начинают работу, а эти уже закончили. Вот это темпы! И с высоким качеством.
А завуч как бы мимоходом заметит:
– Это и не удивительно. Ведь у них староста кто - Геннадий Лысюра!
– Ах, да-да!
– спохватится директор.
– Как же мы его до сих пор не замечали? Нужно немедленно...
Что именно "нужно", Лысюра представлял себе довольно смутно, но дальнейшее рисовалось ему в самом радужном свете. Какие-то почетные грамоты, поздравления, прикалывания к груди значков, поездки, встречи делегаций. И музыка, музыка...