В долине Иордана
Шрифт:
Утопая въ сіяніи и нг царившихъ вокругъ, дремалъ безмятежно Іерихонъ; его усыпляли трели бульбул я и крпкій ароматъ его зелени, пьющей воды благословеннаго Кельта. Крики шакаловъ не доносились сюда изъ пустыни, стоны хубар ы (совы) не тревожатъ сна обитателей эль-Риха.
Кроткій призывъ моей хозяйки напомнилъ мн что тло проситъ отдыха и покоя. Съ какою-то грустью покинулъ я апельсинный садъ и поднялся на верхъ, гд ожидали меня большая кружка козьяго молока, тарелка оливъ и ломоть русскаго чернаго хлба. Отказавшись отъ угощенія, я поспшилъ раздться и упалъ въ кровать, опустивъ пологъ. Іерихонъ царей Хананейскихъ, Іерихонъ временъ Адріана и крестоносцевъ, полумертвая пустыня вокругъ, чудное Море Смерти вблизи, священный Іорданъ, и русскій уголокъ съ мягкими кроватями, кисейными пологами, чернымъ хлбомъ и самоварами какою-то безсвязною чередой промелькнули въ моемъ воображеніи, и я заснулъ какъ можетъ заснуть только тотъ кто не спалъ дв ночи и перенесъ рядъ впечатлній которыхъ не забыть никогда…
Поздно утромъ на другой день я проснулся съ тмъ чтобъ отдаться всецло тихому, торжественно радостному настроенію. Сброшено было ненужное оружіе съ пояса, съ сердца спали тревоги и опасенія, свтло и чудно было у меня на душ когда я вышелъ въ зеленый садъ, еще дышавшій свжестью ночи, и увидалъ въ тни апельсинныхъ деревъ столъ накрытый чистою скатертью, на которомъ весело шиплъ самоваръ, раздуваемый хлопотуньей-старушкой. На стол, кровл хлба, молока и оливъ, красовалась русская яичница, деревянныя русскія ложки, салфетки и полный чайный приборъ. Какъ-то странно было видть все это подъ яркимъ небомъ Палестины, на мст Иродова театра и въ виду Галгаллы, жертвеннаго ка. мня временъ предшедшихъ Навину. Но исторія не знаетъ невозможности и ставитъ русскую страннопріимнпцу какъ въ долин Іордана, такъ и подъ дубомъ Маамрійскимъ и въ апельсинныхъ садахъ благоухающей Яффы. Часа полтора я прочайничалъ съ доброю хозяйкой и въ бесд съ нею убдился какою могучею нравственною силой обладаетъ эта на видъ хилая, не богатая здоровьемъ старушка и какимъ цивилизующимъ началомъ она является среди полудикихъ обитателей Риха. Много пеняла мн добрая женщина что я провелъ дв ночи на берегахъ Іордана, не воспользовавшись кровомъ обители Предтечи и съ ужасомъ выслушала разказъ о моихъ приключеніяхъ… Сильно ругнула она «разбойника Салеха», котораго знала съ нехорошей стороны и считала способнымъ навести на путника шайку за-іорданскихъ грабителей. Между тмъ мой кавасъ сводилъ напоить коней и приготовилъ ихъ къ экскурсіи на Джебель-Карандаль, Сорокадневную Гору, куда я хотлъ взобраться сегодняшнимъ утромъ.
Незадолго до полудня выхали мы съ Османомъ изъ воротъ русскаго дома и похали вдоль небольшаго ручья, берега коего заросли густо колючимъ кустарникомъ; теревинъ, цаккумъ и нэбтъ, небольшое деревцо приносящее плоды величиной въ вишню, называемые акридами, и небольшіе лубки съ маленькими колючими листьями, вотъ главныя растенія окрестностей Іерихона. Подъ голубымъ небомъ Палестины, среди панорамы горъ стснившихъ Іорданскую долину, предъ грознымъ очеркомъ Сорокадневной Горы, эти небольшіе лски, залитые снопами сирійскаго солнца, кажутся прекрасными игармонируютъ вполн съ окружающею природой. Какъ огромные круглые плоды, на многихъ деревьяхъ висятъ бумажныя гнзда осъ и пчелъ, обильныхъ въ этихъ лскахъ; десятки птицъ оживляютъ ихъ своими мелодичными пснями, тогда какъ ящерицы, зми и многочисленныя наскомыя придаютъ жизнь полуприкрытой зеленью почв, полувысохшей трав и сровато желтымъ глыбамъ известняковъ и глинъ, составляющихъ почву Іорданской долины. Черезъ полчаса зды отъ русскаго дома мы были у источника пророка Елисея.
