В долине Иордана

Елисеев Александр Владимирович

— Машаллахъ (да будетъ восхваленъ Богъ)! произнесъ благоговйно Османъ, замтивъ что его господинъ не можетъ оторваться отъ сильныхъ впечатлній производимыхъ Горой Искушенія даже на полудикихъ сыновъ пустыни. — Йаллахъ емхи (идемъ впередъ)! Джебель Каранталь осталась назади, счастливая Ер-Рихи лежитъ на нашемъ пути; джай москосъ ( русскій чай) ожидаетъ тебя и хорошій обдъ готовъ для Османа.

Прозаическій оборотъ рчи моего проводника нсколько охладилъ полетъ вольной мысли и обратилъ ее къ земл, тлу и насущной потребности. Голодъ въ самомъ дл давалъ себя знать, а жажда длалась настолько нестерпимою что я хотлъ утолить ее водой журчащаго Кельта, еслибы не воспротивился Османъ, считавшій почему-то кристальныя воды его нездоровыми для употребленія.

V

Чрезъ полчаса мы были уже во двор Русскаго дома. Арабъ-прислужникъ страннопріимицы вмст съ Османомъ взяли на свое попеченіе вашихъ коней, а я попалъ въ руки хлопотуньи хозяйки, не звавшей чмъ угостить гостя.

Въ верхней горниц, мило прибранной,

былъ сервировавъ столъ съ такимъ изяществомъ которое сдлало бы честь любому европейскому отелю на Восток. И чистая скатерть, и посуда, и вс принадлежности стола были на лицо въ небольшомъ русскомъ домик, единственномъ цивилизованномъ пункт на всемъ протяженіи Іорданской долины. Какъ-то странно и пріятно поражала глазъ вся эта обстановка въ полудикой стран, не обезпеченной еще отъ нападенія бедуинскихъ шаекъ, и невольно будила въ сердц благодарность тому кто сумлъ въ полудикой пустын основать это гнздышко. Смиренный и великій труженикъ, единственный представитель Русскаго народа на Восток, почти двадцать лтъ держащій высоко знамя русской культуры среди всхъ невзгодъ бушующихъ вокругъ, архимандритъ Антонинъ создалъ все это буквально изъ ничего. Вс были противъ него, и чужіе, и свои: и католики, и мусульмане, и паши, и консулы, и патріархъ, все ратовало противъ одинокаго, хилаго здоровьемъ, но крпкаго духомъ и врой въ правое дло инока. Въ распоряженіи отца Антонина не было почти ни гроша тогда какъ Палестинскій комитетъ, ничего не длавшій и не предпринимавшій въ теченіе двадцати пяти лтъ, обладалъ десятками и сотнями тысячъ. И добрый рабъ не закопалъ своего таланта въ землю, а посялъ зерно изъ котораго уже теперь вышелъ плодъ сторичный. Отецъ архимандритъ побдилъ всхъ своихъ враговъ и словно на зло имъ поставилъ свои страннопріимицы, выстроенныя на гроши доброхотныхъ дателей, тамъ гд не могъ устроиться даже пронырливый католикъ. Прозжій туристъ, не говоря уже о паломник, не можетъ не залюбоваться на чудные русскіе уголки выстроенные какъ бы невидимою рукой. Если спросите у проводника-Араба о строител этихъ небольшихъ, но крпкихъ оплотовъ, нехитрый умомъ и простой сердцемъ Арабъ назоветъ вамъ прямо «московъ аршимандритъ», какъ одно изъ популярнйшихъ именъ во всей Святой Земл.

