В долине Иордана
Шрифт:
Заплъ кларнетъ, чудные звуки понеслись въ безмолвіи ночи, полетли по долин эл-Гора, покатились по гладкой поверхности моря и поднялись, казалось, къ самому небу вмст съ легкимъ бризомъ наввавшимъ съ озера Лота. Наши Арабы приподнялись со своего ложа и, поглядвъ сонными глазами, опустились снова, закутавшись въ свои шерстяные бурнусы.
— Ла джаибъ Валлахи (это удивительно, клянусь Богомъ)! пробурчалъ себ подъ носъ старый Османъ, котораго выходка Француза удивила еще боле чмъ проводниковъ Пижо, привыкшихъ къ штукамъ своего господина. Поистин глупъ этотъ Франкъ! продолжалъ ворчать мой кавасъ, который не могъ переварить музыки нарушавшей его сладкій покой.
Я оставался недвижимъ, боясь самымъ движеніемъ своимъ нарушить прелесть очарованія, изъ котораго не хотлъ выходить. Я уже забывалъ что предо мной пустыня, что у ногъ моихъ плещется Мертвое Море, что дикіе Бедуины быть-можетъ крадутся къ нашему становищу. А чудные звуки все лились и лились, словно изъ невидимой вышины; они летли съ дыханіемъ воздуха, бжали по земл, лепетали во всплескахъ моря и уносились съ втромъ.
Чарующіе звуки вдругъ оборвались, страшное безмолвіе вдругъ воцарилось тамъ гд, казалось, пло все вокругъ и вмсто дивной мелодіи какъ-то сильне вдругъ послышались и говоръ моря, и шелестъ втра потянувшаго отъ моря.
— Я вызвалъ, кажется, втеръ, проговорилъ посл нкотораго молчанія Пижо; мой кларнетъ разбудилъ видно Эола, мирно дремавшаго въ дикихъ ущельяхъ Бахръ-эль-Лута; посмотрите какъ тянетъ втеръ, какъ начинаетъ рябиться море, какъ разрастается тучка надъ нами… Арабы, видно, правы говоря что музыка можетъ вызывать какъ и усмирять бури и втры.
Втерокъ въ самомъ дл усиливался постепенно; легкій, едва замтный съ вечера, онъ становился довольно свжимъ и усиливался какъ-то порывами. Мертвое Море начинало уже волноваться вовсей своей масс. Свжій втеръ разбудилъ море, оживилъ воздухъ, но не тронулъ земли. Она спала попрежнему, не вдая пробужденія охватившаго море. Все сильне и сильне расходился втеръ по Іорданской долин и пробуждая къ жизни мертвыя воды Бахръ-эль-Лута. Вотъ ударили съ шумомъ полукаменныя волны о берегъ, загудла, застонала земля, отражая нападеніе моря, но не пробудилась дальше береговъ. Глухо разносились удары волнъ по солончаковой почв, еще глуше раздавались они въ воздух пропитанномъ соляными испареніями моря. Цлая туча брызгъ и соленаго тумана понеслась внизъ по долин эль-Гора, окатила насъ и улетла съ порывомъ южнаго втра.
А втеръ все крпчалъ; не довольствуясь тмъ что разбудилъ море, онъ заставилъ говорить и окрестныя скалы. Принесясь изъ пустыни съ береговъ Чермнаго Моря, пролетвъ надъ горами Петры и Синая, набравшись силы въ узкомъ залив Акабы, этотъ втеръ со страшною силой, какъ бы порывами, все сильне и глубже прорзалъ застоявшуюся массу атмосферы переполненной испареніями моря. Отразившись отъ скалъ Бахръ-эль-Лута, пролетвъ чрезъ тсныя ущелья Іудейскихъ горъ, втеръ несъ уже тысячи звуковъ, стоны скалъ и говоръ пробудившихся горъ съ ревомъ бури и эхомъ грома раскатившагося въ горахъ.