Изъ груды нагроможденныхъ природой камней, журча и переливаясь алмазами на солнц, бьетъ сильная струя, которая питается водами со склоновъ Сорокадневной Горы. Немло во всей Палестин такихъ водообильныхъ струй, какъ струя Айнъ эс-Султанъ, источника Царей; еще мене такихъ гигантскихъ бассейновъ какъ бассейнъ источника Елисея. Сложенный изъ огромныхъ камней, едва носящихъ слды обработки, и напоминающій постройки циклоповъ при длин почти во сто саженъ и ширин въ семьдесятъ, этотъ бассейнъ поражаетъ туриста, даже привыкшаго встрчать въ Палестин колоссальныя гидравлическія сооруженія. Рядъ развалинъ на холмахъ окружающихъ Айнъ эс-Султанъ, съ остатками циклопическихъ стнъ, какъ-то живе напоминаетъ о стнахъ великаго Іерихона и переноситъ воображеніе къ тмъ временамъ, когда эти нын пустынныя страны цвли городами и многочисленнымъ населеніемъ, когда соглядатаи Навина изумились плодородію Хананейской земли, которую еще Флавій назвалъ божественнымъ мстомъ , не имвшимъ соперниковъ во всемъ мір.
Русскій архимандритъ первый положилъ основаніе четвертому Іерихону; около страннопріимицы Антонина уже ютится населеніе: въ самомъ дом вчно толпятся русскіе туристы и паломники для которыхъ Палестина стала давно уже своею землей. Безвстные, убогіе, скудные матеріальными средствами, но богатые врой и энергіей, они давно уже проходятъ изъ конца въ конецъ Евангельскую страну, переская ее, по способу апостольскаго хожденія, во всхъ направленіяхъ. Предъ русскою, простою, не хитрою, но могучею силой рушатся вс преграды, и нашъ одинокій паломникъ, срый мужичокъ или старушонка съ посохомъ въ рук и ранцемъ на плечахъ, встрчается въ такихъ уголкахъ Палестины куда зазжій туристъ считаетъ рискомъ показаться даже увсившись оружіемъ и въ сопровожденіи конвоя.
У источника Елисея глазамъ моимъ предстали живыя доказательства этой русской силы и желзной энергіи, предъ которою отступаетъ въ изумленіи даже полудикій грабитель-Бедуинъ. Растянувшись на своихъ зипунахъ, подложивъ свои сумки подъ головы, подъ прямыми лучами сирійскаго солнца лежали два хилые мужичонка; возл нихъ, смотря на міръ потемнвшими очами, сидлъ старый слпецъ; свтлая радость была написана на его безжизненномъ чел, увлаженномъ потомъ и слезами, катившимися по загорлымъ щекамъ; уста шептали молитву, хилыя руки творили крестное знаменіе, вся фигура слпаго старца дышала умиленіемъ и восторгомъ.
Мн понятна и ясна та великая сила воли которая привела за тысячи верстъ слпаго старика, та мощь духа и побда надъ немощною плотію которыхъ не одолютъ даже стихіи. Съ врой въ Бога въ сердц, съ посохомъ въ рук и съ желзною настойчивостію въ груди русскій паломникъ почти тысячу лтъ, со временъ Владиміра Святаго, переплывалъ «семь морей» и переходилъ «тридевять земель басурманскихъ» для того чтобы «Господней Земл поклонитися, въ Ердань рк искупатися». Высшимъ апогеемъ тысячелтняго паломничества мн показалось, поэтому, появленіе русскаго старца-слпца, котораго привелъ въ Палестину изъ далекой Руси крошечный мальчикъ-поводырь.