Въ архимандрит Антонин сказалась та мощь русскаго духа которая живетъ и въ паломникахъ, другихъ носителяхъ русской идеи на Восток, въ странахъ гд русская дипломатія не можетъ держать честно и грозно имя Русскаго народа, хотя обаяніе его проникло даже въ пустыни Аравіи и Судана. Офиціальныя лица не помощники отцу Антонину въ его культурной и духовной русской миссіи на Святой Земл; нтъ, они часто и даже очень часто были его злйшими врагами, тормозящими словомъ и дломъ каждый шагъ смиреннаго инока, не имющаго опоры даже въ людяхъ «не отъ міра сего». За отцомъ Антониномъ стоитъ другая сила, у него другіе помощники: за него право святаго дла, за него сочувствіе массы паломниковъ, за него заслуги многолтнихъ трудовъ, его обаяніе въ Святой Земл и рядъ тхъ безвстныхъ тружениковъ, преимущественно простыхъ женщинъ-богомолокъ, при помощи которыхъ отецъ архимандритъ построенные имъ дома сдлалъ настоящими русскими страннопріимицами. Я знавалъ одну такую святую женщину-смотрительницу русскаго дома въ Хеврон, «матушку Катерину», какъ ее звали и паломники, и туземцы. Много лтъ прожила она въ дикомъ фанатическомъ Хеврон и своею евангельскою простотой и смиреніемъ дошла до того что дикіе Бедуины, при встрч съ всю, цловали полы ея платья.

Одна изъ такихъ труженицъ и пособницъ отца Антонина хлопотала на моихъ глазахъ и въ уютной горниц Іерихонской страннопріимицы. Черные русскіе сухари, яичница и русскій Блковскій чай какъ-то не вязались съ похлебкой изъ помидоровъ, рагу изъ баранины, козьимъ молокомъ, оливами, смоквой и финиками, которыми меня угощала добрая старушка. Обильную трапезу словоохотливая хозяйка приправляла еще добрыми, ласковыми рчами.

Давно я не обдалъ такъ комфортабельно и хорошо. Посл обда, на зеленый коверъ сада положили цновку, поставили кипящій самоваръ, и мы расположились чайничать подъ снію цвтущихъ апельсиновыхъ деревьевъ. Заботливая старушка ухаживала за мною какъ за ребенкомъ, а я безпечно кейфовалъ посл многихъ недль постоянной заботы о каждой мелочи, обо всемъ что необходимо въ путешествіи, гд человкъ предоставленъ самому себ. Быстро и незамтно протекало время среди разговоровъ съ добродушною хозяйкой. Много поразказала она мн въ нсколько часовъ нашей бесды, но всего глубже запалъ въ мое сердце разказъ ея объ оригинальномъ русскомъ подвижник, генерал К-онъ, который своею смертью запечатллъ подвигъ добровольно возложенный имъ на себя въ пещерахъ Іорданской пустыни.

Что за причины понудили покойнаго генерала бжать отъ міра и земныхъ почестей въ пустыню, неизвстно; но покойный К-ій, разъ удалившись отъ міра, подъялъ крестъ настоящаго подвижничества, столь рдкаго въ наше время. Не найдя мира своей душ даже въ Іерусалим, онъ ушелъ въ пустыню Іордана, и въ вертепахъ прилежащихъ Сорокадневной Гор обрлъ то чего жаждалъ. Поселившись въ пещер, откуда онъ повыгналъ многоножекъ, скорпіоновъ и змй, новый отшельникъ обложился массой книгъ привезенныхъ изъ Россіи, и въ тиши мертвой пустыни предался созерцанію, молитв, чтенію и письму. О чемъ молился и что созерцалъ подвижникъ, тайна эта похоронена вмст съ нимъ, но оставленныя имъ книги говорили о томъ что К-ій находилъ свою отраду въ духовномъ и философскомъ чтеніи, а во многочисленныхъ рукописяхъ, завщанныхъ имъ въ наслдство одному изъ іеромонаховъ миссіи, отцу В-ну, онъ изливалъ свою душу, пораженную страшнымъ недугомъ, котораго не могла уврачевать ни міръ, ни пустыня. Разъ въ недлю, обыкновенно въ субботу утромъ, являлся подвижникъ въ Іерусалимъ, слушалъ богослуженіе, накупалъ скудной провизіи на недлю, бесдовалъ съ нкоторыми духовными лицами и потомъ снова уходилъ въ вертепы Іудейскихъ горъ. Въ глубокомъ одиночеств работалъ отшельникъ и физически, трудясь надъ земляными

