В долине Иордана
Шрифт:
— Уа-уа! Яраголь (смотри, человкъ)! вдругъ какъ бшеный вскрикнулъ Османъ и вскочилъ словно ужаленный змей… Длинное ружье блеснуло своимъ яркимъ стволомъ въ его рук, и я заслышалъ зловщій звукъ взводимыхъ курковъ.
Быстрый взоръ мой, упавъ съ небесъ на землю, запримтилъ блое пятно, ярко озаренное лучами мсяца, показавшееся на темномъ фон Іорданскаго лса. Пятно это казалось неподвижнымъ, потомъ начало отдляться и мало-по-малу очутилось на ровной поверхности залитой фосфорическимъ сіяніемъ; длинная металлическая полоска сверкнувшая на этомъ пятн позволила заподозрить ружье въ рукахъ новаго незнакомца, который подвигался не торопясь по направленію къ нашему становищу. Завидя новый предметъ, зафыркали наши кони и насторожили свои уши; арабскіе скакуны чуютъ издали друга и врага, говорятъ Бедуины, полагаясь часто на чутье лошадей.
— Эш-и-макъ (кто ты)? крикнулъ я выходя на встрчу блому незнакомцу. Отвта не было, но вся закутанная въ бломъ фигура продолжала приближаться. Сердце опять забилось сильне, рука невольно сжала крпче врную берданку, и я повторилъ свой вопросъ. Незнакомецъ въ отвтъ отчаянно замахалъ руками и показывая правою рукой на лсъ лвою ладонью давалъ мн знать чтобъ я замолчалъ…
Я подвинулся еще стараясь своею быстротой заглушить трепетаніе сердца и ободрить Османа, уже готовившаго нашихъ коней. Чмъ ближе подходилъ я къ блому незнакомцу, тмъ смле и порывисте былъ мой шагъ, и когда я былъ всего въ трехъ-пяти саженяхъ разстоянія отъ Бедуина, я услышалъ знакомый голосъ, по которому узналъ Абу-Салеха.
— Энта рагулъ таибъ Московъ (ты Русскій — молодецъ)! заговорилъ Арабъ, — но ты неостороженъ какъ женщина или овца. Бдный Абу-Салехъ снова пришелъ предупредить тебя что враги недалеки и что они ищутъ тебя и Османа. Бги поскоре въ эль-Риха (Іерихонъ), гд ты найдешь тихій покой и куда проведетъ тебя Абу-Салехъ.
При напоминаніи о врагахъ я почувствовалъ снова что моя смлость покидаетъ меня, но одинъ пристальный взглядъ на Араба, не умвшаго скрыть свою радость при вид моего страха, открылъ снова мн глаза. Съ какою-то особенною логическою силой представилось мн теперь что Абу-Салехъ лжетъ, что разказъ о дикихъ Бедуинахъ выдуманъ имъ самимъ для того чтобы сорвать съ меня бакшишъ, и что даже выстрлы напугавшіе насъ произведены были тоже его рукой.
— Аллахъ и его Пророкъ наградятъ Абу-Салеха за его любовь къ ближнему, отвчалъ я посл нкотораго молчааія, — но напрасно сынъ Эльгорской пустыни пытается напугать и обмануть Москова. Не первый годъ онъ живетъ въ лсу и самъ можетъ распознать друга и врага. Бедуиновъ нтъ вълсахъ Іордана, кром Абу-Салеха; это его ружье стрляло въ ночи, думая напугать одинокаго путника. Такъ не длаетъ честный Арабъ, и если Абу-Салехъ не покинетъ насъ, то мы имемъ ружья которыя не даютъ промаха. Иди съ миромъ откуда пришелъ. Аллахъ архамту (Господь тебя да помилуетъ).
Мои ршительныя слова не понравились коварному Бедуину; надо было видть какъ исказились черты его лица, какъ передернулась вся его длинная мускулистая фигура, когда Абу-Салехъ понялъ что его планы запугиванья рушатся, что его хитрость разгадана врагомъ, и тотъ надъ кмъ онъ хотлъ зло потшаться заставилъ отступить его самого. Руки его судорожно перебирали то винтовку, то широкій ханджаръ торчавшій за поясомъ. Глаза Абу-Салеха метали искры иготовы были, казалось, пронизать меня. Я слдилъ за каждымъ движеніемъ Араба, боясь его внезапнаго нападенія. Моя острожность впрочемъ была напрасна, потому что Османъ въсвою очередь не спускалъ глазъ съ Абу-Салеха, и пуля его винтовки пронизала бы послдняго при первой попытк къ нападенію.
— Московъ слпъ и глухъ, какъ-то отчаянно вполголоса пробормоталъ Бедуинъ, не столько въ свое оправданіе сколько для того чтобъ отвтить что-нибудь. — Абу-Салехъ такъ честенъ какъ и Османъ и никогда не предастъ друга.