Словно бшеный зврь заключенный въ оковы, изъ которыхъ онъ не могъ вырваться, билось, ревло, волновалось и стонало море. Какимъ-то огромнымъ мрачнымъ чудовищемъ не имющимъ формы, лишеннымъ органовъ, но говорящимъ тысячью языковъ, казалось оно, когда подъ напоромъ полуденнаго втра, словно въ безсильномъ отчаяніи, бросалось на берегъ охватывая, сжимая, облизывая его.
Надо видть и испытать всю страшную силу волнъ Мертваго Моря чтобы судить о томъ дйствіи какое он могутъ производить даже на дикій камень, не говоря уже о нептуническихъ образованіяхъ. Если давленіе воды океановъ, содержащей не боле 4 % минеральныхъ солей, можетъ достигать страшной силы до 173пудовъ на одинъ квадратный футъ, а на тло человка, имющее въ среднемъ до 15.378 кв. сант., силы превышающей 2,800 пуд., то при содержаніи почти 25 %соли въ вод Мертваго Моря давленіе ея даже при незначительномъ волненіи можетъ развивать такую силу при которой не устоять даже крпкому камню. Немудрено поэтому что берега Бахръ-эль-Лута страшно изъдены и подточены волнами и что часть ихъ уже обрушилась въ море, заполнивъ обломками его побережья. Понятно также что ни одинъ, даже желзный корабль, не выдержалъ бы долго ударовъ полукаменныхъ волнъ и что при этихъ условіяхъ невозможно судоходство по водамъ Мертваго Моря. Еще при начал бури, когда на поверхности его ходили еще неволны, а небольшая рябь, уже начавшая набгать и плескаться о берега, я попробовалъ испытать на себ силу соленой воды выведенной изъ состоянія равновсія. Полураздвшись я вошелъ въ море, отошелъ отъ берега сажени полторы или дв, не чувствуя ничего кром особенной свжести воды, какъ вдругъ сильный толчокъ въ мои ноги еле не опрокинулъ меня; я думалъ вначал что я споткнулся или какой-нибудь камень заставилъ меня покачнуться, какъ второй толчокъ (произведенный очевидно ничтожною по высот, но значительною по длин волной) показалъ виновннка нарушенія моего равновсія. Силу удара набжавшей воды можно сравнить въ самомъ дл съ толчкомъ произведеннымъ невидимою рукой. Въ продолженіе своей скитальческой жизни я купался во многихъ моряхъ, озерахъ и быстрыхъ ркахъ; я хорошо знакомъ съ тмъ ощущеніемъ какое порождаетъ прибой океанской волны. Мн нравится это широкое, сильное и вмст съ тмъ ровное гладкое давленіе; съ нимъ еще можно бороться, можно осиливать его, прорзать. Не осиливъ прибоя, съ нимъ можно опрокинуться, упасть и понестись на волн подхватившей пловца. Можно ринуться со скалы въ самый разгаръ бури, въ самый водоворотъ бушующихъ волнъ, можно сразиться съ ними, и на ихъ же гребняхъ вынырнуть на поверхность, съ ихъ же помощью выбраться на берегъ неразбитымъ отъ удара волны. Дикари Полинезіи продлываютъ ежедневно этотъ опытъ на глазахъ Европейца, Арабы на берегахъ Іемена любятъ тоже бросаться во время бури въ самыя кипящія волны, наслаждаясь этою борьбой со стихіей. Съ водой Мертваго Моря этого продлать нельзя. Ринуться въ нее даже съ небольшой высоты — значитъ разбиться о ея неупругую поверхность; попытаться бороться съ ея волнами даже въ самомъ начал бури — такъ же невозможно какъ и прати противъ рожна. Небольшой по величин, часто еще не несущій пны на гребн, валъ Мертваго