окопами и устроеніемъ своего каменнаго жилья. Когда же изнемогалъ его духъ, обуреваемый мрачными видніями, пустынникъ шелъ не въ Іерусалимъ, гд онъ видлъ одни соблазны, а въ обитель Предтечи, на берега Іордана, въ пещеры старцевъ Сорокадневной Горы и въ страннопріимицу Іерихона. Моя хозяйка не разъ бесдовала съ К-мъ, который повидимому былъ къ ней очень расположенъ. «Какой-то мрачный и чудной», говорила она, «приходилъ генералъ изъ пустыни»; онъ говорилъ о видніяхъ которыя посщали его, о звукахъ и голосахъ которые преслдовали его даже во глубин каменной скалы. «Не далека уже моя могила, недолго мн придется нести свой крестъ, которымъ я не могу искупить свою прежнюю жизнь и увлеченія.» Исполнились пророческія слова подвижника: скоро его не стало. Дотол еженедльно появлявшійся и въ Іерусалим, и въ Іерихон, генералъ К-ій вдругъ исчезъ, а чрезъ нсколько недль нашли его трупъ, носившій слды насилій. Заіорданскіе Бедуины, вроятно польстившись на ящики съ книгами въ которыхъ они предполагали деньги и всякое добро, зарзали подвижника въ его же собственной пещер.

«То былъ человкъ не отъ міра сего», такъ охарактеризовалъ покойнаго духовникъ его, іеромонахъ миссіи, и въ этихъ немногихъ словахъ, для меня по крайней мр, обрисовывается въ общемъ образъ покойнаго К-аго.

Подъ вечеръ въ страннопріимицу Іерихона прибыла партія русскихъ богомольцевъ, и убогая деревушка Эръ-Рихи превратилась въ станъ паломниковъ, пришедшихъ сюда изъ разныхъ уголковъ матушки Руси. Котомки за плечами, узелки въ рукахъ, зипуны, опашенки и полушубки вмст съ кацавейками и поношенною шинелью отставнаго солдата, все это запестрло на зеленомъ двор Іерихонской постройки. Паломники размщались и располагались на ночлегъ, только что оставивъ за собой верстъ 20–30 перехода по горамъ, подъ нестерпимымъ зноемъ сирійскаго солнца. Все вынесла, испытала и пережила эта срая, бродячая Русь, прежде чмъ дойти до зеленющихъ кустовъ Іорданской долины чтобы «во Ердань-рк искупатися, во святой вод окреститися». Чрезъ сотни лтъ исторической жизни, чрезъ вс невзгоды и тучи, русскій мужикъ пронесъ свои идеалы и выразивъ ихъ во храм и паломничеств, украсилъ каменною церковью свое соломенное село и въ десять вковъ своими лаптями протопталъ дорогу ко Святой Земл, куда тянуло его со временъ Владиміра и Ольги. Ни Татарщина, ни Турки, ни Арабы, ни разстояніе, ни торный путь, приводившій чаще къ смерти чмъ къ достиженію завтной цли, не остановили нашего паломничества. Спи же и отдыхай, ты много поработавшая Богу, срая паломническая Русь! На зеленомъ ковр Іорданской долины, подъ снью деревъ Іерихона, обрызганная ароматами благоухающаго сада, ты возлегла, притомившись съ пути, не зная страха и заботъ, чувствуя что подъ тобою клочокъ русской земли, а надъ тобою Богъ, ради котораго ты подъяла свой тяжелый крестъ.