Съ этими словами Бедуинъ повернулся, вскинулъ на плечо свое ружье и удалился въ темную чащу лса. Ложь и выдумка Абу-Салеха были до того очевидны что я не могу простить себ цлаго получаса паники которую онъ навелъ на меня и Османа, заставивъ насъ постыдно ускакать съ зеленющихъ береговъ Іордана. Ворочаться было поздно, а проводить ночь въ пустын, когда въ нсколькихъ верстахъ отсюда можно найти гостепріимный кровъ въ руской страннопріимниц Іерихона, было бы неостроумно, тмъ боле что все равно мы не могли бы заснуть спокойно эту ночь. Мы ршились, поэтому, хать въ Іерихонъ, гд можно было отдохнуть посл двухъ малосонныхъ ночей.
— Эль-Риха, эль-Риха! радостно кричалъ Османъ, узнавъ о моемъ ршеніи не оставаться больше въ пустын.— Туда не придутъ къ намъ Абу-Салехъ и Бедуины пустыни.
Словно предвкушая скорый отдыхъ, наши кони помчались быстро по равнин, звонко постукивая своими крпкими копытами о металлическую почву и слегка пофыркивая, когда свжій втерокъ ночи прилеталъ къ намъ съ береговъ Мертваго Моря.
ІV
Іерихонъ, Іерихонъ! Какъ много сливается въ нашемъ представленіи при одномъ имени этого нкогда великаго города и какъ мало отъ него осталось теперь! Палестина изъ конца въ конецъ покрыта великими развалинами прошлаго, отъ котораго часто уцлли лишь одни жалкіе слды, но рдко гд отъ толикаго величія осталось такъ мало какъ на мст Іерихона. Пока кони наши неслись быстрымъ аллюромъ вдоль долины Эль-Гора къ темной кучк зелени скрывающей жалкія лачуги современнаго Іерихона, мысль путника витала далеко за предлами дйствительности. Воображеніе рисовало иныя картины, иныя времена, когда высокія стны окружали столицу царей Ханаанскихъ, одно имя которой — Риха — говорило о благовоніяхъ разлитыхъ въ долин текшей медомъ и млекомъ. Перистыя купы пальмъ осняли благословенный городъ, тонущій въ ароматныхъ садахъ, и чудный источникъ Елисея, котораго воды давали сказочное плодородіе окружающимъ полямъ. Но вотъ зазвучали трубы Навина, пали стны великаго Іерихона, и на заклятомъ вождемъ Езреевъ мст заглохъ и засорился чудный источникъ, терніи и волчцы замнили бальзамники и пальмы, а вмсто стадъ развелись гіены, шакалы и львы, которые своимъ ревомъ напоминали забредшему путнику о второмъ Содом Ханаанской земли….
По полю покрытому колючими травами и кустами наши кони примчали насъ скоро къ небольшому блому домику за каменною стной, гд на мст древней Галгаллы пріютилась русская страннопріимница. Остановились наши взмыленные скакуны. Османъ слзъ съ сдла и постучалъ въ ворота прикладомъ своего ружья. На нашъ зовъ откликнулся заспанный женскій голосъ, и въ перемежку съ арабскими словами я услышалъ русскую молитву. Стуча ключами, хозяйка страннопріимницы отворила ворота, наши кони переступили порогъ русской земли, а за ними вступилъ и я подъ мирную снь Антониновской постройки. {Архимандритъ Антонинъ, настоятель русской миссіи въ Іерусалим, творецъ цлаго ряда русскихъ страннопріимницъ во Святой Земл.}
Какое-то тихое, свтлое чувство охватило меня когда почувствовалъ что стою на русскомъ уголк земли, среди долины Іордана, у древней Галгаллы Навина, и когда вмсто арабскаго привтствія я услышалъ русское «милости просимъ». Невысокая благообразная женщина, вся въ черномъ, стояла предо мной освщенная двойнымъ свтомъ луны и небольшой масляной лампочки. На ея чисто русскомъ лиц было написано столько кротости и смиренія въ ея добрыхъ глазахъ было столько ласки и материнской нжности, что одинокому путнику, прибредшему сюда изъ далекаго свера, въ лиц доброй старушки представилась настоящая мать которая вышла на встрчу сына.
Несмотря на глухую ночь, хлопотунья-хозяйка хотла угостить дорогаго гостя чаемъ и закуской, и только мои усиленныя просьбы удержали ее отъ этого намренія. Кони наши были поставлены подъ навсъ, въ ясли имъ былъ засыпанъ зернистый ячмень. Османъ мой примостился въ нижнемъ помщеніи страннопріимницы, куда хозяйка нанесла ему цновокъ и одялъ, тогда какъ для меня на верху былъ приготовленъ быстро чистенькій нумерокъ съ блыми занавсками, диваномъ и желзною кроватью съ эластическимъ матрацомъ и кисейнымъ пологомъ, защищающимъ спящаго отъ нападенія скниповъ, которыхъ очень много въ долин Іордана. При вид комфортабельной постели меня потянуло невольно на отдыхъ, но яркій дискъ луны, смотрвшей прямо въ раскрытое окно, откуда неслись благоуханіе апельсиновъ и лимоновъ въ цвту и немолчное пніе цикадъ, потянулъ снова на открытый воздухъ, въ садъ, гд ряли рои блестящихъ свтляковъ, гд дышали ароматами чашечки нжныхъ цвтовъ, гд въ жасминовомъ куст надъ журчащимъ ручейкомъ плъ соловей…