Моря собьетъ съ ногъ самаго сильнаго человка; ударъ его не будетъ такъ ровенъ и гладокъ какъ ударъ океанской волны: нтъ, онъ коротокъ, силенъ, ударяетъ какъ бы въ одну точку, заставляя быстро терять равновсіе. Онъ похожъ дйствительно на ударъ который можно сравнить съ быстрымъ, короткимъ толчкомъ, не дающимъ возможности сопротивляться. Когда я, немного разгоряченный сопротивленіемъ моря, задумалъ произвести новое купанье, зажмуривъ глаза и заткнувъ уши и носъ, все это я испыталъ на самомъ себ. Не отошелъ еще я пяти-шести саженъ отъ берега, какъ небольшія, короткія волны сбили меня съ ногъ, опрокинули, раздавили; я попытался встать и бороться снова, он опрокинули меня вновь; съ закрытыми глазами я ринулся грудью на встрчу волны, надясь прорзать ее руками сложенными для нырянія… но, одно мгновеніе… и я былъ уже безсиленъ, уничтоженъ, побжденъ…. Меня хлестнуло что-то похожее на куль упругой муки, опрокинуло сразу и понесло назадъ съ такою силой что будь на берегу камень, я былъ бы разбитъ до смерти. Чрезъ нсколько мгновеній посл того какъ я вступилъ въ борьбу съ волной, я уже былъ выброшенъ на берегъ, выброшенъ буквально какъ щепка или сучокъ. Я очутился на солончаковой окраин, лежа на спин, съ разбитою грудью, какъ бы съ изломанными конечностями, не имя возможности шевельнуться, хотя набгавшіе авангарды волнъ продолжали еще хлестать о мои наболвшіе бока.
Когда я очнулся, Пижо стоялъ надо мною, приподнимая меня за руки вмст съ Османомъ, который былъ сильно перепуганъ происшествіемъ случившимся съ его неблагоразумнымъ господиномъ. Увидя своихъ, я приподнялся и пошелъ къ палатк, еле двигаясь, словно разбитый параличемъ или едва оправившійся посл тяжкой болзни. Глотка два-три крпкаго вина и теплое одяло въ которое завернулъ меня Пижо скоро вернули мои силы, но я чувствовалъ такую сильную боль въ груди иоконечностяхъ что первые полчаса не хотлось шевельнуться. Еще два-три дня посл этого купанья я чувствовалъ тупую, по временамъ ноющую боль въ груди, замтную особенно при глубокомъ вздох. Верхнія конечности ныли первое время словно отъ непосильной работы, тогда какъ нижнія оправились скоро. Таковы были послдствія моего втораго купанья и попытки бороться съ волнами Мертваго Моря.
VIII
Ночь все еще была темна, потому что бжавшія по небу тучи не давали возможности выглянуть мсяцу, уже давно пытавшемуся посмотрть на волнующееся море. Разорванные втромъ туманы сбжали съ поверхности Бахръ-эль-Лута, попрятавшись въ ущельяхъ его береговыхъ горъ или разлетвшись по долин Іордана. Темная зіяющая масса воды, шевелившаяся какъ чудовище, издающая тысячи звуковъ, темное покрытое тучами небо и темныя скалы вокругъ сливались въ одинъ мрачный хаосъ, гд царила тьма, ревла буря и стонали волны, разбиваясь о берегъ. Словно ясный маякъ въ этой по временамъ безпросвтной мгл блестла искорка на кончик сигары Пижо, который, какъ истый любитель природы, сидлъ на камн у берега, вперивъ очи свои въ бушующее море, не замчая что волны уже лизали до колнъ его полуобнаженныя ноги.
— Хауенъ аалейна я рабби (помилуй насъ Господи)! шепталъ мой Османъ, кутаясь въ свои дырявый плащъ отъ втра, пронизывающаго насквозь.