Долго и молча сидя въ сторон, я наблюдалъ эту картину ночлега нашихъ паломниковъ, и мн казалось что я вижу какой-то волшебный сонъ, а когда вышла луна и облила своимъ сіяніемъ всю эту группу пришлаго люда, котораго разнообразныя позы напоминали груды убитыхъ на пол сраженія, я не прочь былъ просидть цлую ночь, созерцая и любуясь. Блдными, скучными, неживыми мн казались тогда вс картины писанныя кистью или перомъ. Эти лица, изможденныя молитвой, трудами и постомъ, обращенныя къ небу и залитыя сіяніемъ луны, смотрящейся въ ихъ закрытые глаза, эта обстановка со всею чарующею прелестію ночи, все это запечатллось неизгладимыми чертами въ моей памяти. Долго я просидлъ въ своемъ укромномъ уголк, пока не было открыто мое присутствіе.

Надъ сонною группой паломниковъ вдругъ приподнялась высокая, слегка согбенная фигура. Приподнявшійся паломникъ снялъ шапку, перекрестился и забравъ свою походную суму, пошелъ медленно направляясь въ ту сторону гд находился мой наблюдательный пунктъ.

Увидавъ меня, старикъ остановился; моя блая шапка очевидно смутила его, какъ и самое мое присутствіе въ полночный часъ, когда все вокругъ покоилось богатырскимъ сномъ.

— Что же ты не спишь, голубочекъ? вдругъ спросилъ онъ меня твердымъ голосомъ. — Чай, зашло уже за середъ ночи, а ты проглядываешь свои молодые глазки, прибавилъ онъ, подойдя уже вплотную ко мн.

Я далъ мсто около себя старцу. На высокомъ чел его, казалось, лежала печать того безмятежнаго спокойствія и чистоты которыя такъ поражаютъ на изображеніяхъ святыхъ; на впалыхъ щекахъ были написаны годы искуса и нужды, не побдившихъ силы духа. Длинные сдые волосы, отчасти падавшіе по плечамъ, шелковистая блая борода, широко легшая на могучую грудь и что-то особенное, отличавшее его отъ другихъ паломниковъ, длали моего гостя настоящимъ патріархомъ и вождемъ этой рати, раскинувшей свой ставъ подъ тнью садовъ Іерихона.

Василій Антиповъ съ Чердыни было его имя, извстное многимъ паломникамъ добраго стараго времени; живой, подвижной досел, несмотря на свои 82 года, онъ ужь пять разъ побывалъ въ Палестин, куда впервые пришелъ кружнымъ путемъ черезъ Кавказъ и Малую Азію въ 1824 году. Черезъ каждыя десять лтъ повторялъ Антиповъ свое хожденіе во Святую Землю, не останавливаясь ни передъ чмъ. На первое путешествіе во Святую Землю нашъ паломникъ употребилъ 14 мсяцевъ, въ теченіе которыхъ мерзъ, голодалъ, сидлъ въ тюрьмахъ, былъ битъ до полусмерти въ городахъ Арменіи, и весь путь совершилъ пшкомъ съ сорока кредитными рублями въ карман, отъ Чердыни и Урала черезъ Кавказъ, Тавръ и Антиливанъ до самой Палестины, которую исходилъ всю, причемъ дважды отъ руки Бедуиновъ былъ избиваемъ до того что отлеживался по дв и по три недли. Не изъ корысти какой или охоты бродить совершилъ старикъ пятикратное паломничество. Гд смерть ежечасно смотритъ въ глаза, туда не пойдетъ сребролюбецъ, туда не тянетъ и бродячій инстинктъ. Только чистая вра, безъ намека о мзд, можетъ подвигнуть человка на такой страдальческій путь и повести его стезей лишеній и невзгодъ къ той желанной цли которую онъ намтилъ впереди. Всего лучше и мене очертилъ это онъ самъ, странникъ во имя Христа. Сожалю что не могу передать вполн его своеобразную рчь.