Слпой старецъ со своими провожатыми только-что спустились со Сорокадневной Горы, за одно восхожденіе на которую католическіе патеры общаютъ полную индульгенцію. Этотъ подвигъ былъ теперь предъ нами и начинался недалеко отъ источника пророка Елисея.
Много горъ въ Палестин, этой горной стран по преимуществу: тихая гора Маслинъ, высокій Ермонъ, покрытый снгами, зеленющій куполъ Галилеи, аворъ, и рядъ другихъ, неотмченныхъ Евангельскою исторіей вершинъ; но ни одна изъ горныхъ массъ не производитъ такого цльнаго впечатлнія и сердце паломника и туриста, какъ Джебель Каранталь, Горп Искушенія, мрачная, огромная, голая, изрытая многочисленными пещерами, царящая надъ цлымъ хаосомъ горъ замыкающихъ долину Іордана. Помимо Евангельскаго сказанія, само сердце невольно говоритъ вамъ что съ этою мрачною каменной массой могутъ связаться лишь самыя темныя представленія.
Арабы говорятъ: Джин ы, африт ы (злые духи) и другая нечистая сила любятъ гнздиться въ пещерахъ Джебель Карантала куда ихъ загналъ Великій Пророкъ изъ долины эль-Шерія. Вътемныхъ зіяющихъ пещерахъ они размстились десятками, и горе путнику который осмлится нарушить ихъ покой! Въмрачныхъ узкихъ переходахъ и подземельяхъ слышатся по ночамъ стоны, крики и завыванія адской силы, виднются блья тни, огненныя чудовища; въ вид кофагнъ (летучихъ мышей), вылетаютъ въ глухую полночь африты покружиться надъ пропастями заклятой горы. Далеко разносится вяніе ихъ крылъ, которое путникъ принимаетъ за шелестъ листьевъ, за говоръ журчащаго ручейка, и обманутый идетъ по склонамъ горы въ пещеры — откуда нтъ возврата. Но не всегда мрачный Джебель Каранталь былъ обиталищемъ нечистой силы. Великій Иша (Іисусъ), говорятъ Арабы, жилъ нкогда со своими учениками въ одной изъ пещеръ Каранталя. Пропала тогда нечистая сила, великая святость сошла съ неба на склоны горы, каждую ночь оно разверзалось надъ нею, и ангелы обитали на вершин ея; птица ночи, кофашъ, сотворенная Ишой служила Пророку и возвщала ему захожденіе солнца и тотъ часъ когда муэззины призывали правоврныхъ къ молитв. Разверзалось тогда небо надъ вершиной Каранталя, и оттуда спускался столъ, покрытый плодами небесныхъ садовъ, предъ Великимъ Пророкомъ и Его учениками. Но ушелъ Иша изъ пещеры Каранталя и вернулись туда африты; человкъ избгаетъ этой горы, и только отшельникъ и монахъ. хранимый Аллахомъ, живетъ въ пещерахъ этой дивной горы.
Христіанское преданіе назвало Джебель Каранталь горой Искушенія или Сорокадневною, связавъ постъ и искушеніе Спасителя съ этою мрачною горой, изрытою пещерами и ходами, которые по всей вроятности имютъ связь между собою и образуютъ подземный городъ въ род Бетъ-Джибрина и Эль-Харей-Тунъ. Одна изъ этихъ пещеръ, ближайшая къ вершин, расширенная и превращенная въ храмъ царицей Еленой, служила, по преданію, мстомъ сорокадневнаго уединенія Спасителя. Туда и направились мы по горной тропинк, прихотливо вьющейся по каменнымъ уступамъ и чрезвычайно неудобной для восхожденія. Масса камней, рытвинъ и выступовъ преграждали дорогу; несмотря на это, черезъ 12–15 минутъ восхожденія мы были уже у монастыря Сорокадневной Горы, пріютившагося въ вертепахъ изсченныхъ въ толщ каменной скалы. Громкое пніе монаховъ встртило бодро взобравшихся путниковъ, и подъ сладостныя слова молитвы мы проникли въ большую пещеру, гд таится убогая церковь во имя Христа Спасителя.