— Не хорошо длаетъ господинъ заглядываясь на море, отнесся мой кавасъ къ утшавшему его Французу. Оно не любитъ глаза человческаго когда бушуетъ и реветъ; даже глазки красавицы, смотрящей праздно на море, его сердятъ и волнуютъ. Лишь око Аллаха, полный мсяцъ (эль-Камаръ) утшаетъ и ласкаетъ море. Отойди отъ берега, господинъ! Море бушуетъ сегодня такъ сильно какъ въ ночь когда подымаются тни схороненныхъ Аллахомъ городовъ. Духи моря волнуютъ его; имъ становится тсно въ ихъ подводной глубин; они мечутся, пляшутъ и играютъ во время бури, носятся вмст съ ея волнами, кружатся съ вихрями и поднимаются кверху вмст съ туманами. Духи моря стонутъ въ волнахъ, разбивающихся о берегъ, они поютъ вмст съ втрами, ревутъ вмст съ бурей, грохочутъ съ раскатами грома. Бушующее море иметъ голосъ, ему только не данъ языкъ. Только во время бури море можетъ бесдовать съ небомъ и молиться, потому что наконецъ буря даетъ ему голосъ. На дн Бахръ-эль-Лута есть дти грха, ихъ слезы наполнили море; ихъ вопли и стоны оно таитъ въ глубинахъ тни оживляютъ его воды, ихъ голосъ слышится въ тхъ мольбахъ которыя возсылаетъ море въ часы бурной молитвы; они же носятся надъ водой въ блыхъ туманахъ. Не длинна молитва Бахръ-эль-Лута; немного проситъ оно отъ Аллаха. Оно молитъ о пощад, оно проситъ у него жизни и надется ихъ получить. Будетъ время, говоритъ легенда, и Бахръ-эль-Лутъ искупитъ прощеніе. Утишится гнвъ Предвчнаго, свтлый ликъ Пророка обернется снова къ нему, и возстанутъ изъ ндръ моря тни людей мученіями искупившихъ вины. Однутся плотью и кожей блдныя тни, окаменютъ вновь призраки городовъ, и выйдутъ изъ моря на берегъ новые люди и ихъ города. Крпко станутъ они на прибрежь моря, населятъ густо окрестныя страны и зацвтетъ вновь жизнь и счастье на берегахъ Бахръ-эль-Лута. Темныя воды станутъ чистыми, какъ роса, мертвыя воды наполнятся жизнью и оживутъ. По слову Пророка, осядетъ соль изъ воды Бахръ-эль-Лута, преисполнится оно сладостью, произраститъ травы и растенія и оживится рыбами которыя придутъ изъ Іордана.
Подъ вліяніемъ арабской легенды, мн хотлось врить словамъ преданія, хотлось слышать въ рокотаніи волнъ молитву моря, оживленнаго духомъ и получившаго голосъ для того чтобы говорить съ небомъ о тхъ что схоронились въ его глубин. Какъ-то невольно тянуло ближе къ берегу, къ самымъ волнамъ набгающимъ на его солончаки. Опершись на камень, какъ на твердую скалу, я услся у самаго моря. Что-то огромное, темное какъ и ночь, облежавшая насъ, виднлось въ туманной дали; оно поднималось, пучилось, кружилось и росло; оно бжало на меня, падало, расплывалось и поднималось вновь; оно ревло, стонало и шумло, какъ огромная людская толпа… Въ этой черной чудовищной масс, въ этихъ силуэтахъ, не имющихъ очертаній, мое воображеніе рисовало цлыя картины, создавало рои призраковъ, готово было видть все что насказали Арабы.
Было уже далеко за полночь когда немного прояснилось небо, выглянули блестящія созвздія и убывающая луна бросила тусклое сіяніе на волнующееся море, наше становище и пустыню. Брызнули блестки фосфорическаго сіянія на волнахъ вспненнаго моря, скользнули по гребнямъ набгавшихъ валовъ и наполнили брилліантами темную поверхность всколыхнувшейся воды. Чмъ-то другимъ, еще боле фантастичнымъ иживымъ, показалось море облитое сіяніемъ; еще волшебне стало оно когда надъ нимъ прояснилось небо, и втеръ погналъ клочья тумановъ понависшихъ надъ водой. Заблистало море звздами, разсвтилось переливами; черныя волны его просвтлли, блые туманы засіяли матовымъ свтомъ, и изъ мрачнаго хаоса словно чудомъ оно отразило небо, его звзды и луну.